В трущобах Индии - Луи Жаколио

— Прошу извинить, выражение это невольно сорвалось у меня; но здесь я представитель ее величества королевы, нашей милостивой повелительницы, и если, с одной стороны, человек мало придерживается некоторых прерогатив и не ценит их, то, с другой стороны, он вправе требовать уважения к должности, им занимаемой. Признайтесь поэтому, что способ ваш добиться аудиенции у губернатора Цейлона и представиться ему не подходит к обычным в этом случае приемам.

— Я нисколько не отрицаю, господин губернатор, странности моих поступков, — отвечал Сердар, который в течение уже нескольких минут с зловещим выражением всматривался в своего собеседника, — и я только по необходимости, поверьте мне, избрал более верный и, как видите, более удачный способ пройти к вам. Но осмелься я нарушить традиционные обычаи, о которых вы говорите, то, пожалуй, получился бы результат несколько иной, чем тот, которого я добился теперь. Одно слово скажет вам больше, чем все другие объяснения: я тот, которого туземцы зовут Срахдан, а англичане, ваши соотечественники…

— Сердар! — воскликнул сэр Вильям вне себя от изумления. — Сердар здесь… у меня!.. А! Вы дорого поплатитесь мне за эту дерзость.

И он подбежал к ручке звонка, висевшей над письменным столом.

— Он перерезан в передней, — холодно заметил Сердар, — я забавлялся этим в ожидании вашего прихода… и к тому же, — продолжал он, направляя на сэра Вильяма дуло своего револьвера, — у меня здесь есть нечто, чем я могу удержать вас на месте. Если вы вздумаете злоупотребить властью занимаемого вами положения, я с своей стороны злоупотреблю властью, какую мне дает оружие, а в этом случае силы наши не будут равны.

— Да это засада!..

— Нет, просто объяснение, и в подтверждение этого я разрешаю вам открыть ящик вашего письменного стола, к которому вы, видимо, хотите подойти и взять оттуда револьвер. Таким образом неравенство сил, о котором я говорил, исчезнет и вы, быть может, согласитесь поговорить просто и серьезно, как это подобает двум джентльменам. К тому же, чем больше всматриваюсь я в ваше лицо, во всю вашу фигуру, тем больше нахожу я в вас нечто мне знакомое, что заставляет меня думать, что мы встречались с вами когда-то… О! Это было, вероятно, давно, очень давно… я отличаюсь замечательной памятью на лица и уверен, что видел вас, хотя не могу припомнить места, где мы встречались с вами.

— Удивительный вы человек! — воскликнул сэр Вильям, отходя от письменного стола, откуда он, действительно, хотел достать оружие. Видя свое намерение понятым, он не захотел показывать, что боится своего странного посетителя.

— Вы говорите, без сомнения, о моих поступках? — спросил Сердар. — По моему личному мнению, я такой же человек, как и другие… поведение мое самое обыкновенное, поверьте мне. Вместо того, чтобы вести со мной открытую, честную борьбу, вы два раза устраиваете мне засаду, из которой я выбрался благодаря не зависящим от вас обстоятельствам… Так вот, я пришел к вам с целью открыто предупредить вас, что я держу жизнь вашу в своих руках, что мне достаточно сделать один знак, произнести одно слово, чтобы через двадцать четыре часа вы перестали существовать… И если вы по-прежнему будете оценивать мою голову на вес золота, натравливать на меня подкупленных убийц, то я, клянусь честью дворянина, сделаю этот знак, произнесу это слово…

— Вы дворянин? — воскликнул сэр Вильям, пораженный этими словами.

— Точно так, — отвечал Сердар, — и такого же известного рода, как и вы, хотя не знаю ваших предков.

— Мы считали до сих пор, — отвечал губернатор, пораженный этими словами и достоинством, с каким они были сказаны, — что имеем дело с самым обыкновенным авантюристом, с которым мы и поступали сообразно этому, но могу вас заверить, что с сегодняшнего дня будет отменено приказание, — на Цейлоне, по крайней мере, ибо власть моя не распространяется на материк, — которое оценивает вашу голову в известную сумму. Что касается Кишнаи, то ему будет дано знать, что все сказанное между нами не имеет больше значения.

Поступая таким образом, губернатор находился, вероятно, под влиянием приятного впечатления, какое Сердар, производил обыкновенно на всех, кто видел его близко и говорил с ним; быть может, также он вспомнил приговор, произнесенный над ним членами общества «Духов Вод», и думал, что великодушие его поведения заставит изменить исполнение приговора, произнесенного над ним.

— Человек, о котором вы говорите, не в состоянии больше получить уведомление о перемене ваших намерений.

— Я имею возможность сообщаться с ним, когда пожелаю, и сегодня же вечером…

Он не успел кончить, Сердар отставил кресла, скрывавшие того, кого он все время принимал за предводителя тугов, и, указав на него, сказал:

— Можете сейчас тут же передать ему свое поручение. Вот он!

Сэр Вильям вскрикнул от ужаса при виде трупа туземца.

— Вот, — продолжал авантюрист, — что делает Сердар с изменниками и негодяями, которых посылают против него.

— Как! Вы осмелились принести сюда тело вашей жертвы, сюда, в мой дворец? Нет, это уж слишком!

— Вашего сообщника, хотите вы сказать, вашей правой руки, почти вашею друга, — сказал Сердар, который начинал выходить из себя при воспоминании о пытках, перенесенных в яме.

— Это поступок, недостойный джентльмена, а вы так хвастались этим званием, — отвечал губернатор, бледнея от злобы и забывая всякую осторожность. — Выйдите вон и благодарите небо за чувства деликатности, побуждающие меня поступить таким образом, ибо из уважения к своим гостям, к дворцу губернатора не желаю делать здесь никакого скандала. Еще раз повторяю: уходите вон отсюда… уходите поскорее и избавьте меня от этого гнусного зрелища. Иначе я не отвечаю за себя.

— Полноте, не играйте комедии негодования. — продолжал Сердар полным презрения тоном. — Неужели вы думаете, что мне не известны условия постыдного договора, заключенного вами. Я только потому принес вам труп вашего сообщника, что вы требовали от него представить вам через неделю мой труп. Вы находили тогда, как сказал когда-то римский император, «что труп врага всегда пахнет хорошо», и если этот внушает вам отвращение, то тем более имею я основание сказать, что я лишил вас друга.

— Эй! Кто-нибудь! — крикнул сэр Вильям сдавленным от бешенства голосом.

— Ни слова больше, — сказал авантюрист, делая шаг вперед, — или, даю слово, я прострелю вам голову.

Двинувшись к губернатору, Сердар с тем вместе придвинулся к камину, на котором стоял портрет молодого офицера во весь рост, в мундире конной гвардии. Увидя его, он сразу остановился, и глаза, перебегавшие с портрета на губернатора и наоборот, приняли ужасный вид; лицо его покрылось смертельной бледностью; рука судорожно сжимала дуло карабина, вся фигура его выражала признаки такого волнения, что сэр Вильям, пораженный этим, сразу успокоился, несмотря на раздражение, достигшее самой высокой степени.