Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя - Роже Нимье

— И это все?

— Для моего спокойствия не так уж мало.

— Итак, терапевтическая мера: мадам Тюркен, вы удваиваете порцию шоколада, вы подмешиваете желток в бульон и железо в бисквиты. Этот прием я вам объясню. Способ выздоровления: Планше получает месячный отпуск, чтоб раздобыть лекарства, которые ему известны. Нога № 1! Нога № 2! В путь! Мы отправляемся к мадам Планше!

Когда Пелиссон де Пелиссар хотел покинуть гостиницу, в ее двери скользнул молодой человек скромного вида, с большой головой, которая, казалось, с трудом держалась на тонкой шее.

Взглядом сарыча, который, как известно, зорче орла, Пелиссон де Пелиссар тут же его заметил.

— Мадам Тюркен, позаботьтесь, пожалуйста, о моем секретаре, он прибыл сюда из Сверни. Мне это важно.

— Господин маршал, он будет чувствовать себя здесь, как дома, мне нужно лишь знать его имя.

— Паскаль, Блез Паскаль, не так ли, мой мальчик?

— Все для господина Паскаля! — завопил Тюркен.

XL. ДВА ВЫСОЧАЙШИХ УМА В 1643 ГОДУ

От будущего автора «Мыслей» можно было ожидать всего, даже того, что ему всего двадцать лет. Он воззрился на поставленный перед его носом кувшин с вином и попытался вычислить на глазок его объем.

— Нашему юному гостю следует выпить, — сказала прекрасная Мадлен, — усталость как рукой снимет.

— Я пью только воду, — ответствовал молодой человек.

— Парижская вода именуется вином, — провозгласил мэтр Тюркен. — Женщина, позаботься об этом ребенке. Я чувствую, у него есть задатки, из него можно сделать…

— Сделать — что? — живо откликнулся Блез Паскаль.

— Поторопись, женщина. Я, видите ли, сударь, вопреки внешности, человек необычный. Я знаком и с Богом, и с дьяволом.

К этому моменту Тюркен осушил уже третий кувшин шабли. Это обстоятельство давало ему ясность мысли, побуждая одновременно к доверительной беседе.

— Господь держал меня в своих объятиях, как робкого младенца, в течение тридцати лет. Затем он свел меня с дьяволом. О, эта встреча была жестокой. Я оказался легкой добычей. Подумайте сами: человек, который не имел недостатков — сплошной здравый смысл и ничего похожего на неумеренность, ничего, что сулило бы беду. Глотните вина, сударь, я тоже сделаю глоток-другой, и это поможет мне объясниться.

Паскаль выпил стакан вина и налил хозяину.

— Дьявол был со мной ласков. Лапы у него бархатные, он явился ко мне в личине женщины и под видом доброго вина. Однако Господь меня еще не забывает и одергивает при случае. Я, знаете ли, разбираюсь в людях и вижу…

— Да, я слушаю вас…

— Я вижу, что вы с дороги, — заключил благоразумно мэтр Тюркен, вставая с места.

В это мгновение появился Роже де Бюсси-Рабютен. Если д'Артаньян отличался великим сердцем, а маршал Пелиссон великим умом, то Роже был великим сеньором. Тюркен разбирался в оттенках.

— Господин д'Артаньян ушел еще на рассвете, а господин маршал скоро придет. Он оставил своего секретаря, который только что прибыл из Оверни.

Бюсси подошел к секретарю.

— Как вас зовут, господин из Оверни?

— Блез Паскаль, господин из Парижа.

— Нет ли у вас родственника, советника тамошнего высшего податного суда, если не ошибаюсь?

— Это мой отец.

— Ага, значит, все правильно. Меня зовут Роже де Бюсси-Рабютен, я из Бургундии. Мэтр Тюркен, ваше шабли превосходно.

Тюркен поклонился.

— Так вы, значит, секретарь этого великолепного пелиссардонического Пелиссона? 

— Надеюсь, даже друг, несмотря на разницу в возрасте. У нас есть кое-что общее.

— Пелиссон — математический гений.

Блез Паскапь, к тому времени уже автор «Опыта теории конических сечений» и ряда других выдающихся трудов, улыбнулся в ответ.

— Господин Пелиссон набит до отказа цифрами. Стоит ему открыть рот, как низвергается каскад самых замысловатых и галантных уравнений.

— Конечно, конечно.

— Он оседлывает пространство так же, как иной объезжает лошадь.

— Разумеется.

— У материи нет от него тайн.

— Сударь, — ответил Паскаль, внезапно оживляясь, — у материи не может быть тайн. Дайте мне в достатке увеличительных стекол и тонких весов, я выражу материю на бумаге, и тайное станет явным.

Бюсси-Рабютен глядел на молодого человека с удивлением, но тот продолжал:

— Что я ищу у господина Пелиссона, так это его изречений, которые присущи лишь ему одному, их сияние распространяется по всему миру.

— Я совсем не знал моего пелиссардонического друга с этой стороны.

— А я со своей стороны считаю: в одном его смешке больше мудрости, чем во всем Аристотеле.

— Я вижу, вы заимствуете все лучшее у Парижа. Паскаль мгновение помолчал, затем, погрузив взгляд своих карих глаз в насмешливые зеленые глаза Роже, ответил:

—  Нет, сударь, это Париж позаимствует все лучшее у меня.

—  Прелестный ответ. И что вы будете здесь делать?

—  Ставить физические опыты, в том числе на самом себе.

—  В таком случае подарите мне одно утро и я сведу вас с человеком, который является королем Парижа, ибо вы должны знать: существует два рода королевской власти во Франции — одна управляет королевством, другая — Парижем.

И полчаса спустя обоих молодых людей, Бюсси и Паскаля, ввели к Полю де Гонди.

— Этот юноша только что прибыл из Оверни, — заявил Роже. — Одной рукой он взвешивает миры…

— А другой? — осведомился будущий кардинал де Рец.

— А другой человеческие жизни.

— Человеческие жизни! — отозвался Поль де Гонди. — Что означает жизнь? Человека хватают и волокут на костер, если он хоть немного колдун, как это делает Урбан Великий. Или же его маринуют в тюрьме. Так случилось с Бассомпьером. Покинув Бастилию, он не узнал ни людей, ни лошадей, потому что у людей нет больше бород, а у лошадей грив и хвостов. Однако, если отбросить костры и тюрьмы…

И Поль де Гонди сделал рукой движение — нечто среднее между благословением и жестом человека, желающего взять с блюда мускатный орех.

— Мне почему-то кажется, — заметил Паскаль, — что человек состоит из отдельных существ, как бы вставленных друг в друга: старик в ребенке, святой в преступнике, мудрец в глупце. Вся эта коллекция изображена на одной картине. Но Господа не проведешь.

—  Необходимость общаться с Господом, — заметил де Гонди, — ведет к молитве. Мы осознает в этот миг, что мы не более чем скромные его творения. Тем не менее, нам самим хочется выразить свой творческий порыв. И это приближает нас к безднам, которые упрощенно названы женщинами.

—  Женщины… — подхватил Паскаль. — Женщина — не более чем цифра в математическом ряде, где все начинается с мужчины.