Оборотень - Фридрих Незнанский

   «Нет сил в который раз начинать свой материал рассуждениями о том, что профессия журналиста стала смертельно опасной. В конце концов, повторение этого непреложного факта — столь же пошлая и приевшаяся истина, как то, что, обучаясь в академиях, курсант Паша М. из всех военных дисциплин имел «отлично» только по мародерству...

Вспоминается старый грустный анекдот:

   Бегает по Красной площади человек и кричит: «А я знаю, кто в правительстве дурак!» Те, кому положено, отлавливают незадачливого демократа и выясняют, кто же, по его мнению, дурак. Оказывается, Никсон и Аденауэр. Патриота отпускают, но он опять кричит: «А я знаю, на кого вы подумали!»

   Я тоже знаю, кто дурак, кто вор и кто убийца. И знаю, на кого вы подумали. Многие знают, но большинство не в силах и официально не вправе предпринять что-нибудь против тов. Вора и г-на Убийцы. Есть, впрочем, некто, кому это положено по должности, кто свою немалую зарплату ровно за это и получает. Зовут его И. О. Генпрокурора. Эту фамилию не то что к русским, и к русскоязычным с трудом можно отнести. Но вот загадка — духовную оппозицию он устраивает. А те всегда знают, кто чей агент. Раз молчат, значит, г-н И. О. с жидомасонами не связан, он свой, он агент воров и убийц...

   У меня перед глазами стоит честный обличитель герой Папанова, кричавший собственному зятю: «Твой дом — тюрьма!» Станет ли когда-нибудь Россия нашим домом, простым домом со столько раз оболганным мещанским уютом? Станет ли их домом — тюрьма?..»

— Ну, что скажешь про этого щелкопера?

   — А чего тут говорить? Написано немножко коряво, а в остальном все ясно — велено ловить Иуд Обманщиковичей.

   — Ознакомился?— спросил Меркулов.— Резюмирую кратко: мы должны действовать. Поднимем все службы, всю технику. Мы вместе с Александрой Ивановной еще с вечера перекрыли все выезды на шоссе, вокзалы, аэропорты, каждый сомнительный человек тщательно проверяется. Но, как вы понимаете, на контроле будем и мы сами...

   Как бы в подтверждение этих слов на столе у Меркулова зазвонил телефон, который в обычных обстоятельствах всегда молчал и даже в самых чрезвычайных ситуациях звонил считанные разы.

   Меркулов снял трубку и невольно, возможно сам не догадываясь об этом, вытянулся в положение «смирно», прижав трубку к уху. Глядя на него, подтянулись и все остальные, сидевшие за длинным столом, а также те, кто сидел вдоль стен.

   Все понимали, что Меркулов разговаривает сейчас с первым лицом в государстве.

   — Да, — отвечал Меркулов, — со вчерашнего вечера задействованы все силы.

   По-видимому, Первое лицо проявляло недовольство и нетерпение, потому что Меркулов повторил снова:

   — Все силы задействованы. Пока прорабатываем версии. Да, будет выполнено.

   — В прежние времена взяли бы десяток первых попавшихся и через час они дали бы показания, какие надо, — негромко проговорил полковник Нелюбин.

Он хотел сказать что-то еще, но Романова оборвала его:

   — Разговорчики в строю! Чтобы я такого больше не слышала!

   Меркулов, который все это время молчал, видимо приходя в себя от только что полученной несправедливой выволочки, которой наградило его Первое государственное лицо, заговорил снова:

   — Разговор мой сейчас слышали все. Думаю, вам все ясно. Распределяем пофамильно персональную ответственность по всем пунктам дела — и вперед!

   Когда люди стали расходиться, Меркулов кивнул Турецкому, чтобы он задержался. Остались и Александра Ивановна с Моисеевым.

   — Ну что, Костик, получил по заслугам? — невесело усмехнулась она.

— Да, влипли мы. Ну, какие у вас есть идеи?

   — Асиновский, Максим Сомов, Шакутин, ну и этот Скунс ваш, — коротко сказала Романова.

— Кто такой Шакутин? — спросил Турецкий.

   — Пасынок Ветлугиной, мелкий лавочник, ну предприниматель, — ответила Романова, — тот, который приходил к ней накануне и требовал денег, раздела квартиры, наследства. Разыскивается. По домашнему адресу его не обнаружили, у бывшей жены тоже. С ней уже разговаривали. Говорит, что ничего не знает.

   — Погоди, Шура, — поднял голову Турецкий, — Шакутин... Шакутин... Что-то такое знакомое... Это не тот парень, который на кладбище встречался со Скунсом? Его еще могилу рыть заставляли очаковские молодцы. Олег Золотарев рассказывал.

