Судьбы наших детей - Фрэнк Йерби

Крокетт обернулся. На его лице стопроцентного янки мелькнула гримаса раздражения.

— Какого черта тебе здесь надо? — сказал он.

— Крок, — повторил Мэнникон. — Мне надо поговорить с тобой…

— Ты чего шатаешься? — спросил Крокетт. — Напился, да?

— Об этом-то я и хотел…

Внезапно взгляд Крокетта стал пристальным и холодным. Он посмотрел куда-то через плечо Мэнникона, потом сказал:

— Смотри!

— Для меня большая честь работать с вами, — произнес Мэнникон, качнувшись ближе к Крокетту, — но, я чувствую, мне придется…

Крокетт схватил его за плечи и повернул:

— Смотри, говорю!

Мэнникон со вздохом посмотрел. Смотреть было не на что. На другой стороне улицы, перед баром, стояла старая, изнемогающая от жары лошадь, впряженная в тележку-развалюху, заваленную пустыми бутылками из-под пива.

— Куда смотреть, Крок? — спросил Мэнникон. У него уже двоилось в глазах, но беспокоить Крокетта своими проблемами он не хотел.

— Лошадь, дружище, лошадь.

— Ну и что, что лошадь, Крок?

— Какой она масти, дружище?

— Обе желтые. Я хотел сказать, она желтая. — Мэнникон сделал поправку на особенности своего зрения.

— Кто ищет, тот всегда найдет, — удовлетворенно отметил Крокетт и вынул маленькую бутылочку с раствором Мэнникона, которую всюду носил с собой. Крокетт посвятил себя науке целиком, он был не из тех, кто с дверью лаборатории запирает и свой мозг. Он быстро плеснул в горсть немного раствора, а бутылочку отдал Мэнникону — на случай, если возникнут неприятности с полицией. Затем неторопливо зашагал к лошади и тележке с пустыми пивными бутылками. Мэнникон впервые видел, чтобы Крокетт ходил вот так, нога за ногу.

Крокетт подошел к лошади. Хозяина нигде не было видно. Проехал какой-то «бьюик», и вновь улица опустела.

— Старая добрая кляча, — сказал Крокетт, похлопав лошадь по морде своей мокрой рукой. Затем той же неторопливой походкой вернулся к Мэнникону.

— Спрячь-ка эту чертову бутылку в карман, дружище, — прошептал он и взял Мэнникона за локоть, вытирая при этом о его рукав последние капли жидкости. С виду жест вполне дружеский, но Мэнникон успел почувствовать, что пальцы у Крокетта стальные. Мэнникон сунул бутылку в карман и бок о бок с Крокеттом вошел в ресторан.

Стойка в «Прекрасной даме из Прованса» располагалась у окна, выходящего на улицу. Свет из окна проходил сквозь частокол бутылок, расставленных на стеклянных полках, и они ярко сверкали. Это создавало художественный эффект. Несколько посетителей поедали свои десятидолларовые ленчи, в тишине наслаждаясь недешевой французской кухней, но в баре не было никого. Зал был оборудован кондиционером, и Мэнникон невольно поежился, усаживаясь на табурет и поглядывая сквозь бутылки на улицу. Лошадь виднелась между бутылкой шартреза и бутылкой «Нуайи-Пра». Она не шевелилась. Так и стояла на пекле с поникшей головой.

— Что желаете, мистер Крокетт? — спросил бармен. — Как обычно? — Все всегда знали, как зовут Крокетта.

— Как обычно, Бенни, — ответил Крокетт. — И еще «Алекзандер» для моего друга. — Крокетт никогда ничего не забывал.

Пока Бенни готовил «Джек Дэниелс» и «Алекзандер», они продолжали смотреть сквозь бутылки на желтую лошадь. С ней не происходило ничего особенного.

Бармен подал напитки. Крокетт залпом выпил полбокала. Мэнникон потягивал «Алекзандер».

— Крок, мне правда надо поговорить с тобой, — начал он. — Я этого выдержать…

— Тес, — оборвал его Крокетт.

Хозяин упряжки вышел из бара напротив. Забрался на передок тележки и подобрал вожжи. Лошадь медленно опустилась на колени и легла на мостовую. Больше она не двигалась.

— Будь добр, повтори, Бенни, — сказал Крокетт. — Ну, Флокс, я тебя угощаю.

Крокетт заказал трюфели по-каннски и бутылку сидра. Безусловно, Крокетт не был типичным янки. Стоило Мэнникону увидеть блюдо и почувствовать его запах, как он сразу понял, что сегодня днем желудок задаст ему хлопот. Ему так и не удалось сказать Крокетту, что он хочет выйти из игры.

— Теперь нам предстоит следующий шаг, — сказал Тагека Ки.

Все трое сидели в его апартаментах. Было еще сравнительно рано, всего полтретьего ночи. Тагека воспринял сообщение о лошади без удивления. Только пожалел, что они не сделали тканевых срезов.

