Волчья тень - Чарльз де Линт

Маленькая фигурка пытается уползти.

14

В книге отзывов кто-то записал: «Никогда не прощу тех, кто в ответе за все, что с нами сделали. И пробовать не стану».

– И я тоже, – сказала Джилли, прочитав запись. – Помоги мне, Господи, я тоже.

Рэйлин

Лос-Анджелес, зима 1998-го

В этом городе легко быть никем. Восемь с лишним миллионов – вдвое больше, чем в Ньюфорде. Даже думать, черт возьми, не хочется, во сколько раз это больше Тисона. Зато точно знаю: если хочешь затеряться, лучше места не сыскать. Исчезнешь – никто и не вспомнит.

Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что, отсидев срок и выйдя из тюрьмы, я боролась с глубокой депрессией. Да кого я обманываю! Ничего я не боролась. Года три, а то и больше, провалялась на диване, куда ложилась, если вставала с постели. Вы бы не поверили, что человек может просмотреть столько «мыла», ток-шоу и викторин, не говоря уж о тех роликах Рози, сколько просмотрела я за эти годы.

Сама не знаю, зачем я крутила те видео с Рози. Мне от них плакать хотелось, только я и плакать-то не могла. Глаза жгло, и в груди становилась так тесно – вот сейчас задохнусь. А слезы не шли. Я ни разу не плакала с тех пор, как сестричка меня бросила, и я тогда поклялась, что больше никогда плакать не буду. В те годы депрессии я пробовала отказаться от старой клятвы, потому что мне чудилось, что, если заплакать, станет легче, да только кто-то внутри меня, видно, принял ту клятву всерьез и не собирался отступаться, что бы я сама ни думала. Так что плакать я не могла и не могла заставить себя поднять задницу с дивана, а когда заставляла, так не знала, куда деваться. В ток-шоу только и болтали про психотерапию и всякие таблетки, но, чтобы купить антидепрессанты, нужна монета, а представить, как я сижу и выкладываю кому-то свои беды за свои же денежки, я просто не могла. Когда Рози уходила на работу, у меня для этого дела были четыре стены квартиры. На нее я свои беды тоже не сваливала.

Когда все пошло наперекосяк? Будь я проклята, если знаю. Пошло, и все тут. Карма, так сказать, если вам нравятся красивые слова из иностранных религий. Дома в Тисоне это называлось расплатой. Вроде как кто-то там, наверху, позаботился, чтоб я получила свое за всех, кого ограбила и обидела. Забавно, что этот «кто-то» не замечал, как меня обижают, когда я была еще маленькой девочкой.

Я уж и не могу вспомнить, но было время, когда я была невинна. Дети ведь не рождаются плохими, правда?

Теперь-то, наверно, без разницы. Что родилась плохой, что выросла плохой: кому какое дело, как это вышло? Все равно ничего не осталось. Нет у меня ни твердости, ни умения – ничего, что могло бы кому-нибудь пригодиться, в первую очередь мне самой.

Иногда мне вспоминается та ночь, когда я бросилась с ножом на Дэла. Больше я никогда ничего такого не делала. И нужды не было. А может, я просто не попадала больше в такую беду, где пришлось бы. Случалось, грозила кое-кому ножом, а то и пистолетом, но чтоб применять – этого не было.

Бывает, думая о той ночи, я знаю наверняка: та темнота, что во мне тогда поднялась, – она никуда не делась. Я знаю, что могу сделать такое же, и даже хуже, если припрет. Никто, кроме Рози, не знает, что я способна на насилие, и я эту темную тайну унесу с собой в могилу. Но вот когда на меня накатила депрессия…

Черт побери, я была счастлива, когда удавалось размазать по стенке таракана.

Рози за меня ужасно беспокоилась, и мне от этого только хуже становилось. Но я ничего не могла поделать. Раскисла как тряпка. Притом я не толстела. Наоборот, еще постройнела, только грудь обвисла, как у старухи, – наверно, потому, что мяса на костях уже не было.

Когда мы впервые добрались до Лос-Анджелеса, я думала: много народу – это в нашу пользу. Можно прокрутить свое динамо где вздумается и запросто раствориться в толпе. Но тут было не то что в Тисоне или даже в Ньюфорде. Здесь все друг друга локтями отпихивают, и, если не знаешь никого и ничего, на крупную дичь не выйдешь. Что толку ободрать парня, у которого денег не многим больше, чем у тебя? А дошло до того, что мы и этим занимались.

Когда меня засадили на шесть месяцев, за дело взялась Рози. Добралась-таки до своих постельных сцен и, должно быть, неплохо выступала, потому что нам долго не приходилось прирабатывать на стороне.

Думаю, больше всего ей в этом производстве фильмов для взрослых нравились презентации. Ее сажали за столик, и она просто сидела там, улыбалась да подписывала своим фанатам афишки или обложки кассет, которые они приносили. Не знаю, где побывали их ручонки и чем занимались, но догадаться нетрудно.

И фотки с ней они тоже хотели. Это уж была моя работа: стоять у нее за спиной со старым «Полароидом» и щелкать их вместе. Мы делали это бесплатно – только ради рекламы, но потом у меня зашевелилась мыслишка, что и на этом можно делать деньги. Мне не нравилось, что мы живем только на доходы с ее задницы, – пусть даже самой Рози работа была по душе.

Точнее, ей просто нравилось быть на виду. Черт, когда заканчивались съемки нового ролика, она блаженствовала, как такса, поймавшая крысу. По-моему, это оттого, что тут она бывала ближе всего к исполнению своей великой мечты – стать кинозвездой. Ближе уже не подобраться – мы обе понимали.

Она все ко мне приставала, чтобы и я снялась. Даже не надо ничего делать с мужиками, уверяла она, мы с ней и вдвоем справимся. Но это мне было совсем ни к чему. Я хочу сказать, мы пару раз с ней крутили, но только когда были пьяны или со скуки, когда мужиков под рукой не оказывалось.

Не подумайте ничего такого. Я не ханжа. До отсидки у меня бывали парни – стоило только захотеть. Просто я ни с кем не связывалась всерьез. Никаких сложностей. И я этим занималась для удовольствия, а не ради заработка. Не могу объяснить, в чем тут дело. Все из-за того, наверно, что Дэл всегда сам решал, что делать, и когда, и как, и плевать ему было на то, что я чувствую.

В общем, эта моя депрессия затянулась на пару лет, и в конце концов я поняла, что надо что-то делать, а не то можно с тем же успехом забраться в ванну, перерезать себе, к черту, вены и покончить с этим. Для динамо я уже не годилась, а собой торговать не собиралась ни в кино, ни на панели, так что я взяла и нашла себе работу.

Вы бы посмотрели на лицо Рози, когда я ей рассказала.

– Что-что ты делаешь?! – спрашивает она.

– Работаю в типографии.

– Да что ты понимаешь в типографском деле?

– Как знать, – говорю я ей. – Там всю работу делают такие здоровенные старые машины. Мне только и остается скармливать им бумагу да собирать отпечатанные копии.

– И тебе нравится? – спрашивает она.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});