Белое, черное, алое - Елена Топильская

- Ах, ну раз ребята разрешили, тогда пожалуйста! Вот сюда в звоночек позвоните! - и удалилась по коридору, погромыхивая тележкой.

- Паноптикум какой-то! - успела я сказать Леньке, пока он послушно звонил в дверь реанимационного отделения.

За дверью слышался какой-то неясный шум. Раздались шаги, они приблизились к двери, дверь открылась. Путь нам преградил невысокий мужчина, отличавшийся от предыдущих стражей не только комплекцией, но и стилем одежды, - он явно предпочитал консервативный костюм с галстуком спортивному. Ему мы предъявились сразу, без напоминаний. Там, за пределами отделения, сидели на стреме рядовые бойцы, а это, судя по всему, был один из близких. Человек того же уровня.

Он внимательно рассмотрел наши удостоверения и позволил войти. Посреди коридора реанимационного отделения стояла огромных размеров видеодвойка. На экране под оглушительную тревожную музыку бегали какие-то импортные зубодробители в камуфляжах, трещали автоматы, где-то что-то пылало. Перед экраном сидели, развалясь в креслах, трое парней в спортивных костюмах, на коленях у них лежали помповые ружья. Разрешения на них, безусловно, имелись, можно было не сомневаться. Двери в палаты по коридору были распахнуты, а может, этих дверей и вообще не было предусмотрено, в дверные проемы видны были койки с прикованными к ним страждущими пациентами. По коридору нервно расхаживала разодетая и раскрашенная женщина, в каких-то немыслимых блестящих брючках и не совсем уместном в больничной обстановке облегающем джемпере прямо-таки с бальным декольте. Впрочем, осуждать ее язык не поворачивался: ей было что показать.

- Вертолетша! - шепнул мне на ухо Кораблев.

Наш сопровождающий в костюме вежливым и тихим голосом сообщил, что с Романом Артемьевичем поговорить не удастся, он в тяжелом состоянии, но мы можем пройти к лечащему врачу, и изящным жестом указал на дверь в конце коридора. Мы прошли именно туда.

Лечащий врач, худенький парнишка в коротком белом халате, сидел в ординаторской за столом и вдумчиво заполнял истории болезни.

Мы представились в очередной раз, и доктор оторвался от бумажек и с интересом взглянул на нас. Дверь в ординаторскую мы плотно прикрывать не стали, и доктор это явно заметил, но никак не прокомментировал. Стараясь говорить не слишком тихо и спрашивая себя, не заглушает ли шум войны на экране видика мои вопросы и докторские ответы, я выяснила, насколько тяжело состояние больного Лагидина. Лечащий врач мне объяснил, что нахождение больного в реанимации пока не вызывается тяжестью состояния, но обусловлено тактикой лечения, а также удобством наблюдения его именно в условиях отделения реанимации, так как обследование еще не закончено, а состояние в любой момент может ухудшиться. Совсем не заботясь о том, что мои слова могут больно ранить близких больного, я позволила себе замечание, что в тюремной больнице прекрасные врачи, и там он наверняка быстро пойдет на поправку. Доктор отнесся к этому моему замечанию на удивление безразлично; мне даже показалось, что он был бы рад избавиться от такого хлопотного пациента. Он только спросил:

- Вы ничего не путаете? Я слышал, что это на него было покушение.

- Нет, никто ничего не путает, - заверила я его. - Когда с Лагидиным можно будет проводить следственные действия? Он подозревается в убийстве, и я вас прошу сообщить в прокуратуру, как только его можно будет допросить и перевезти в тюремную больницу. Кстати, как вы терпите этот бардак в реанимационном отделении?

- Мы не в состоянии своими силами обеспечить безопасность больных, вздохнул врач. - А разборки в палатах нам совершенно не нужны. Вы ведь слышали, наверное, что весной у нас имело место ЧП: привезли мужчину с огнестрельным ранением, положили в реанимацию, он уже шел на поправку, как вдруг прямо белым днем пришел человек в маске, с автоматом, и расстрелял нашего больного. Добил, что называется. Вы знаете, было очень неприятно. Мы уж лучше потерпим временно некоторые неудобства...

- Вот я и говорю, в тюремной больнице ему будет куда безопаснее, туда уж точно никто с автоматом не заявится, - заметила я. - А что конкретно за заболевание у Лагидина? С каким диагнозом он госпитализирован?

Доктор вздохнул и полез в кипу историй болезни. Выудив самую толстую, он раскрыл ее и вздохнул еще раз.

