Танго в стране карнавала - Кармен Майкл

Моя англосаксонская выносливость была плохо приспособлена к экстремальному климату бразильского лета, так что я просто не могла ничего делать, не орошая тротуары литрами своего пота, разве что тихонько полеживать в гамаке с четырех до одиннадцати. Рано утром я уходила на пляж, а днем начиналась долгая сиеста. Только на закате, когда по городу проносился всеобщий вздох облегчения, я робко прокрадывалась на улицу, чтобы глотнуть кокосового молока на мозаичных черно-белых променадах Копакабаны и Ипанемы, перекусить, отведав европейской кухни в каком-нибудь шикарном заведении, или выпить кайпириньи в открытых барах Лапы.

В это лето я чувствовала себя девчонкой-подростком. После утренних посещений пляжа в Ипанеме кожа моя приобрела яркий розовато-коричневый оттенок, волосы стали цвета, какой бывает только у бразильских блондинок, и я наконец вылезла из своих лесбиянских джинсов, переодевшись в более подходящую для жары униформу Лапы – маечку-бикини, хлопчатобумажные шорты и пластиковые шлепанцы. Мне казалось, что я никогда еще не выглядела так хорошо за все двадцать восемь лет жизни. Я чувствовала себя ленивой, праздной, и это было просто великолепно. И не малейшего чувства вины. Одной мимолетной мысли о пересадках в лондонском метро, под завязку забитом людьми, было достаточно, чтобы испытать в глубине сердца теплое, щекочущее чувство самодовольного удовлетворения.

Настойчивые звонки моих родственников, беспокоившихся о том, когда у меня заканчивается виза, меня не трогали, я пропускала все их вопросы мимо ушей.

«Ты там хоть чем-нибудь занимаешься?» – спрашивали они, взывая к пуританской трудовой этике нашей семьи. Я их отшивала, объясняя, что очень занята: обучаюсь самбе. «Что, черт возьми, за самба такая?» – резко вопрошал мой отец, решив принять участие в дебатах, когда моя мать сказала ему, что я в четвертый раз подряд не появлюсь дома на Рождество. «А может, стоит наконец поступить в университет или что-то вроде того?» – спросил он после того, как я пыталась описать ему барабаны, пронзительный крик кавакинью и группу чернокожих мужчин на пустынной улице под огромной желтой луной. «Соберись, эта неорганизованность не пойдет тебе на пользу», – угрюмо добавил папа.

На этом этапе единственным предметом, который привносил в мою жизнь хоть какую-то собранность, были белые дорические колонны Каса Амарела. Остатки нормальности, еще сохранявшиеся во мне, растаяли под испепеляющим бразильским солнцем, оставив меня заложницей не кого иного, как Фабио. Кьяру вызвали в Европу получать диплом об окончании магистратуры, Карина готовилась уехать на ежегодное воссоединение семьи Джаллад в доме ее отца на побережье в Бузиос, а Густаво каждый день искал спасения от жары в олимпийского размера бассейне в замке у своего брата. Я оказалась отлучена от приличного общества и осталась на попечение богемы. Совсем недавно пала даже моя главная психологическая твердыня и опора: самба в Беку до Рату по пятничным вечерам прекратила свое существование из-за идеологического спора между музыкантами и владельцем бара, Марсио, насчет того, должно ли быть пиво для музыкантов бесплатным или нет. Фабио отстаивал точку зрения, что всё, а точнее, пиво и еда, музыкантам в Рио-де-Жанейро должно предоставляться бесплатно, в качестве вознаграждения за их самоотверженный труд на ниве созидания красоты и удовольствий. Марсио возражал, что это было бы прекрасно, но загвоздка в том, что в Рио каждый считает себя музыкантом. (А может, бесплатное пиво полагается только музыкантам, играющим на струнных? А как насчет тех, кто стучит на маракасах? А банка из под кока-колы может считаться музыкальным инструментом?) В общем, идеологическая аргументация была на самом деле не слишком убедительной и малоприменимой на практике. Страсти в баре накалились до предела, так что кто-то в порыве ярости бросил в стену мусорный бачок, после чего Фабио забрал меня, и мы отправились выпивать на лестнице у нашего друга – художника Селарона.

Обильно выпив за счет двух японских туристов, которые до отказа забили карты памяти в своих аппаратах кадрами, на которых Фабио, одетый во все белое, бренчал на кавакинью, мы расположились на площадке лестницы Селарона. Художник, обычно малообщительный, неожиданно присоединился к нам, и Фабио все более возбужденно стал рассказывать о событиях, происходивших в баре неделю назад.

– Музыка вернется к людям, они еще услышат ее! – восклицал мой друг, потрясая бутылкой кашасы в одной руке и высоко вздымая кавакинью, которую держал в другой.

Но Селарон только плечами пожал, мол, она их и не покидала, и направился к сидящим выше на лестнице пьяницам, которые радостно обступили своего короля.

– А я говорю: долой буржуазию, долой помещиков и их грязных маленьких счетоводов-чиновников. Музыку людям!

Пиво людям! – кричал Фабио.

– Пиво народу, – эхом отзывались алкаши.

– Музыку людям!

– Пиво народу!

Это была только вторая пятница лета, а мы остались без работы. В Лондоне или Сиднее потеря единственного источника дохода за пару недель до Рождества могла бы стать причиной для депрессии, но здесь, в Рио, такой озабоченности не ощущалось. Напротив, это воспринималось почти как благословение. Бразильцы (и представители богемы не исключение) вообще воспринимают необходимость выполнять какую бы то ни было работу в летнее время как тяжкую повинность, которая не стоит затраченных усилий, пусть даже она неплохо оплачивается.

– Но как же ты и другие музыканты собираетесь выживать? – искренне беспокоилась я.

– Будем голодать, – ответил Фабио, с трагическим видом прикрывая глаза ладонью.

– Ой, нет… – начала я.

Он, видя мою тревогу, округлил глаза и отрицательно замотал головой:

– Расслабься. Не волнуйся так. Всё будет в порядке. Это же лето. К следующему уик-энду на банановых деревьях вырастут деньги. В сточных канавах потекут реки золота. Мед и манна будут падать с неба. Моя дорогая, мы богаты. Мы будем богаты. Мы будем богаты!

– Я тебя не понимаю, – ответила я, растерянно улыбаясь. Откуда им взяться-то, этим сказочным богатствам? Он что, имеет в виду ничтожный остаток моей премии или надеется на то, что можно будет сыграть на разнице между обменными курсами фунта и бакса? Или мы кого-то ограбим? А может, мне придется валяться в ножках у отца, умоляя дать денег в долг? Но Фабио лишь покровительственно поцокал языком и указательным пальцем приподнял мне подбородок, чтобы поцеловать в нос.

– Лето – туристический сезон, любовь моя! – Он запрокинул голову и беззаботно рассмеялся, повторяя снова и снова: – Начинается туристический сезон.