Пожинатель горя - Сергей Владимиров

Я продемонстрировал ему самую гаденькую улыбочку из своего арсенала. И приступил к изложению домашней заготовки:

— Это называется «передоз и все концы в воду». Карякина даже не успеет воспользоваться деньгами, и они вновь вернутся к вам. Но вы с Ремизовым опоздали. Любке ширнуться очень хотелось, вот и не дождалась. Протрепалась. Знаешь, у этих скандальных репортеров и крыша соответствующая, и мани не переводятся. Они министров с дерьмом смешивают, для них наши провинциалы… Читал о Кристине в газетах? Не ври, раз дело вел, то ознакомился. Восходящая звезда подиума, показ мод в Париже, большое будущее… Наверняка и любовник какой-нибудь миллионер. И вдруг ее убили. Да еще так зверски. Это не просто охи-ахи. В ее раскрутку уже вбухали немалые средства, а теперь, получается, эти денежки плакали. Спонсорам их никто уже не вернет, но компенсации моральной они потребовать вправе. А для них это — найденный и представший перед судом убийца. И милиции придется его искать, что для нее почему-то крайне нежелательно. На тормозах не спустишь, как висяк не запишешь. Не легче ли представить маньяком конченого наркомана-бомжа, на которого всем глубоко наплевать? На него можно надавить и выбить чистосердечное признание. Однако этого мало. Нельзя допустить суда, так как там подобная липа не прокатит. И Дудкин умирает в камере. Его могли просто держать без дозы, и в результате мотор не выдержал. Или ввести какой-нибудь медицинский препарат, который не оставляет следов, вызывая паралич сердечной мышцы. Ты же не убийца, Федорчук, зачем тебе это надо? Или тебе заплатили на всю оставшуюся жизнь вперед? Значит, жизнь у тебя слишком короткая.

Нервные стремительные пальцы в конопушках терзали сигарету. Сыпался на землю выпотрошенный табак. Поблескивало обручальное кольцо. У этого слизняка есть жена и, наверное, дети. Смешной следовательской зарплаты не хватает, чтобы всех накормить и одеть. И однажды, как и многие, он сделал свой выбор.

— Бред сивой кобылы! Да! Всё! Что вы трепали! Вам ничего… Слышите! Ничего не доказать! — Он все еще хорохорился, но голос дрожал от волнения. — Сами поплатитесь! Устроили провокацию! Найду управу!

— Тогда как объяснишь эти деньги и шприц? — оборвал его я. — Признаюсь, я еще не встречал, чтобы следователь-«важняк» таскался на встречи со стукачами после того, как те шантажируют по телефону. Ваш разговор записан. На вещах, изъятых у тебя, уверен, полный набор твоих пальцев. Разбирательство всяко последует, и кое-что неприятное обязательно всплывет.

— Дурак, — то ли кашлянул, то ли хохотнул следователь. — Мы здесь одни. Слово какой-то ищейки. Против слова работника прокуратуры. Запись в суде не доказательство. Отпечатки. Не спорю. Нес вознаграждение агенту. Ее слова? Да у нее ж чердак набекрень.

— Дурак, еще какой, — согласился я. — Не смею больше задерживать.

М. Федорчук опешил. Он не ожидал, что я сдамся с такой легкостью, и подозревал какой-то подвох. Потом тень страха коснулась его гадкого личика. Он не решался поворачиваться ко мне спиной, подумав о пуле в затылок. Я показал ему свои пустые руки ладонями вперед. Следователь попятился. Развернулся. Пошел.

— Да, совсем забыл, — как бы между прочим заметил я. — Как ты отчитаешься перед хозяевами, что провалил дело? Ведь информация уже ушла на сторону.

По инерции он сделал еще несколько нетвердых шажков и стал поворачиваться. Как в замедленной съемке опускались плечи, горбилась спина, плетьми повисали руки. М. Федорчук подплывал ко мне. Я продолжал:

— На основании скандального репортажа в столичной прессе дело будет возбуждено, и начнут трясти всех подряд. Ремизов отмажется, ему не впервой. Ты же станешь крайним за все подтасовки. В твоем кабинете проведут обыск, все по закону, с понятыми. И найдут, догадываешься, конверт, а в нем… тысяч так несколько. Зеленых. Устраивает перспектива?

— У тебя есть… дети? — вдруг спросил усыхающий на глазах М. Федорчук.

Собрался мне угрожать? Нет, таким голосом не угрожают. И разжалобить меня не выйдет, он должен был это понимать. И он понимал, разговаривал будто сам с собой, гнусаво, опустошенно:

— У меня дочь. Несколько лет назад… Или мы недоглядели, или… они все сейчас такие пошли… Попала в компанию, покурила травки, потом на иглу… Лечили, все бесполезно, в лучшем случае на месяц завязывала. Стала воровать. Сначала из дома, ну и дальше… Вскоре попалась. Эпизоды всплыли, срок светил уже приличный. Дело Ремизову поручили. Он тогда обычным следователем был, наши кабинеты дверь в дверь. Первым подошел, с коньяком, закуской… Свои должны своим помогать, так сказал, кажется. И действительно, все уладил. Дочь из главных подозреваемых — в свидетели. Чуть ли не в потерпевшие. Сам от всяких благодарностей отказался. Говорит — ерунда. Какая там ерунда — служебное преступление. Я уже тогда обо всем догадался. Вскоре он на повышение пошел. Дочь за старое. Без его вмешательства она бы давно сидела. И когда он стал подбрасывать мне дела, которые надо расследоватьправильно… отказаться я не мог. Я должник, понятно? И расплачиваюсь. Но это между нами. Под протокол ото всего отопрусь.