- У него заболевание неясной этиологии. Поступил с жалобами на тошноту, слабость, боли в сердце, болезненность лимфатических узлов... Кардиограмма показала функциональное расстройство сердечной деятельности, но одновременно мы выявили... Как бы вам объяснить попонятнее? В общем, у него изменения состава крови, и похоже, необратимые. Резкое увеличение количества белых кровяных телец. Причем, вы знаете, несмотря на проводимые мероприятия, его состояние ухудшается...

Заметив мой недоверчивый взгляд, доктор торопливо добавил:

- На понедельник мы назначили костно-мозговую пункцию. Поверьте, он действительно болен.

- Разумеется, иначе бы вы его тут не держали, - усмехнулась я. - Напишите мне, пожалуйста, справочку о состоянии Лагидина.

С этими словами я достала из сумки листок бумаги и ручку и, написав: "Где Г. Г. Пискун?", подвинула записку к доктору. Тот понимающе кивнул и нацарапал под моим вопросом: "2-й этаж, каб. 8". Потом написал на бланке с угловым штампом больницы справку о том, что в настоящее время с больным Лагидиным Р. А. проводить следственные действия не рекомендуется в связи с состоянием его здоровья, и, вручив мне бумажку, громко сказал:

- Поставьте на эту справку печать в восьмом кабинете на втором этаже.

Мы поблагодарили доктора и распрощались. Нас беспрепятственно выпустили из реанимационного отделения и позволили добраться до второго этажа. Там мы оказались предоставленными сами себе, без труда нашли восьмой кабинет и получили возможность без лишних ушей пообщаться с Галиной Георгиевной Пискун. Мы без труда вспомнили друг друга: когда-то она лечила одного из моих потерпевших. Я знала, что она человек надежный, ей можно доверять.

В двух словах обсудив изменившуюся жизнь кардиологического отделения после госпитализации больного Лагидина, мы перешли к вопросу о состоянии Олега Петровича Скородумова.

- Ничего утешительного, - вздохнув, сказала Галина Георгиевна. - Он поступил уже очень тяжелым, несмотря на интенсивные меры, состояние никак не стабилизируется. Неделю он еще там пролежит, это точно. Если хотите, я вам сразу сообщу, как только с ним можно будет поговорить.

- А состояние не ухудшится? - спросила я.

- Будем стараться, - заверила меня Пискун. - Но я надеюсь, что через неделю мы с вами встретимся, и с Олегом Петровичем вы уже поговорите.

- Вы только не афишируйте тот факт, что Скородумов в том же отделении, что и Лагидин. Могут быть неприятности, - предупредила я.

- Вы знаете, мне иногда кажется, что у нас тут полевой госпиталь. Постоянно привозят тяжелых больных с огнестрельными, - пожаловалась Галина Георгиевна, - вон в реанимации сидят люди с ружьями, ничего не стесняясь; весной больного расстреляли прямо на койке. Война, а ведь была больница как больница, дорожно-транспортные происшествия да строительные травмы-самое страшное, что могло с людьми приключиться, - вздохнула доктор Пискун.

Мы попрощались и вышли в коридор. Дойдя до лифта, я сказала Леньке, что я забыла поставить печать на справку.

- Я сейчас, подожди меня тут две минуты, - и, повернувшись на каблуках, побежала к кабинету номер 8.

Через две минуты мы с Кораблевым сели в лифт и благополучно отбыли из военно-полевого госпиталя, когда-то бывшего приличной больницей. Мне уже пора было забирать из школы сыночка, и Кораблев любезно довез меня до школы, а потом с ребенком до дома. Я стала понимать преимущества работы с РУБОПом, а то общественный транспорт выводит меня из терпения.

В первый раз за последние дни я пришла домой вовремя и смогла уделить внимание ребенку. Мы даже купили возле дома новые наклейки с динозаврами. Черепашки-ниндзя, не говоря уже о вольтронах и трансформерах, ушли в далекое прошлое. На повестке дня были динозавры во всех мыслимых проявлениях картинках, энциклопедиях, объемных изображениях: ручках, зубных щетках, старательных резинках, точилках, плюшевых игрушках, шоколадках и жевачках.

Ребенок ласково называл их "диники" и без запинки выговаривал их сложные названия: всякие "трицератопсы", "пситтакозавры", "компсогнаты" так и слетали с его языка, и при этом он отличал их друг от друга.

В домашней видеотеке множились кассеты с записями мультяшек типа "Земля миллионы лет назад" и "Мы вернулись!", а также серьезных фильмов про парк Юрского периода.

Насытив ребенка куриным бульоном с пирожками, испеченными вчера ночью, после возвращения с горчаковской дачи, я перешла к духовной пище.

- Какие уроки нам заданы?

- Ма, да я все сделал в школе, у нас был свободный урок. Мне только чтение осталось.