Цифраторий (СИ) - Кайманов Степан

Боевые стимуляторы — табу для простых смертных. Одно из самых серьезных преступлений, какое только можно совершить. Если пьюры пронюхают, что ты их принимал — скажи «бай-бай» цифраторию. Навсегда. Твоя бесценная цифровая душа, твои дорогие воспоминания, твоя суть будут стерты. И ты сдохнешь, как самое обычное мясо, без возможности существовать после смерти.

Мэй, да кто ты на самом деле? — подумал Илон, пытаясь соотнести ее близкое знакомство со Скаром и наличие в банковской ячейке боевых стимуляторов.

Он тщательно вытер потные ладони о покрывало и повертел головой, осматривая комнату. Дверь заперта, на окнах плотные занавески — никто ничего не увидит. Прислушался: в коридоре царила мертвая тишина, на улице продолжал монотонно капать дождь.

Кончики пальцев, словно пинцет, подняли инжектор с клеймом кулака и поднесли на уровень глаз. Боевой стимулятор выглядел в точности как на пикчах из дарк нейроса. Серебристо-серая ампула из пластика с иглой на конце под колпачком.

Илон вздохнул. В голове загалдели разные мысли. От недосыпа и стресса они никак не могли угомониться, словно потревоженная хищником стая птиц.

Ему нужно было попасть в Гринлэнд, найти и прикончить Скара, чтобы отомстить за Мэй. И, чего греха таить, без боевых стимуляторов подобная смертоубийственная затея была обречена на провал. Скар — калач тертый, попробуй к нему подберись, стреляет даже из палки, а кулаками крошит бетон.

Пальцы опустили инжектор на кровать, собрали все боевые стимуляторы в кучку, сложились лодочкой и накрыли их осторожно. Глаза слипались, ни разу в жизни он так не уставал. Но спать было нельзя, пока под его влажной ладонью нагревалась горсть нетронутых боевых стимуляторов — реальный шанс добраться до глотки Скара и разорвать ее от уха до уха.

И вдруг Илон увидел себя со стороны, словно душа ненадолго оставила бренное тело и теперь кружила посреди морока тесной комнаты. Он, сутулый и усталый, сидел на кровати с задумчивым выражением на бледном лице; тусклые взгляд остановился на пальцах, сложенных лодочкой.

Ему стало мерзко, будто все его тело покрылось едкой слизью. Потому что он понял, что размышляет, взвешивает, сопоставляя «за» и «против». Гнев постепенно остывал, голос разума тщательно выметал горячие эмоции, замещая их своими холодными и убедительными доводами. А сколько времени боевые стимуляторы пролежали в своем стальном гробике банковской ячейки? А не испортились ли они за этот срок? А не спалишь ли ты ими себе мозги, ведь никогда прежде не пробовал инжекторы? А не станешь ли ты инфоманом, когда забьешь свою девственную голову потоком инфы?..

Илон тихо проскулил, резко схватил инжектор, решительно сбил колпачок с иглы и жутко улыбнулся, словно только что отомстил и сейчас чувствовал вкус теплой вражеской крови на губах. Перед тем, как закинуться запрещенной инфой, он представил растерзанную Мэй, чтобы окончательно обойти коварные капканы рассудка, и наконец спустил псов войны с цепей, сунув иглу под кожу.

Одно движение. Одно нажатие….

Мир звонко лопнул. Разошелся по швам, словно туго натянутая кожа на древнем барабане. И одновременно разогрелся, вспыхнул ярче солнца, будто Вселенная в момент своего рождения.

Время с пространством скрутились в разноцветный клубок, и Илон провалился в неизвестность. Это было похоже на прыжок в пропасть, в бескрайнюю бездну. Он падал и падал, оставляя реальность где-то там, далеко позади. Вначале ему сделалось страшно, и он подумал, что умирает. Но затем…

Точно сам Арес спустился с Олимпа и снизошел до беспомощного смертного, посвящая его в свои самые сокровенные тайны. Наполнил его руки зловещей силой, а ноги — твердостью, вдохнул в его разум великие знания, накопленные за тысячелетия кровавых войн, бесславных поражений и радостных побед.