Его речь всегда раздражала меня, будь она отрывисто-лающей, как у трусливой шавки, или наполненной унылой тягучести.

— Что, Костя такой всемогущий? — спросил я.

— При чем тут он? Главное, кто за ним стоит.

— Он уже влип. Хозяева от него отмахнутся. Разжуют и выплюнут.

— Тогда он потянет меня. И дочь.

— Другого предложить я тебе не могу.

— А я и не ждал.

Сломленный, следователь вновь достал сигарету, растер ее между пальцев, выбросил. Та же участь постигла вторую и третью. Полетела на землю пачка, в следующий момент раздавленная каблуком.

— Я должен быть уверен, что ты меня не пишешь, — сказал М. Федорчук.

— Ты же сам говорил, что для суда магнитофонная запись не доказательство.

— К черту суд. Я не знаю, кому ты передашь эти пленки.

— Ладно, — уступил я.

Вытащил из кармана диктофон и демонстративно извлек из него кассету. Низкорослый «важняк» заговорил, уставившись в бурое месиво под своими ногами:

— Дочь здесь ни при чем. Совсем. Не было бы ее — предложил бы свои услуги сам. Только за деньги. Ненавижу нищету, вот и все. Другие берут, что ж из себя святого корчить? Пытался вначале. Изобличал всяких мразей, дело в суд, а там начинается… Адвокат найдет смягчающие обстоятельства, свидетели подкинут «липовое» алиби. Прокурор чуть телится, судья зевает. У них все заранее решено, кому по максимуму, кому условку, а кого прям там освободить. И у всех квартиры, машины, дачи. Они короли, а ты последнее чмо.

Он судорожно вздохнул. И тут его словно прорвало.

— Насмотришься на все это — жить не хочется. Вот и решай, кем быть: чмом или мразью вроде Ремизова? Из бывших комсомольских. Деятель. Они все сейчас в коммерцию подались. А этот в прокуратуру. Коммерцию внедрять. Кого он от срока спас, теперь по гроб жизни ему обязаны. Я для него подручный инструмент. Бесплатный, учти. А у него все: и тачки, и бабы, и счет за бугром. Хата двухэтажная, особняк за городом. Один сосед — министр, другой — вор в законе. Он и прокурора прижал, что тот педик. Хотел — давно бы скинул. Но это ему невыгодно, лучше в тени оставаться и свои делишки крутить. Подозреваю, он и на мэра компру имеет, и Ланенского за горло держал, а теперь на Друзину переключился.

Два месяца назад дело было. Ремизов сам позвонил, попросил подъехать. Меня и эксперта одного. Этот тоже давно с ним сотрудничает. Правда, ему, в отличие от меня, с хозяйского стола перепадает, недавно новоселье справил. Приехали. Хоромы, один сортир что вся моя квартира. Ремизов уже там дожидался, а с ним двое. Их я еще не знал, но сразу видно, какого полета. Пузатый с бородой на нас как на пустое место смотрел, все с Ремизовым шептался. И толстуха, платье черное, атласное, пальцы кольцами унизаны. Явно в шоке, ничего не говорила, все за сердце хваталась и пилюли жрала. Девка молодая на полу, лицо изуродовано, голова в нескольких местах проломлена, вокруг кровища и серая слизь. Это мозги потекли. Зрелище не для слабонервных, но я уже привычный, стал составлять протокол. Освещение, положение тела, все как положено. Попробовал вопросы задавать, Ремизов с ходу оборвал: не твое это дело. Все сам рассказал. Потерпевшая — племянница толстухи, фотомодель. Подверглась нападению в квартире с целью ограбления. Я киваю, записываю. А про себя думаю, что все это большая туфта. Что, девка сама, что ли, дверь открыла, и уличную, и квартирную? Получается, кто-то из знакомых постарался, и явно с головой у него не все в порядке. Не иначе как маньяк, а эти двое его почему-то выгородить намерены. На следующий день Ремизов принес мне окровавленную монтажку, вроде как орудие убийства, а в камере меня уже подозреваемый дожидался. Я понял, что от меня требуется: чистосердечное выбить. А виновный-невиновный, пусть у других голова болит. Я как на этого парня взглянул, так все угрызения совести, если и были, исчезли. Ведь такой же гад мою дочь на иглу посадил! Я для себя и решил: ты у меня не только в убийстве манекенщицы сознаешься, ты у меня… В общем, подписал он все. А на монтажке действительно его отпечатки были, он ей хаты выставлял. Как на ней кровь появилась, Ремизова надо спрашивать. Фомку в подвале у Карякиной изъяли при обыске, когда этого наркошу Дудкина арестовывали. Таких подставных у Ремизова навалом, был бы человек, статья всегда найдется.