Цусимский синдром - Станислав Смакотин

Подняв с места Вернандера – старшего судового механика, – старший офицер крайне подробно, вникая в каждую мелочь, выспрашивает того о состоянии машин с котлами. Вернандер, полноватый мужчина лет пятидесяти, с философским спокойствием заверяет начальство, что силовые агрегаты корабля находятся в полном порядке.

Лейтенанта Богданова, старшего минного офицера, Македонский долго пытает о состоянии торпедных аппаратов. Не удовлетворившись короткими ответами, приказывает зайти после совещания.

Наконец старпом подытоживает:

– И последнее, господа… В случае возможного появления миноносцев противника ночью – прожекторов не открывать! Отражать атаки, ориентируясь на силуэты вражеских судов…

По каюте проносится взрыв возмущения:

– Андрей Павлович!..

– Тактика отражения минных атак требует!..

– Каким же образом их опознать, да еще в такой шторм?

Македонский вновь хлопает ладонью по столу, багровея:

– У меня на сей счет имеется приказ его превосходительства… Есть желающие оспорить?..

Возгласы стихают, будто кто махнул волшебной палочкой. Помолчав несколько секунд, старпом продолжает осипшим голосом:

– С сегодняшнего дня на эскадре соблюдается ночная светомаскировка. Касается это всех… – Он в очередной раз обводит глазами собрание. – И в особенности – курящих. Света в каютах не жечь, ночью на корабле будет светить лишь кормовой фонарь. Это ваша ответственность, господин Свербеев… – кивает он флаг-офицеру. – Вахтенным офицерам – прошу проследить за выполнением, остальным господам присутствующим офицерам – довести до нижних чинов. О нарушениях этого приказа немедленно докладывать лично мне. Провинившиеся же… Будут разговаривать не со мной и даже не с Василием Васильевичем… – оборачивается к командиру. – Лично с Зиновием Петровичем. У меня все, господа… – устало опускается он на стул.

Вверх… Вниз… Вверх… Пол уходит из-под ног… Через иллюминаторы кают-компании пробивается тусклый дневной свет вперемешку с долетающими даже сюда солеными брызгами. Ни разу не был в море во время шторма… Однако, похоже, придется побывать!.. За последний час качка еще больше увеличилась… Голова кружится, и, стараясь не потерять ориентации в пространстве, поглубже вжимаюсь в угол. Помогает слабо, но хоть что-то…

– Андрей Павлович… – раздается в тишине голос Вырубова. – Прошу прощения, но… Есть какие-то распоряжения по тактике возможного сражения? Для эскадры?

– На этот вопрос лучше меня вам сможет ответить Василий Васильевич… – делая уважительный жест в сторону командира, парирует тот.

Игнациус степенно поднимается, невозмутимо занимая место во главе стола:

– За отсутствием свободного времени я остановлюсь лишь на общих моментах, господа… – Он откашливается в кулак. Голос звучит тихо и интеллигентно, словно это не совещание перед боем, а обыкновенная университетская лекция. – Согласно полученным мною инструкциям, наш первый отряд выделен в отдельную боевую группу со свободой перемещения. В помощь нам добавлен «Ослябя». Адмирал Небогатов будет командовать вторым отрядом, он вновь переносит флаг обратно, на «Николая Первого»… В случае открытия японцев в зависимости от ситуации первый отряд действует самостоятельно от остальной эскадры, либо перестраиваясь в хвост колонны, либо оставаясь в ее голове. При представившемся случае атакуя неприятельские тылы… По мере возможности. Остальной же части кораблей, под руководством адмирала Небогатова, дано указание – расходиться с врагом контркурсами, сосредотачивая огонь на более уязвимых броненосцах неприятеля либо броненосных крейсерах. Нагоняя при помощи маневрирования наш, быстроходный отряд. – Слова звучат очень тихо, Игнациус степенно поглаживает рукой короткую бороду. – Не давая неприятелю нарушить кильватерный строй своей колонны. Броненосец «Николай Первый» возглавит эту колонну, крейсер «Адмирал Нахимов» пойдет замыкающим. Это решение командующим было принято буквально сегодняшним утром… – Похоже, Игнациусу тоже нездоровится, речь прерывает приступ кашля. Аккуратно спрятав платок в карман, он продолжает: – Отряд крейсеров адмирала Энквиста также выделен в отдельный боевой отряд, действующий независимо от остальных сил. Его основная задача – добивать подранков огнем как артиллерии, так и минными атаками. Ведя самостоятельные маневры и избегая прямого столкновения с ударными силами противника. Прикрывать тыл, миноносцы и наши, возможно, вышедшие из строя корабли…

– Василий Васильевич… – перебивает юный Шишкин, не выдерживая и тут. – Василий Васильевич, вот объясните… – Он поднимается с места, заметно волнуясь, теребя в руках фуражку. – Для чего с эскадрой оставлен «Урал»? Вспомогательный, малопригодный в сражении крейсер?