Часть 3

Теперь он видел, куда бить и как правильно сложить пальцы, чтобы сокрушить любого противника одним верным ударом. Хрупкие кости, надутые артерии, натянутые сухожилия и оголенные нервы… Он вдруг осознал, насколько уязвимо человеческое тело, насколько уязвим он сам. Один точный порез — и жизнь обрывается, брызгая алым фонтаном.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ему понравился вкус новой инфы. Она опьяняла, завораживала, порабощала и дарила великую власть — над своим телом, над людьми и, казалось, над всем миром. Инфа пронизывала его насквозь, струилась по венам, словно кипящая кровь, гулко стучала в голове и лихорадочно колотилась в сердце. Ей сложно было сопротивляться, как сложно сопротивляться красивой обнаженной деве с упругими грудями и широкими бедрами, которая игриво манит пальцем. Да он и не желал сопротивляться, полностью отдавшись желаниям, — опустошая один инжектор за другим.

Рядом с ним плясали тени… или души погибших воинов. Они кружились, вытягивались и изгибались, нашептывая ему на ухо тайные знания, а он внимательно слушал их, обретая все новые и новые силы. Так продолжалось долго, очень долго — вечность.

А потом вокруг него начало бушевать золотисто-красное пламя, и крупные искры взметались до самых небес. Он ощущал жар, задыхался и обжигался, но не отступал ни на шаг. Ему хотелось познать пламя, каждый его язычок, каждую искорку, стать с ним единым целым. В какой-то момент ему почудилось, что он сам и есть пламя, истинное первородное пламя, и он с радостью сгорел в нем, вместе с ним, рассыпаясь серым пеплом и растворяясь призрачной дымкой.

И мир стал черным, как ночь.

И мир стал тихим, как смерть.

И мир стал холодным, как лед.

* * *

Илон очнулся рядом с кроватью, с полной уверенностью, что у него сейчас расколется голова; от плеча по всему телу разливалась жгучая боль; мышцы тянуло и сводило судорогой; пить хотелось смертельно, его будто высушили, как вяленую рыбу.

Некоторое время он лежал неподвижно, бесцельно разглядывая во мраке комнаты отеля низкий потолок. Кажется, в Лост Арке уже наступила ночь. Сколько он проспал или пробыл в бреду?

Опасаясь расплескать мозги, накаченные инфой, Илон медленно подполз к окну и слегка дернул занавеску: черное полотно неба прожигали бело-голубые огни звезд.

Шевелить головой было страшно, от каждого движения перед глазами вспыхивали миражи боя — то расплывчатые, совсем не разборчивые, то ясные, словно выведенные лучами голографа.

Он вспомнил, как во сне стоял плечом к плечу с самим Леонидом, как выбрасывал вперед верное копье и как насаживал на его острие орущих от боли персов. И это было круто. Но то, что сны просочились в реальность, было совсем не круто. Он никогда прежде не принимал инжекторы и не знал, нормально ли то, что с ним творится.

От подоконника немного веяло сыростью и прохладой. Илон еще немного полежал у окна, переводя дыхание, а затем, собравшись с духом, дополз до бутылки с водой и осушил ее в три глотка. Стало чуть легче, хотя голова по-прежнему гудела, как изношенный трансформатор, а мышцы ныли так, словно он и вправду минуту назад выскочил из боя при Фермопилах.

Ему опять сделалось очень дурно. Он тяжко поднялся, с трудом сбросил мокрую и липкую от пота одежду и, пошатываясь, доковылял до душевой кабинки, где тупо сел, обхватив колени руками. Жажда внезапно сменилась голодом, но миражи вроде бы перестали выскакивать перед глазами, как скримеры.

Жгутики воды мягко шуршали, катились по пылающему лицу, по сгорбленной спине, кружились у ступней, остужая напряженное, как натянутая струна, тело. Наконец-то он смог дышать полной грудью, а не откусывать воздух жесткими кусками, через силу проталкивая в легкие.

— П-фф, — вздохнул Илон, продолжая мокнуть под душем.

У него не было и мысли выбираться отсюда. Поэтому он тихо сидел, наблюдал, как вода, брызгая и перешептываясь сама с собой, уносит его усталость, и продолжал сдерживать собственных демонов. Ему непременно хотелось что-нибудь разбить вдребезги, с ярким звоном, на сотни осколков — так, чтобы не собрать, не склеить. Навсегда. Еще ему страсть как хотелось орать — не на кого-то конкретного, а просто выйти на улицу, хватить ртом глоток холодного ночного воздуха и прокричать на весь мир громко и зло. Просто так.