Рыба, кровь, кости - Лесли Форбс

Как и многих, видевших ребенка, Джозефа заворожила его вторая голова. Он задавался вопросом, подобны ли близнецам две головы, отдельные ли они особи, или же у них единый мозг, а если так, то, может быть, единая на двоих личность?

Там, где должно было начинаться тело второй головы, находилась короткая шея, заканчивавшаяся закругленной опухолью.

— Довольно мягкая шишка — с удивлением сказал Джозеф, пощупав ее.

Время от времени лицо второй головы меняло свое выражение. Были ли это только рефлексы? Или же движения черт управлялись чувствами и желаниями самой головы? И если да, то какой из голов? Могла ли вторая пара глаз плакать, например? Могли ли обе головы видеть и слышать, несмотря на то что ушами второй головы служили всего лишь складки кожи? Обе ли они могли говорить? Нет, сказали родители, отвечая на вопросы, которые задавались им месяц за месяцем на множестве местных и европейских языков. Хотя иногда большая голова издавала странные задыхающиеся звуки. Но не слова.

Ма. Гаретягонъстрахатврасчшубеево. Па. Малъчшдев? Миахкашишшейасерц? Чустваплакасмех? Видислышит? Гаварит? Штогаварит? Ма. Двегалявы? Слява. Ма.

Глаза первой головы следили за рукой Джозефа, когда он поводил ею взад и вперед перед лицом мальчика. Но когда Джозеф проделал то же самое со второй головой, то не получил никакого отклика, во всяком случае соответствующего его жестам. Он предположил, что вторая голова паразитировала на первой и все ее лицевые движения были исключительно рефлекторны.

МагоубиивоПамальчшдевагишМагавариМагопюбииво Ма Ма «Хильда Мэри, возлюбленная дочь». Угасшая 21 августа 1857 года от полного отсутствия должного питания, — похоже, такая же судьба подстерегает и этого крошечного, изможденного двухголового уродца. Одна голова глядит вперед, другая — назад. А я все время смотрю назад, думал Джозеф.

* * * В. Трудности триангуляции (Магда Айронстоун, ок. 1886)

— Мне нужна работа, чтобы отвлечься… Мне нужна работа, папа, — сказала Магда в тот день, когда он пришел сообщить ей о Джозефе. — Ты должен научить меня всем тонкостям твоего дела.

На том и порешили, а несколько дней спустя, на еженедельном тиффине, которые Филип Флитвуд устраивал для своих коллег-ботаников, Магда встретила человека, которому суждено было навсегда изменить ее жизнь и жизнь ее семьи.

Она разговаривала с Джорджем Кингом, в то время заведующим ботаническим садом в Сибрапуре, о недавнем пополнении флитвудовской коллекции чучел колибри редкой и изумительной Loddigesia mirabilis. Пока Кинг восхищался мастерством, с каким были схвачены крошечные клинышки птичьего хвоста, Филип Флитвуд показывал, как самец ударял этими клинышками друг о друга во время ухаживания. Он хлопал в ладоши, изображая аплодисменты колибри, снедаемых любовным томлением. Новый экземпляр был всего одной из сотен птиц, старательно набитых и подписанных ее отцом собственноручно; все эти чучела выглядели как живые. Птицы, их гнезда и яйца, даже целые выводки молодняка расположились посреди засушенных образчиков их естественной среды обитания в многочисленных стеклянных ящиках, окаймлявших гостиную.

— Настоящие жемчужины, не правда ли, Джордж? — гордо спросил Флитвуд.

Магда всегда рассматривала страсть своего отца к собирательству как научный аналог увлеченности ренессансных художников и естествоиспытателей, которые в своем простодушии проникались благоговением перед всем прекрасным или необъяснимым (по сути, перед всем чудесным) и выставляли в своих «кабинетах редкостей» прихотливые коллекции раковин наутилуса рядом с драгоценными кубками-наутилусами, остатки метеоритов вместе с астрономическими приборами. Она впервые ясно осознала, что эти крошечные, яркие, как самоцветы, птицы — не настоящие, мертвые и жизни в них не больше, чем во всех костях, черепахах и изображениях людей с содранной кожей из дома Лютера Айронстоуна. Пытаясь избавиться от неприятной мысли, Магда оставила отца и Кинга и направилась к дверям, выходившим в сад, где ее внимание привлек красивый молодой индиец, сидевший на веранде, напряженно выпрямив спину. С выражением принужденного терпения на лице он слушал разглагольствования дородного военного, чья физиономия, багровая и одутловатая, выдавала привычку поглощать огромное количество охлажденных вин и плова из баранины — как у себя, так и у Флитвудов. Едва ли можно придумать что-то, столь же непохожее друг на друга, как эти двое, пришло ей в голову: один такой розовый и громкий, другой — смуглый, тонкий и безмолвный.

