Карточный домик - Майкл Доббс

Его охватил тот же трепет ожидания предстоящего свершения, который он пережил сорок лет назад, когда зеленым юнцом-рекрутом готовился к первому в жизни прыжку с парашютом с высоты 2500 футов над полями Линкольншира. Никакие инструктажи не могли подготовить его к тому леденящему сердце ощущению, когда он сидел на полу двухмоторного «айлендера», свесив в открытый люк ноги, болтавшиеся в плотном потоке встречного воздуха, и глядел на желто-зеленый ландшафт далеко внизу.

На нем был парашют. Конец торчавшего из него шнура крепился к потолку самолета, что, как уверяли его инструкторы, гарантировало его благополучное приземление. Но логика не играла здесь никакой роли. Это был акт веры в свою судьбу и готовности пойти на опасный риск, единственный путь реализовать свои потенциальные возможности, к чему стремится каждый настоящий мужчина. Несмотря на, казалось бы, простую и понятную всем логику прикрепленного к потолку шнура, даже самые храбрые мужчины иногда застывали перед открытым люком, окаменев от страха, когда их оставляла вера и воздушные потоки уносили прочь малейшие следы самоуважения. Что касается Урхарта, то сейчас он презирал логику и страхи окружавших его простых смертных. Себя он чувствовал, как если бы был всемогущим Богом, гордым взором окидывавшим с высоты небес свое Царство.

Глядя на пустующее кресло премьер-министра, он подумал, что наступил момент, в котором не должно быть места колебаниям и сомнениям, Надо верить в себя и свою судьбу. Он уже взлетел и, рассекая воздух, стремительно приближался к той точке на краю открытия, где узнает, что именно ему предопределено судьбой. Предвкушая это мгновение, он мысленно улыбался, но при этом выглядел таким же нокаутированным, как все вокруг.

Все еще дрожа от возбуждения, Урхарт быстро прошел несколько ярдов, отделявших резиденцию премьер-министра от офиса Главного Кнута на Даунинг-стрит. Запершись в своей комнате, к 10.20 утра он сделал два телефонных звонка.

Примерно в 10.30 Роджер О'Нейл собрал всех работников пресс-офиса штаб-квартиры партии.

— Боюсь, придется вам отменить сегодня все обеденные планы. Мне сообщили, что вскоре после часа ожидается выступление Даунинг-стрит с очень важным заявлением. Его содержание пока держится в абсолютном секрете, и я не могу сказать, о чем оно, но мы должны быть готовы действовать, как только его получим. Это будет настоящая сенсация.

К одиннадцати утра пять журналистов получили от своих коллег-работников пресс-отдела штаб-квартиры партии — звонки: вопреки договоренности, они не смогут сегодня вместе пообедать. Поскольку они поклялись ничего никому не говорить, то лишь высказали свои соображения, что «на Даунинг-стрит происходит что-то очень важное».

Использовав свои широчайшие связи и дружеские отношения, сложившиеся у него за многие годы работы, Чарльз Гудман из «Пресс ассошиэйшн» быстро узнал, что на самом деле этим утром на Даунинг-стрит состоялось заседание кабинета министров в полном составе. Слишком много назначенных на 10 утра официальных встреч было спешно перенесено на другое время, чтобы такой факт остался незамеченным. По наитию он позвонил затем в пресс-офис Букингемского дворца — там тоже нечего было ему сказать. По крайней мере, официально. Но тамошний заместитель пресс-секретаря в свое время много лет проработал с Гудманом, поэтому не мог не сказать ему — ну, конечно же, совершенно неофициально и при условии, что на него не будут ссылаться, — что Коллинридж на час дня попросил аудиенцию у Королевы. Приблизительно в 11.25 «Пресс ассошиэйшн» сообщила по телетайпу об экстренном заседании кабинета министров и о том, что ожидается незапланированная ранее встреча между премьер-министром и Королевой. В телетайпном сообщении не было никаких предположений, там излагались голые факты.

Около полудня местная радиостанция компании «Интернэшнл Рэдио Нетуорк» передала в своей программе текущих новостей сенсационное сообщение:

«Главная новость дня состоит сегодня в том, что Генри Коллинридж отправится вскоре на свою секретную встречу с Ее Величеством Королевой. В Вестминстере только что было высказано предположение, что он или хочет отправить в отставку нескольких своих министров и поэтому намерен информировать Королеву о предстоящей основательной перетряске кабинета, или решил признать свою вину в связи с высказанными недавно в его адрес обвинениями в использовании служебной информации в целях незаконного обогащения своего брата. Ходят даже слухи, что Королева собирается уволить его самого. Каковы бы ни были результаты предстоящей встречи, почти несомненно, что не пройдет и часа, как в составе правительства появятся недовольные.»

