Противостояние фюреру. Трагедия руководителя немецкого Генштаба. 1933-1944 - Вольфганг Ферстер

Летчики одеты в новую серо-голубую форму, специально придуманную для них Герингом. Один за другим приезжают официальные лица: Геринг, Гиммлер, Пили Кёрнер, Далюге, Фрик, офицеры СС, члены СД и гестапо. Здесь же и Гизевиус с Небе — они стоят отдельно и обмениваются репликами, наблюдая за происходящим. Геринг подходит к рядам летчиков, а потом, слегка «расставив ноги и прочно утвердившись в центре площади, начинает говорить о верности и духе товарищества», — как вспоминал об этом Гизевиус.

По всей стране нацисты рвут друг друга на части, боевые товарищи предают друг друга, а ничего не подозревающие люди попадают в ловушки, расставленные их же товарищами по партии. На фоне всех этих событий речь Германа Геринга не лишена черного юмора: «Солдаты, вы должны гордиться, что скоро войдете в состав войск рейха и о вас когда-нибудь вспомнят».

«Все, — пишет Гизевиус, — конечно же догадались, что этот импровизированный митинг устроен просто для того, чтобы убить время и дать людям возможность расслабиться. Не было ни обычных прожекторов, ни фотографов, ни громкоговорителей. Это совсем не соответствующая моменту речь произносилась в сумерках, и никто ее особенно не слушал».

Геринг выступает потому, что после целого дня огромного напряжения и ожидания стало просто невыносимо молчать. Гизевиус и Небе тоже это чувствуют. Все ждут, когда наступит темнота, как будто она сможет каким-то образом облегчить пытки, которым подверглись после наступления рассвета многие немцы. Мало-помалу людей, узнавших об арестах и убийствах, становится все больше и больше. Сразу же после полудня в официальные круги столицы просочились сведения о проводимой операции. Бары вблизи Лейпцигерплац, облюбованные журналистами, получили в ту субботу необычайно высокую выручку. Сюда являются за новостями все репортеры; говорят, что арестованы Рем, Папен и Шлейхер, быть может, их уже казнили. Журналисты обнаружили, что проникнуть в район, где расположены министерства, очень трудно. По шоссе Шарлоттенбургер, которое пересекает Тиргартен и заканчивается у Бранденбургских ворот, почти невозможно проехать — там стоят полицейские кордоны и армейские грузовики, а поскольку всем приходится следовать по этой улице — Тиргартенштрассе закрыта, — то машины движутся с черепашьей скоростью. Всем известно, что южная часть Тиргартена занята войсками. Совершенно ясно — осуществляется какая-то крупная операция, а те, кто живет в западной части Берлина — между Унтер-ден-Линден, Вильгельмштрассе и Бендлерштрассе, не могут не заметить, что эсэсовцы обыскивают дома, арестовывают и убивают людей, а войска перемещаются в разных направлениях. Сотрудники министерств, вроде Гизевиуса, хотя и не понимают до конца, что происходит, но уже начинают догадываться, какие размеры приобрела кровавая бойня, которой подверглась вся оппозиция режиму.

Уже сейчас то, что стало известно, позволяет восстановить главные события дня. Известно, например, что Готфриду Рейнгольду Тревиранусу, бывшему министру в правительстве Брюннинга и генерала Шлейхера, лидеру той части нацистской партии, которая в 1929 году отказалась уступить требованиям Гитлера и Хугенберга, чудом удалось спастись от убийц. Эсэсовцы слишком поздно добрались до его дома. Они бросились за ним в теннисный клуб «Ванзее», но Тревиранус во время игры заметил четырех эсэсовцев, которые разговаривали у входа в клуб, и сразу же понял, что они явились за ним. Перепрыгнув через забор, он успел добежать до Грюневальда. Здесь его спрятал друг, и через несколько дней Тревиранус уехал в Англию.

Большинству же не оставалось никаких шансов на спасение. Грегора Штрассера сразу же бросили в тюрьму, вместе с другими штурмовиками. Арестованные штурмовики окружили бывшего лидера партии — его присутствие ободрило их. Разве может с ними случиться что-нибудь плохое, если сам Штрассер, живой и невредимый, находится среди них? Но в пять часов эсэсовец отводит Штрассера в одиночную камеру, в стене которой зияет огромная дыра. Вскоре после водворения в камеру Штрассер увидел в этой дыре человека, который целился в него из пистолета. Он пытался увернуться от выстрела, но не успел и был ранен. В камеру входят три эсэсовца, чтобы покончить с ним. Из раны Штрассера течет кровь, но он еще дышит. Говорят, что, когда Гейдриху сообщили об этом, он спросил: «Как, эта свинья еще не сдохла? Так пусть же истечет кровью». Так в застенках гестапо погиб один из первых нацистов, человек, которому Гитлер был обязан всем. Это был создатель партии, очень прозорливый человек, обладавший огромным политическим чутьем и отличавшийся кристальной честностью. Много раз Штрассер осуждал Гитлера, Гиммлера, Геринга и Геббельса — своего бывшего секретаря, которого он обучил всему и который в конце концов его предал. По официальной версии, Штрассер покончил жизнь самоубийством.