— С низшими позвоночными мы, я полагаю, разделались, — продолжал Тагека Ки. — Следующий эксперимент напрашивается сам собой.

Но Мэнникону было невдомек, что за эксперимент тут напрашивался, и он осведомился:

— Какой же это?

На сей раз Тагека не оставил вопрос Мэнникона без ответа.

— Здрасьте! — коротко сказал он.

Мэнникон разинул рот — да так и застыл.

Крокетт нахмурился:

— Я предвижу неизбежные трудности.

— Ничего страшного, — успокоил его Тагека. — Нам потребуется всего лишь доступ в больницу с приличным выбором пигментного материала.

— Разумеется, у меня есть связи в «Лейквью Дженерал», — сказал Крокетт, — но я не уверен, что там найдется нужный материал. Ведь мы же на Среднем Западе. Думаю, здесь за год бывает не больше двух-трех индейцев.

Мэнникон по-прежнему стоял с открытым ртом.

— Не доверяю я ребятам из «Дженерал», — сказал Тагека Ки. — Нечисто работают. Кстати, с кем бы мы ни связались, придется, само собой, брать этого типа в долю. А мне что-то совсем неохота дарить состояние халтурщикам из «Дженерал».

Мэнникону до смерти хотелось вмешаться. Слово «состояние» в устах Тагеки Ки звучало по меньшей мере легкомысленно. Те общие дела, в которые Мэнникон был посвящен, никаких доходов не сулили. Но Тагека был увлечен своими планами. Он говорил гладко, отчетливо выговаривая каждый слог:

— По-моему, самое удобное для нас — Западное побережье. Скажем, Сан-Франциско. Значительный контингент цветного населения, прекрасные больницы с большими несегрегированными благотворительными отделениями…

— Китайский квартал, — осмелился предложить Мэнникон. Он был там во время свадебного путешествия. Угощался супом из акульих плавников. «Женитьба… это только раз в жизни бывает», — сказал он тогда своей Лулу.

— У меня есть приятель в отделении рака и эвтаназии, — сказал Тагека. Людвиг Квелч.

— Ну да, — кивнул Крокетт. — Квелч. Предстательная железа. Высший класс. — Кого только Крокетт не знал.

— Он был первым на курсе в Беркли, на три года старше меня. Пожалуй, стоит ему позвонить. — Ки потянулся к телефону.

— Обождите минутку, будьте добры, мистер Тагека, — выдавил из себя Мэнникон. — Вы хотите сказать, что собираетесь ставить опыты на живых людях? Может быть, даже убивать их?

— Крок, — сказал Тагека, — ты его сюда притащил. Вот и займись им.

— Флокс, — сказал Крокетт с нескрываемым раздражением, — вопрос сводится к следующему: ученый ты или не ученый?

Тагека Ки уже звонил в Сан-Франциско.

— Дайте-ка прикинуть, — сказал Людвиг Квелч, — что у нас сейчас есть. Предлагаю отделение Блумстейна. Думаю, в самый раз для начала; согласен, Тагека?

Тагека кивнул:

— Отделение Блумстейна. Прекрасно.

Квелч прилетел через четырнадцать часов после телефонного разговора и на весь день и весь вечер уединился с Тагекой и Крокеттом. Только в полночь Мэнникон был допущен на совещание, которое проходило в гостиной. Людвиг Квелч оказался высоким крупным мужчиной с прекрасными белыми зубами и добродушными манерами уроженца западных штатов. Он носил трехсотдолларовые костюмы со светлыми галстуками. Сразу же чувствовалось, что на такого человека можно положиться во всем. Он уже несколько раз выступал по телевидению с блестящими речами против системы бесплатного медицинского обслуживания.

Квелч вынул черную записную книжечку крокодиловой кожи и полистал ее.

— В данный момент, — сказал он, — мы располагаем тридцатью тремя белыми, двенадцатью неграми, тремя пациентами неустановленного происхождения, одним индийцем, одним бербером, семью азиатами, а также шестью пациентами предположительно китайского происхождения и одним японского. Все мужского пола, разумеется. — Он добродушно усмехнулся, намекая на область своей специализации. — Я бы сказал, тут есть из чего выбрать, не правда ли?

— Нас это устраивает, — сказал Тагека Ки.

— Все безнадежные? — спросил Крокетт.

— Я бы сказал, примерно на восемьдесят процентов, — ответил Квелч. — А почему ты спрашиваешь?

— Это я для него. — Крокетт кивнул в сторону Мэнникона. — Он беспокоился.

— Отрадно видеть, что возвышенный дух науки еще не вытравил из вас восхитительную юношескую щепетильность. — Квелч положил свою широкую ковбойскую лапу Мэнникону на плечо. — Не бойтесь. Ничью жизнь мы существенно не укоротим… разве что чуть-чуть.

— Спасибо, доктор, — пробормотал Мэнникон.