Вариант "Ангола" - Игорь Борисенко

К сожалению, оживление царило на лодке очень недолго. Как только прошла морская болезнь и все связанные с ней неудобства, люди начали замечать другие неприятности, которые прежде уходили на задний план. Жара стала далеким прошлым и, как это часто бывает, тяготы подзабылись. Казалось, тогда было лучше, чем теперь. В отсеках стояла ледяная сырость, на металлических частях – а они повсюду – то и дело выступали мелкие капли воды. Невозможно было согреться, только если не лежать очень долго под одеялом полностью одетым. Людей снедала тоска и скука. Прерванные непогодой посиделки с выступлениями разных ораторов все никак не возобновлялись. Похоже, самому Гусарову они тоже надоели. Матросы были раздражительны, работу делали неохотно, на вахте дремали. Командиры, за редким исключением, не делали им замечаний, только Гусаров и Смышляков по долгу службы пытались поддержать дисциплину. Наказаний было столь много, что не хватало заданий для провинившихся. Ведь на лодке никого не посадишь на гауптвахту. Кто проштрафился – получал внеочередной наряд по гальюну или на кухне. В конце концов, получилась очередь наказанных на пару дней вперед.

Лодка тем временем оставила за кормой мыс Горн и шла некоторое время почти не поднимаясь на север, курсом восемьдесят градусов, чтобы пройти около скалы Шаг из гряды Антильских островов. На этом отрезке впервые случилась серьезная авария. Один за другим вышли из строя оба дизеля, и лодка потеряла ход. Я слабо представлял себе характер и тяжесть повреждений, но бледное лицо Гусарова много говорило о сложности положения. "Л-16" ушла на глубину, чтобы исправить двигатели, и в течение восьми часов мотористы в полном составе колдовали в своих владениях, чтобы дать субмарине возможность продолжить поход. Я старался не задумываться, что будет, если ничего исправить не удастся. Что нам делать здесь, посреди открытого океана? Помощи ждать не приходится. Дождаться проходящего мимо судна, затопить лодку и отдаться на милость неизвестно кого? Вряд ли это правильный выход. С другой стороны, кончать жизнь самоубийством тоже очень не хотелось. Я предпочел отбросить плохие мысли, по крайней мере, до того, как все окончательно прояснится. Жаль, что нечем было себя занять, и никак нельзя было отвлечься. От сна уже опухла голова; курить нельзя, читать надоело много дней назад, разговаривать нет настроения. От нечего делать мы затеяли с Вершининым игру в города, но и это быстро наскучило. Тогда Сашка стал рассказывать про одну из своих экспедиций, в Якутию. Пытался удивить меня подробностями о том, какие зверские там живут насекомые, как тебя окружает гудящим облаком мошкара, как раздувается от крови впившийся клещ, а уж держится так, что приходится отстригать его ножницами и потом выковыривать головку иголкой. Ха, нашел кого удивить! В Томске во дворе дома летними вечерами жрут комары не хуже, чем в тайге, а уж клещей я повидал. И без мошки тоже ни грибов, ни рыбы.

За разговором и спорами, можно ли привыкнуть к кровососам, спасает ли от них сетки, папиросный дым и "Тройной" одеколон, мы утомились и уснули. А разбудил нас привычный гул – дизели снова работали и лодка, поднявшись на поверхность, упорно шла в намеченной цели со скоростью девяти узлов. Ура!

Скала Шаг (уж не знаю, как это пишется, по-английски или по-испански) осталась где-то в утренней дымке двадцатого ноября. По сути дела, переход через Атлантику еще только предстоял, и штурман уверял, что он займет у нас примерно три недели, так как идти мы станем не поперек океана, а по как бы диагонали, имея курс сорок пять – пятьдесят градусов. Итого, от скалы до побережья Анголы выходило почти три тысячи миль. По дороге имелся один промежуточный ориентир – остров Тристан-да-Кунья, причем как раз на середине пути. Конечно, заходить туда и останавливаться никто не собирался, но для проверки курса командир намеревался пройти в видимости побережья. Именно там нас ждало новое приключение.

Дни снова были наполнены сплошной рутиной. Встал, поел, сходил на мостик покурить, вернулся в каюту и лежишь до обеда. Обед – одно название. Изо дня в день суп из концентратов и маринованная селедка с галетами, кусочек шоколадки и чай, отдающий плесенью. Много не съешь, потому что в горло не лезет. Фащанов, наверное, был самым несчастным человеком на всей лодке: мучался, бедняга, что никто не желает есть его стряпню. Понимает, что не виноват – но все равно мучается.

Я прочитал перед экипажем лекцию о португальском языке. Гусаров сказал: надо, и я не мог отказаться. Лекция получилась совсем короткая, так как я не видел смысла затрагивать грамматику и синтаксис. Ограничился краткой историей – откуда вообще взялся этот язык, какие языки ему родственны, в каких странах распространен. Ну и минимум необходимых слов, которые командир велел экипажу разучить и на следующий день сдать мне экзамен. Слова были простые: вода, хлеб, жилье, город, река. Я и сам бы не вспомнил чего-то более сложного. Да и вообще-то мы должны контактов с местными избегать, так что слова учили на крайний случай.

Матросы учились вяло, да и командиры тоже. Половина вообще слова запоминать отказалась, и забыла все через десять минут после того, как окончилось мое занятие. Только один матрос, торпедист по фамилии Мартынов, аккуратно все записал в блокнотик.

А через два дня, когда мы проходили пресловутые острова Тристан-да-Кунья, когда я спокойно переваривал завтрак из какао и галет, в каюту ворвался комендор Поцелуйко.

– Товарищ капитан, товарищ капитан! Срочно в рубку идите, вас командир вызывает!

В нашем сонном царстве уже давным-давно никто не разговаривал так громко и возбужденно. Я подпрыгнул на месте от удивления, и поспешил подняться, машинально поправляя свой американский свитер. Жарковато в нем становится, скоро пора снимать. Тропическая жара уже не за горами…

С такими ленивыми мыслями я прошел тесными полутемными коридорами и поднялся по лестнице из центрального поста в рубку. Любопытствующий Вершинин шел следом, что-то бормоча себе под нос.

В рубке было полно народу: Гусаров, конечно же, Смышляков, и еще десяток командиров и краснофлотцев.

– В чем дело? – спросил я, чтобы привлечь к себе внимания. Казалось, никто не заметил нашего с Сашкой прибытия, громко ругаясь около скорчившегося в углу человека. Комиссар строго отчитывал минера Харитонова, тот бил себя в грудь и повторял:

– Враг он, враг, товарищ комиссар!

Гусаров звучно потребовал тишины и велел расступиться, чтобы пропустить меня к месту событий.

– Вот, – хмуро сказал командир, указывая на человека в углу рубки. – Дело по вашей части, товарищ Вейхштейн. Харитонов, повторите рассказ.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});