Киевские ведьмы. Выстрел в Опере - Лада Лузина

Киевица слегка шевельнула пальцами, — «властью своей руки» даруя пегой лошадке жизнь и пятнадцать лошадиных сил.

Кобылка бодро тряхнула головкой, и припустила вверх.

«Я — Киевица!

Вот оно как…»

Она могла все!

«Приветствую, вас», «Наше почтение», «Низкий поклон вам, Ясная пани», — шептали Марии Владимировне скользящие мимо дома.

Раньше она не слышала их!

Но теперь, могла бы сойти с коляски и побеседовать с ними, и они б поведали ей все свои тайны, и пожаловались бы на глупых людей.

«Ведь я Киевица!»

«Значит, я остаюсь Киевицей и в Прошлом? — пискнула непотопляемая, беспокойная Маша. — Но в 1906 году у Города должна была быть другая хозяйка… Тут что-то не так».

Она могла все, она чувствовала это.

Она могла передвинуть памятник Богдану Хмельницкому, снять с поста генерал-губернатора.

«По описанию, — булькнула Маша, — очень похоже на какой-то наркотик. Нельзя читать «Рать».

«Позвольте сообщить, моя Ясная Пани, — взволнованно залопотал присутственный дом на Михайловской площади, — что чиновник по особым поручениям Аникий Приблудько, намеревается совершить преступление, по отношению к…»

Но тут чья-то иная всевластная рука перерезала Маше свободу невидимыми золочеными ножницами.

Стоявший на площади, древний Михайловский монастырь не счел нужным поприветствовать Ясную пани.

И Маша, маленькая вдруг обрела огромную силу, заголосив:

«Значит и здесь?… Я и здесь не могу!... Не смогу никогда и нигде. Я и здесь — Киевица, а значит, не могу войти в церковь. Я — плохая.

…ну за что же? За что?»

 Глава восьмая, из которой выскакивают легендарные амазонки

«…на террасах лучшего места в мире — Владимирской горки!»

Михаил Булгаков «Белая гвардия».

«Необычен был Михайловский монастырь Х1 века — одно древнейших зданий в России, — поставленный над обрывом, потому что каждый обрыв — бездна и, следовательно, обиталище дьявола, а храм св. Михаила Архангела — предводителя небесной рати — должен бороться с сатаной».

— всплыл в памяти абзац из дневника будущей Анны Ахматовой.

И было в Киеве сотни обрывов и сотни церквей, возвышавшихся над бездной, взвившихся к небу, протягивая к нему сверкающие золотом солнца кресты. Было в Киеве сотни взлетов и сотни падений…

Но помимо Свято-Печерской киевской Лавры, не было в Городе взлета возвышенней Михайловского Златоверхого.

И не было в жизни Маши еще такого болезненного падения вниз с высоты.

Высадившись на Михайловской площади, Анна Горенко подняла глаза на высокую колокольню и быстро перекрестилась.

— Пойдемте, Мария Владимировна. Только, умоляю, не спрашивайте меня ни о чем. И не смейтесь, — возбужденно попросила она.

К чему, к чему, а к смеху ее сопровождающая была не расположена.

Она все еще надеялась услышать хоть скупое словцо от восьмисотлетнего монастыря, основанного князем Владимиром, построенного в 1113 князем Святополком Изяславовичем и снесенного, выкорчеванного с корнем в 30-е годы власти советской.

А ныне, раскинувшегося на великом Михайловском холме, перекрывая своими широкими, могучими плечами Владимирскую горку и притаившуюся внизу небольшую Чертову гору, — вторую из четырех киевский Лысых.

Но Златоверхий, названный в честь защитника Киева архистратига Михаила, предводителя небесной рати и победителя Дьявола, остался непоколебим и нем.

И поникшая Маша потрусила туда, где было ей самое место — на Лысую гору!

Спускаясь с Анной Горенко, на нижнюю террасу Владимирской, к памятнику одноименного князя, Маша невольно припомнила, как шла сюда с Катей и Дашей, и как последняя презрительно фыркнула:

«Че-то у нас святые и чертовы места, как шахматная доска!»

Верно, — чтобы переместиться из «чертова» места в святое, в Киеве достаточно было пересесть с одной парковой скамьи на другую.

Святой Михайловский стоял в каких-то двухсот метрах от Лысой, прячущейся на нижней террасе. А, пролегающая на террасе дорога плавно перетекала на другую гору — Святую — Андреевскую.

Двойственность Великого Города, о которой вещала гимназистке Мария Владимировна, виделась во всем…

И не удивительно, что эта двойственность была передана его Киевице.

Маша увидела себя изнутри: половина ее была выкрашена темной угольной сажей. Она старалась смириться, что отныне ее естество поделено кем-то на черное и белое.

«Но как же так? За что? Я ж не сделала ничего плохого…»

«А так ли уж ничего?..»

«А откуда, — заглянула к ней спасительно-свежая мысль, — Ахматова знала, что Златоверхо-Михайловский поставлен над обрывом, «потому что каждый обрыв — бездна и, следовательно, обиталище дьявола?»

«Ну, допустим, — с радостью отвлеклась от собственной черно-белости Маша, — прознать, что «обиталище дьявола» находится тут, было нетрудно».

Координаты лысогорья преспокойно перечислялись в дореволюционных киевских справочниках. И языческий Перунов гай, шумевший тысячелетье тому на еще не-златоверхой горе — сроду не был исторической тайной.

Но откуда Анна знала о братоубийственной двойственности Столицы Ведьм и Столицы Веры?

А ведь знала!

На отмену от Анны Горенко, Ахматова видела то, что обещала Анне Горенко Маша, говоря: «Вы поймете Его».

«Нерушимая стена Св.Софии и Михайловский монастырь — оплот борьбы с дьяволом — и хромой Ярослав в своем византийском гробу»,

— писала она.

И в Киевском храме Премудрости Бога,Припав к Солее, я тебе поклялась,Что будет моею твоя дорога,Где бы она ни вилась.То слышали ангелы золотыеИ в белом гробу Ярослав…

Она ходила на службу в Софию. Не во Владимирский, не в Михайловский, не в Лавру…

Она точно всматривалась в себя, выбирая: Дьявол иль Бог?

Бог или Дьявол?

Что она выбрала? Маша не знала.

Но знала уже: Дьявола нет. И хромой, Мудрый как сатана, Ярослав, в храме Софии-Премудрости Бога — тоже не дьявол.

Выбор между Богом и Дьяволом, как все в православном и языческом мире, происходит внутри тебя.

И все зависит оттого, какой себе поклялась Анна Горенко:

будет моею твоя дорога…

*****

Как бы там ни было, очутившись на извилистой дороге нижней террасы, Анна, то и дело останавливаясь и оглядываясь по сторонам, следовала, тем не мене, прямиком ко Второй Лысой Горе.

— Куда вы идете? — не выдержала Мария Владимировна.

— По-моему это здесь… — девушка осмотрелась.