Игнациус находит глазами выскочку и, отечески качая головой, будто журит того за несдержанность. Шишкин отчаянно краснеет, но все же не садится, мужественно ожидая ответа.

– Крейсеру «Урал» передано указание беспеременно работать телеграфным аппаратом в случае визуального обнаружения эскадрой любого японского корабля, – после небольшой паузы, вздыхая, отвечает Игнациус. – Как и всем остальным судам эскадры, включая нашего флагмана, господин несдержанный мичман. – На лицо командира прорывается едва заметная улыбка. Внимавшая каждому слову аудитория моментально расслабляется, беспокойно задвигавшись:

– Повоюем, коллеги!

– Господа, а во Владивостоке есть приличный оперный театр?

– Театр военных действий разве что…

Взрыв хохота.

Громкий стук о стол:

– Я еще не закончил… – Гомон моментально стихает. Игнациус внимательно оглядывает лица, на секунду задерживаясь на моем. Наши глаза встречаются. Но лишь на какую-то секунду, в следующее мгновение взгляд убегает дальше. – Самое важное и необходимое для всех нас… для объединенной Тихоокеанской эскадры… – Его голос звучит тихо, почти неслышно, но крайне внушительно…

Пол начинает проваливаться. Держусь на ногах с огромным трудом, к горлу подбирается что-то из района желудка. Кошмарно мутит… Только не здесь, не сейчас!.. В отчаянии пытаясь взять себя в руки, изо всех сил щипаю плечо. Помогает, на пару мгновений сознание возвращается.

– …Совершить прорыв во Владивосток без боя, доведя все вымпелы до берегов России. – Худенькая фигура Игнациуса расплывается в моем помутившемся сознании. – Наша задача – порт Владивостока. У меня все, господа, прошу простить!.. – Он протискивается сквозь толпу, быстро исчезая в дверях.

Выскакивая почти вслед за ним, последним усилием я перегибаюсь через леера… Спустя минуту, когда становится чуть легче, с трудом открываю глаза. Бушующее море поочередно накатывает огромные волны с белеющими на макушках пенными барашками. Зеленоватая муть почти закрывает горизонт, и не понять – где кончается небо, а где начинается водная стихия… Новый приступ подкатывает, и я бессильно опускаю голову, впившись ладонями в ограждение борта.

Дружеская рука ложится на плечо, и, даже не оглядываясь, я хорошо знаю, кому она принадлежит.

– Идемте ко мне в лазарет, я помогу.

Море, не на шутку разбушевавшись, похоже, решило приостановиться и не доводить до греха, устраивая апокалипсис. Шторм хоть и не прекращается, но больше не усиливается.

Всю ночь на двенадцатое эскадра шла в полной темноте. Наутро объявились первые потери: в колонне внезапно не обнаружилось замыкающего крейсерский строй «Владимира Мономаха» с миноносцем «Громкий». Оба шли замыкающими. Судя по услышанному мной за так называемым «завтраком», в который я не смог проглотить ничего, Рожественский буквально рвал и метал, устроив натуральную истерику. Публично пригрозив разжаловать почему-то несчастного де Колонга в матросы. Распорядившись в итоге отрядить на поиски пропавших часть крейсерского отряда. К полудню провинившиеся были торжественно доставлены обратно, причем «Мономах» в качестве наказания до конца дня поставлен по нашему правому борту, в кабельтове расстояния. И его двухтрубный силуэт в мои редкие визиты на палубу, вплоть до самых сумерек, не покидал позорного столба.

Согласно распоряжению Рожественского, пары в котлах приказано держать: крейсерам на шестнадцать, броненосцам на тринадцать узлов. Тем не менее весь день эскадра имеет ход лишь одиннадцать… Адмирал подгоняет время? Согласно каким-то своим расчетам? Для меня это так и остается неясным.

Каким-то непостижимом для меня образом обстановка на корабле в корне изменилась: я вижу вокруг себя лишь сосредоточенные угрюмые лица, на которых нет ни тени от былой расслабленности. Шустро пробегающие мимо исполнительные матросы, подтянутые, серьезные офицеры… Вся орудийная прислуга попеременно дежурит возле орудий уже вторые сутки, не покидая места даже на время приема пищи. Несмотря даже на моросящий временами дождь. Тревога и напряжение чувствуются повсеместно: в каждом брошенном взгляде, движении, интонации голоса…