Часто жертвы сами шли навстречу смерти. Около четырех часов дня в ту субботу в отеле «Адлон» появился генерал фон Бредов, бывший сотрудник военного министерства и близкий друг генерала Шлейхера, изгнанный из министерства сразу же после его отставки. Люди, собравшиеся в отеле — в основном чиновники министерств и дипломаты, — были поражены, увидев его здесь. До всех уже дошли слухи о смерти Шлейхера, и вот теперь Бредов явился в «Адлон», этот большой отель на Унтер-ден-Линден, кишащий агентами СС и гестапо. Другу, который спросил его, не слышал ли он о смерти Шлейхера, Бредов отвечает: «Удивляюсь, как эти свиньи еще не добрались до меня». Несколько человек подходят, чтобы пожать ему руку или посидеть с ним за одним столом — весьма мужественный поступок, поскольку всем известно, что официанты ресторана тоже работают на Гейдриха и Гиммлера.

Немного поколебавшись, один иностранный военный атташе приглашает Бредова к себе на обед, чтобы дать ему возможность несколько часов побыть в безопасности. Генерал Бредов с благодарностью пожимает ему руку.

— Благодарю вас, — отвечает он, — я сегодня утром очень рано ушел из дому и теперь, повидавшись с друзьями, хочу поскорее вернуться.

Собравшиеся напрасно пытаются убедить его не возвращаться домой, но Бредову уже все равно — его охватила апатия и отвращение к нацистам. «Они убили Шлейхера, — объясняет он друзьям, — единственного человека, который мог бы спасти Германию. Он был моим лучшим другом — теперь у меня никого не осталось».

Небрежно отсалютовав друзьям и оставив щедрые чаевые официанту, который уже собирался сообщить в гестапо о приходе Бредова, генерал покидает «Адлон» и идет по Унтер-ден-Линден, где царит обычное вечернее оживление. Больше уже никто не видел его живым. Вечером в его дом позвонили убийцы и открыли огонь.

Бредов был вторым генералом рейхсвера, которого убили в тот день. Однако в пять часов, когда Геринг выступал в Канцелярии перед представителями прессы, беспокойство, которое он и Гиммлер испытывали после гибели Шлейхера, уже улеглось. Зал Канцелярии забит иностранными корреспондентами, редакторами наиболее крупных немецких газет и политическими деятелями; им уже о многом известно, но они хотят знать больше.

В зале стоит удушающая жара, и Гизевиус отмечает, что атмосфера насыщена невыносимым напряжением. «Наконец появляется Геринг, одетый по всей форме, — пишет он, — и направляется к трибуне. Он поднимается на нее с очень важным видом. Сделав долгую, необыкновенно эффектную паузу, он наклоняется вперед и, опустив подбородок на руку, закатывает глаза, словно признания, которые он собирается сделать, ужасают его, — вероятно, он долго репетировал эту сцену перед зеркалом. После этого он начинает говорить скорбным голосом человека, привыкшего произносить траурные речи».

Геринг держится очень надменно. Официальное заявление будет передано представителям прессы завтра, сейчас он не имеет времени вдаваться в детали операции, которая еще продолжается и которую Гитлер поручил провести лично ему. «Многие недели мы просто наблюдали. Мы знали, что некоторые руководители СА заняли позицию очень далекую от целей и задач нашего движения, заботясь лишь о собственных интересах и амбициях и потакая своим извращенным вкусам». Геринг часто прерывает речь длительными паузами; он ходит взад и вперед по сцене, уперев руки в бока. «Нас больше всего возмущало то, — добавляет он, — что руководители СА мечтали о второй революции, которая якобы будет направлена против реакции. Но на самом деле она сами стали невольными союзниками этой самой реакции. Главным посредником между СА и реакционерами стал бывший канцлер рейха, генерал фон Шлейхер, который связал Рема с представителем одного из иностранных государств…»

Тут Геринг развернулся на 180 градусов и выполнил этот пируэт, даже не покачнувшись.

«Я использовал данные мне полномочия, чтобы нанести удар по этим негодяям».