Практически для этого потребовалось всего лишь несколько минут. Генри Коллинридж рассвирепел, когда выглянул из окна на улицу. Вся противоположная сторона буквально почернела от леса телевизионных камер и армии корреспондентов и фоторепортеров.

Красный от гнева, выходя из своего офиса, он с таким остервенением хлопнул дверью, что грохот прокатился по всему коридору. Двое проходивших мимо рассыльных оказались невольными свидетелями его ярости.

— Что такое он пробормотал? — спросил один другого.

— Знаешь, Джим, я тоже не совсем разобрал. Что-то такое насчет присяги при вступлении в должность.

Когда в 12.45 Коллинридж вышел из парадной двери дома и сел в машину, он начисто проигнорировал вопли представителей прессы с обеих сторон улицы. Едва его машина тронулась, направляясь в Уайтхолл, за ней сразу же увязалась автомашина с теле — и фотокорреспондентами, которая так усердствовала, стараясь не отстать, что чуть было не врезалась в задний автомобиль полицейского эскорта премьер-министра. Перед воротами Букингемского дворца их встретила еще толпа фотографов. Его попытка с достоинством уйти в отставку превратилась в базарное представление.

Глядя по телевизору на эти сцены безумия, передававшиеся по прямому эфиру, Бенджамин Лэндлесс, которого Урхарт еще два часа назад предупредил о предстоящем зрелище, широко ухмыльнулся и побаловал себя второй бутылочной шампанского.

Премьер-министр просил его не беспокоить и потревожить только в случае крайней необходимости. Вернувшись из дворца, он поднялся в свои жилые покои в верхней части дома на Даунинг-стрит, где решил несколько часов побыть наедине с супругой. Все ожидавшие его подписи бумаги уже не казались ему столь важными и срочными.

Позвонил личный секретарь.

— Очень сожалею, — извинился он, — но на проводе доктор Кристиан, который уверяет, что у него важное и неотложное дело.

Телефон тихо пискнул, сигнализируя подключение к внешней линии.

— Доктор Кристиан? Чем могу быть полезен? И как дела у Чарльза?

— Относительно Чарльза я и звоню вам, господин Коллинридж. Как мы договаривались, я стараюсь следить за тем, чтобы до него не доходили неприятные вести. В частности, мы не даем ему газет, чтобы не волновать его в связи со всеми этими историями с обвинениями. Но сегодня неожиданно возникла проблема. Обычно мы выключаем у него телевизор, когда передают программу новостей, или переключаем его на какую-нибудь другую программу, чтобы отвлечь его внимание. Но сегодня никак не могли предположить, что вне программы покажут прямую передачу о вашей отставке с поста премьер-министра. Между прочим, я очень сожалею об этом, но больше всего меня волнует Чарльз. Как вы понимаете, я обязан прежде всего заботиться о его интересах.

— Да, я понимаю вас, доктор Кристиан. Ваши приоритеты совершенно правильные.

— Дело в том, что за все это время ему впервые стало известно о выдвинутых в его и ваш адрес обвинениях и об их роли в вашем решении уйти в отставку. Он очень огорчен и взбудоражен, господин Коллинридж, для него это стало большим шоком. Он считает, что виноват во всем этом именно он, боюсь, не замыслил ли он чего-нибудь недоброго. Я уже думал, что нам удалось выйти на прямую дорогу к выздоровлению, а теперь боюсь, что это потрясение не только полностью перечеркнет достигнутое и отбросит его к исходному состоянию, но и вызовет необратимый кризис. Не хочу вас напрасно тревожить, но мне кажется, что сейчас он нуждается в вашей помощи. Очень нуждается.

— Доктор, но что от меня зависит? Я готов сделать ради этого все, буквально все, что вы мне скажете!

— Нам нужно найти возможность как-то подбодрить его. Он в полном замешательстве.

Наступила пауза, Коллинридж сильно прикусил губу, надеясь, что эта боль приглушит боль в сердце.

— Можно мне поговорить с ним, доктор?

Прошло несколько минут, пока Чарльза подвели к телефону.

— Чарли, старина, как ты там? — тихо спросил Коллинридж.

— Генри, что я с тобой сделал! Я погубил, я уничтожил тебя! — Голос был стариковский, с истерическими нотками.