   — Да вроде он самый. Видишь, как все сходится. Одна шайка-лейка. В общем, Константин Дмитриевич правильно наметил основные моменты.— Александра Ивановна замолчала. — Скверно все, — вдруг сказала она. — А хуже всего то, что спокойно работать нам не дадут. Общественность, вишь ты, требует.

   — Да в Думе вроде уже собираются какую-то новую комиссию организовать, чтобы помогала расследованию,— заметил Турецкий, который успел что-то такое услышать по радио, когда брился.

   — Помогать,— ядовито повторила Романова.— Будут крутиться под ногами, так что мы шагу сделать не сумеем. В общем, перспективы самые мрачные, таково мое мнение.

— Тем не менее, — сказал Меркулов, — надо работать. Вкратце версии сводились к следующему. Подозреваемым номер один оказался Асиновский,

крупный функционер с телевидения, державший в руках размещение рекламы на канале «3x3», с которым в ходе приватизации канала и столкнулась Алена Ветлугина. Они не раз конфликтовали публично на собраниях и в присутствии третьих лиц, а за несколько дней до убийства Алена пригласила на свою передачу «С открытым забралом» рекламщика, дав понять, что есть среди производителей рекламных роликов такие, кто не будет работать с Асиновским. После чего тот скандалил с Ветлугиной в кафе. Не скандалил, а «крупно» разговаривал, причем угрожал Алене. Этот разговор слышали многие, а присутствовавший при нем Сомов подробно его пересказал. Тут действительно было над чем задуматься.

   Немалые подозрения вызывал бывший пасынок Ветлугиной Николай Шакутин, который попал в руки очаковской мафии и находился на последней стадии отчаяния. Вспомнив о том, что Ветлугина получила от его отца какие-то драгоценности, он пришел к ней с требованием, чтобы она их ему немедленно отдала.

   — Шура, а на кой ему ляд ее убивать? — спросил Турецкий. — С мертвой-то он уж точно ничего не получит.

   — Ну, во-первых, в такой ситуации убивают в озлоблении, из мести, в состоянии аффекта, — ответила Александра Ивановна, — да и, кроме того, Сомов показывает, что Шакутин взял некоторое количество вещей, и среди них некоторые очень ценные. Он был свидетелем этой сцены, поскольку находился в тот вечер у Ветлугиной.

   — Смотри-ка ты, какой шустрый! — не смог сдержать своего раздражения Турецкий, у которого перед глазами так и стояла картина: Максим пинает бросившуюся к нему за помощью белую кошечку.— За что ни возьмись, везде единственный свидетель — этот пижон. И в день убийства он опять-таки оказывается практически на месте преступления. Вот это, по-моему, действительно очень подозрительно.

— Ясно, однако, что убивал не он, — заметил Меркулов.

   — Так ведь и не Асиновский же! — воскликнул Александр Борисович. — Или вы думаете, он сам поджидал Ветлугину в подъезде и устроил это побоище? Ясно же, что действовал наемный убийца! Профессионал. А этот самый Шакутин на исполнителя тоже не тянет, а нанимать ему, как я понял, не на что...

Воцарилось молчание, потому что все думали одно и то же.

Снегирев. Скунс.

   Об этом говорили по радио и с экрана телевизора. Об этом кричали на улицах. Да и как могло быть иначе, когда интервью с наемным убийцей закончилось сообщением о наемном убийстве.

   Турецкий даже поймал себя на мысли о том, что, если бы Алена Ветлугина хотела сделать интервью с наемным убийцей так, чтобы потрясти всю страну, она не могла бы придумать более эффектного финала.

Кому же убивать, как не наемному убийце.

Но был один важный пункт — за что?

   От всех на свете киллеров этот отличался тем, что Турецкий знал его ЛИЧНО. А потому не понимал, ЗА ЧТО Скунс стал бы убивать Ветлугину. За острые же вопросы и резкие замечания в лицо? Это Скунсу было как с гуся вода. Или он все-таки мог смертельно обидеться? До того, что взял и убил, как когда-то проворовавшуюся заведующую детским домом Нечипоренко, которая объедала своих подопечных. Почерк был очень похож.

   К тому же он связался с очаковскими. Это уж последнее дело. Сомнений в том, что история со «спасением» была просто спектаклем, призванным окончательно запугать должника, у Александра Борисовича не оставалось. Известный в преступном мире приемчик. Низко же пал Скунс. Или у него крыша поехала?

   И все же вопреки объективным фактам Турецкому казалось, что нельзя считать Снегирева основным подозреваемым. Но как заставить поверить в это всех остальных, общественность, правительственную комиссию? Вчера вечером по телевизору уже были сообщены приметы Скунса, значит, в глазах всего света подозреваемый номер один — он. И какой это идиот придумал? Надо выяснить, по чьей инициативе сразу после убийства всей стране подкинули эту нелепую версию. И кто мог так описать его приметы? Скунс ведь по «Останкину» не разгуливал...