Мент. СССР - Дмитрий Николаевич Дашко

а я услышал перевод из уст Радека.

— Товарищ Катаяма считает, что вы — мужественный и благородный человек. Он преклоняется перед вами, но просит, чтобы в следующий раз вы боролись с ним в полную силу и как полагается, не взирая на авторитет.

Понятно, моя маленькая военная хитрость не сработала, сэнсей раскусил меня. Профессионала хрен обманешь.

— Хорошо! — улыбнулся я и услышал ответное «хоросё».

Гайдо подошёл ко мне и прошептал на ухо:

— Что же вы с Пестрецовым-то сплоховали?

Я пожал плечами.

— Мой косяк! Бывает.

И сразу пояснил для чеха.

— Косяк — это в смысле оплошность.

Радек с японцем ещё немного пообщались на-английском. Я услышал «tea» — то есть чай. Интересно, к чему бы это?

— После занятий нас обещали угостить чаем, — заговорил Радек. — Товарищ Катаяма был бы рад видеть вас на этом чаепитии, товарищ Быстров. Ну, а я в свою очередь хотел бы пригласить вас, товарищ Гайдо. Вы, кто по происхождению — чех?

Гайдо что-то ответил на чешском, и лицо Радека расплылось в улыбке.

— В какой-то степени мы с вами земляки. Я — тоже бывший подданный Австро-Венгрии, родился в польском Лемберге.

Глава 23

Глава 23

Небольшой стол для нас накрыли в одном из свободных помещений МУУРа. Миловидная девушка-официантка из буфета как раз закончила расставлять посуду и угощение: конфеты, булки, нарезки сыра и колбасы.

Начальник московского угрозыска Николаев сделал приглашающий жест.

— Садитесь, товарищи. Вы вовремя подоспели — чай как раз заварился.

Мы разместились за столом. Официантка принялась разливать в чашки душистый чай. Видать, начальство расщедрилось, нам же порой приходилось пить гадость, словно из заваренного веника.

Закончив, официантка удалилась.

— Как вам мои сотрудники? — вскинул подбородок Николаев и посмотрел на японца.

— Товарищ Катаяма остался очень доволен уровнем подготовки ваших людей, — перевёл ответный спич Радек. — Он говорит, что все внимательно его слушали и старались выполнять упражнения. Особенно он отметил товарища Быстрова и даже провёл с ним состязательный поединок в конце занятия.

— Эх, Быстров, жаль не у меня ты работаешь, — вздохнул Николаев.

— У вас и своих орлов хватает, — заметил я. — Один только товарищ Гайдо чего стоит.

Чех усмехнулся.

— Коллега мне льстит.

Внезапно дверь без стука распахнулась, в проёме показался молодой парень в запорошенном снегом полушубке.

— Товарищ Николаев…

Начальник МУУР поднялся с виноватым видом.

— Простите, товарищи. Дела… вы уж тут продолжайте без меня, не стесняйтесь.

После его ухода, мы остались вчетвером.

Я переводил взгляд то на Катаяму, то на Радека, чувствуя себя как тот самый герой из стихотворения Твардовского «Ленин и печник». Не каждый день сидишь вот так по-простому с чашкой чая в компании далеко не последних людей в стране.

Текла неторопливая беседа, мы обсуждали последние новости, Катаяма рассказал несколько забавных историй из своей жизни. Оказывается, родился он в простой семье, в молодости работал в типографии, закончил Йельский университет в США. Вернувшись на родину, организовал первый в стране профсоюз «Рабочий мир» и социал-демократическую партию Японии. В 1912-м угодил в тюрьму за организацию стачки токийских трамвайщиков, когда вышел на свободу, был вынужден эмигрировать в США, где за него вплотную взялись местные власти. Спасаясь от преследования, Катаяма перебрался в Мексику, а уже оттуда переехал в Советскую Россию.

— Богатая у вас биография, — присвистнул я.

— Не очень приятно рассказывать только о себе, — признался он и с жаром заговорил:

— Здесь, в России, я встретил много очень интересных людей. Товарищи Чичерин, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Сталин, Луначарский, Семашко… Все они настоящие большевики, которые искренне верят в победу нашего общего дела.

— Рабочий класс всего мира видит успехи построения пролетарского государства в России, — внезапно подхватил тему Радек. — Капиталистического общество прогнило насквозь, оно смердит и разлагается как труп. Достаточно небольшого толчка извне, и оно рассыплется подобно карточному домику

— Товарищ Радек — сторонник мировой революции, — пояснил Катаяма.

— А вы как относитесь к мировой революции? — спросил я у японца.

Тот нахмурил брови.

— Боюсь, это не так легко, как кажется. Успех Октября всколыхнул рабочее движение во многих странах, но, к глубокому сожалению, все они были жестоко подавлены буржуазией. Очевидно, пролетариат ещё не настолько сознателен и организован, чтобы взять власть в свои руки. Пример вашей страны — пока что уникален. Но я не сомневаюсь, что в будущем в СССР войдут и Германия, и Франция, и Англия, и моя родная Япония. Таковы законы общественного развития. Капитализм непременно сменится социализмом, а потом, все вместе, мы построим коммунизм. Не мы, так наши дети обязательно будут жить в новом справедливом обществе! — патетически закончил речь Катаяма.

Мне, обладающим некоторым послезнанием, было сложно не отреагировать на слова японца. Слишком многие сейчас думали и считали так же, как он. Всем казалось, что нужного немного подождать и вот он — счастье для всех и для каждого. И ради этой призрачной надежды люди порой совершали настоящий подвиг.

Я не хотел их разочаровывать. В конце концов, они, а вернее — мы (я не собираюсь вычёркивать себя из этого процесса) многого добьёмся: поднимем страну из послевоенной разрухи, построим десятки тысяч заводов, да элементарно — добьёмся всеобщей грамотности!

Вряд ли моё вмешательство в ход истории сможет что-то сильно изменить в привычном ходе вещей, но, смею надеяться, я — на своём месте, где приношу стране и людям пользу!

— О чём вы задумались? — удивлённо посмотрел на меня Радек.

— О будущем.

— Оно несомненно будет прекрасным!

Тут он спохватился, показывая на одну из булочек.

— Кстати, почему не угощаетесь? Выпечка просто изумительная.

Я с сомнением оглядел булку.

— Уж больно большая. Мне не съесть.

— Момент! — В руках Радека появился массивный швейцарский нож с большим количеством лезвий.

Им он разрезал булочку пополам.

— Угощайтесь.

Японец что-то спросил у него, они немного поговорили.

— Товарищу Катаяме очень понравился мой нож. Он назвал его бэнкейским в честь самурая Бэнкея, который, если верить древней легенде, всегда с собой носил семь ножей. Только в моём ноже лезвий больше, — улыбнулся Радек. — Тут есть ещё ухочистка, ножницы, напильник, консервный нож, штопор, отвёртка. Я купил его в Германии.

— Хорошая вещь, — кивнул я и спохватился:

— Приношу извинения, товарищи, но я должен вас покинуть.