— Папа, — прошептала Магда, когда Флитвуд вместе с Кингом подошел к ней, — кто эти двое довольно сердитых людей на веранде?

Филип нахмурился:

— Сердитых? Почему же? А, ну это один из моих молодых ботаников — и старый майор… разрази меня гром! Прости, дорогая, никак не могу запомнить имя этого парня. Плантатор индиго, страстно увлекается орхидеями и немного пустобрех.

Джордж Кинг спрятал улыбку под своей роскошной бородой.

— Но позвольте, милейший, — доносился до Магды голос майора Разрази-Меня-Гром, — вы же не думаете, что мы будем серьезно относиться к научным теориям страны, где геометрия означает расположение священных алтарей, а не научные принципы геодезии. Представление вашего среднего индуса о пространстве совершенно мистическое. Куда ему осмыслить всю значимость такой вещи, как Большая Тригонометрическая Съемка!

Индиец неохотно отнял взгляд от чашки чаю, в которую неподвижно смотрел. Несколько секунд он изучал кирпичное лицо своего противника, потом ответил низким, слегка мелодичным голосом:

— Вы полагаете, сэр, что эта Большая Съемка может свести индийские горы, долины, пустыни и реки, не говоря уже о людях, к геометрически однородному имперскому пространству, состоящему из отвлеченных треугольников, с вершин которых вы, деятельные и ученые владыки, сможете взирать на нас, ваших покорных подданных?

— Право же, сэр! — Майор так и взвился от тона молодого человека, подозревая, что над ним насмехаются. — Я полагаю, что мы построили скелет, который может облечь плотью более подробное изучение географии. И наши карты были бы гораздо более точными, не будь туземцы так тупы, чтобы понять все их преимущества.

Гладкий лоб индийца прорезали морщины, словно он пытался разобраться в каком-то сложном понятии.

— В таком случае каждый город получил бы математически точное место на неподвижной сетке меридианов и параллелей, так?

Майор кивнул:

— Как еще можно ввести почту и налоги?

— А как же кочевники, которые передвигаются вслед за пастбищами, живут возле одного города в один сезон и возле другого — в другой? Как насчет племен, все члены которых носят одно и то же имя?

На Магду произвели впечатление страстные, изящные доводы, которые приводил молодой индиец своему противнику, а тот властно рокотал:

— Я говорю о современном мире, сэр, а вы вспоминаете ветхую древность!

Лицо ботаника, с его продолговатыми глазами, осененными тяжелыми веками, и изогнутым ртом, напоминало бы одного из безмятежных тибетских богов, будь оно спокойно. Теперь же, под громом нападок все более и более напыщенного майора, ему удавалось сохранять улыбку, но не безмятежность; от этой улыбки его губы сжались, а высокие скулы побелели.

Голос майора между тем взбудоражено гудел:

— Я полагаю, мы должны прорубить дорогу для будущих поколений сквозь чащу невежества! Вспомните бедного Эвереста и все трудности, которые возникали у него с туземцами, когда он хотел свалить деревья, чтобы расчистить опорные точки для своих съемок северных долин. Целые деревни вышли ему навстречу боевым строем!

Этот аргумент напомнил Магде об одном британском топографе, сказавшем, что землемер, собирающий сведения о земле с помощью триангуляции, подобен рыболову, который забрасывает сеть, чтобы поймать рыбу; так что в конце концов вся страна окажется под сетью из треугольников. Майор все трубил, словно в подтверждение ее мыслей:

— Целые деревни! И только для того, чтобы защитить кучку деревьев, в которых, как они уверяли, жили их проклятые языческие боги и духи.

— О господи, — сказал ее отец, обеспокоенно наблюдая за сражением. — Думаю, необходимо вмешаться.

— Значит, геометрия важнее деревьев? — спросил молодой индиец голосом едва ли громче шепота. Потом он сделал глубокий вдох и заговорил так, чтобы все могли слышать: — А если бы это была одна из ваших церквей? Позволили вы бы тогда русским снести ее во имя составления карты их империи?

В пылу спора лицо майора вздулось, как красный воздушный шарик. Явно опасаясь, что его гостя в скором времени хватит удар, отец Магды прервал разговор с Кингом и заторопился к двум мужчинам, чтобы остудить их учтивой светской беседой.