Нереальная реальность - Илья Стальнов

Когда в комнату ввели Лаврушина и Степана, штабс- капитан отвернулся от подпольщика и произнес с угрозой:

– О, знакомые рожи. Господа коммунисты, мы кажется имели удовольствие видеться раньше.

– Было дело, – вздохнув, согласился Степан.

– Значит, прямехонько из Москвы?

Отпираться было бессмысленно. Провокатор уже все доложил. Поэтому Лаврушин смиренно кивнул:

– Из нее, златоглавой.

– Я родился в Москве, – задумчиво произнес штабс-капитан, лицо его на миг утратило свирепое выражение. – Это было давно. Наверное, тысячу лет назад. Балы, цыгане, высший свет… Тогда Россия еще не была истоптана. Как там теперь?

– Все равно не поверите.

– А вы попробуйте объяснить, – усмехнулся капитан.

– Мы из другой Москвы. Будущей. Такой Москвы вы не видели, – грустно проговорил Лаврушин. – Половину церквей снесли. Понастроили новых районов – тридцатиэтажные здания. Башня останкинская в пятьсот пятьдесят метров. Миллионы автомобилей. Все асфальтом залили. В домах – газ, горячая вода. Несколько аэропортов.

– Аэропортов, – в голосе капитана появилась заинтересованность. – Вы так представляете себе ваш красный рай?

– Эх, если выживите в этой мясорубке, лет через пятьдесят вспомните меня. Огромный прекрасный город. И ощущение новой грядущей смуты. Так будет.

– Вряд ли вспомню, – офицер повернулся к товарищу Алексею и для удовольствия залепил ему держимордовским кулаком, Лаврушин вздрогнул, будто ударили его самого. – Вот он, облик грядущего хама, который от всей Руси не оставит ни камня. Вижу, вы интеллигентные люди. Что у вас общего с этими?

– Очень много. История. И грядущее.

– Мне очень жаль господа, – офицер встал перед ними. – Единственно, чем могу помочь вам – это не пытать.

– Подарок, – хмыкнул Степан.

– Но завтра вас расстреляют.

Тут очнулся товарищ Алексей и прокричал:

– Держитесь, товарищи! Им не сломить нас пытками и застенками. Будущее за нами!

– Это все твои эксперименты, Лаврушин! Говорил тебе, не может быть такого генератора. Ан нет – испытывать понесло!

– Вы о чем? – насторожился офицер.

– О том, что это не наше кино, – вздохнул Лаврушин и заискивающе произнес: – Господин штабс-капитан, а, может, не стоит расстреливать? Может, договоримся.

Он заработал презрительный взор подпольщика и насмешливый взор штабс-капитана.

– Нет веры тому, кто раз связался с хамом, – процедил тот. – Увести.

Лаврушин пытался было обдумать, сидя в камере на соломе, планы спасения, но ничего путного в голову никак не приходило. Под утро он задремал.

Разбудил его конвоир:

– Вставай, краснопузый. Час твой пробил…

* * *

Во дворике у стены красного кирпича стояли члены подпольного ревкома – избитые, в ссадинах, рубахи разорваны. Больше всех досталось товарищу Алексею – тот еле держался на ногах.

Внутри у Лаврушина было пусто. Подташнивало. Но он все не мог до конца поверить, что этот синтетический мир расправится с ним.

Он поднял глаза. Увидел строй солдат в длиннополых шинелях, с приставленными к сапогам винтовками.

– Боже мой, – прошептал он.

– Это все твои идеи, – кивнул Степан, он был не настолько напуган, сколько зол. – Генератор ему с мятым самоваром подай!

– Товсь! – тонко проорал знакомый поручик и поднял руку.

Взвод взял наизготовку. И Лаврушин на удивление ясно с такого расстояния увидел бегающие, неуверенные глаза солдата, целящегося ему прямо в сердце.

Тут товарищ Алексей гордо и зычно закричал:

– Да здравствует партия Ленина! Наше дело не умрет!

И запел «Интернационал».

Соратники подхватили его – стройно и слаженно, как хор Пятницкого.

Ноги у Лаврушина слабели. Он оперся о холодную стену и закрыл глаза. Это слишком тяжело – смотреть в глаза собственной смерти.

– Цельсь! – проорал еще более тонко подпоручик.

«Все», – подумал Лаврушин. Холод кирпича продирал до костей мертвенным морозом.

Прошло несколько секунд. Лаврушин почувствовал, как его трясут за плечо.

– Заснул? – послышался бодрый голос Степана.

Лаврушин открыл глаза и увидел своего друга. Живого. Только бледного.

– Где мы? – слабо спросил Лаврушин.

– Кажется, в Англии.

Вокруг простирались бесконечные вересковые поля, на горизонте синел лес и озера. Сам Лаврушин стоял, опершись о мшистый булыжник запущенного и достаточно безобразного, без единого намека на величественность замка. Это был сарай переросток из булыжника, а не замок. Но он был несомненно английский.

– По-моему, это «Международная панорама», – сказал Степан. – Интересно, как мы проскочили диктора, заставки.

– Пси-миры неисследованы. Кто знает, как тут все устроено… Интересно, как там с ребятами из ревкома?

– Я, кажется, смотрел этот фильм. В следующей серии солдаты откажутся стрелять. Пленников освободят.

– Хорошо бы, – Лаврушину было жалко до слез тех людей. Хоть и киношные они, но в тоже время живые. – Красиво здесь. Хоть бы этот репортаж подольше продлился.

– В этой передаче репортажи короткие.

В подтверждение этих слов замок исчез. Друзья очутились в толпе негров. Чернокожие прыгали поочередно то на одной, то на другой ноге и подвывали по-своему. Окна в многоэтажных домах были выбиты. Жара стояла немилосердная.

– Степка, мы в ЮАР, – крикнул Лаврушин.

Негры рядом прекратили прыгать, раздвинулись, пошептались и начали угрожающе смыкаться вокруг двух белых, которых демоны джунглей зачем-то забросили сюда – может на расправу для поддержания боевого духа? Один толкнул Степана в спину. Другой взял Лаврушина за локоть, и тот только вежливо улыбнулся. Обстановка накалялась.

Тут начался кавардак.

Метрах в тридцати перед толпой улицу перекрывали два черных бронетранспортера с водометами на крышах. По обе стороны от них стояли полицейские. Они напоминали в шлемах с опущенными стеклянными забралами, со щитами, дубинками и ружьями с резиновыми пулями древнюю рать, вышедшую на битву. Это были уверенные в своих силах головорезы, лениво смотрящие на приближающихся негров. Но и те знали толк в хорошей драке. Из толпы полетели камни. Метрах в пяти за спиной путешественников рванула граната со слезоточивым газом. Затем еще одна. Захлопали выстрелы. Негр, державший Лаврушина под локоть, свалился, сраженный резиновой пулей. Потом стало невыносимо резать глаза, сдавило горло. Лаврушин, кашляя, бросился в сторону…

Очень кстати опять все изменилось.

С час друзья провели на стадионе, где болельщики что-то орали по-иностранному. Путешественники с ужасом думали, какой еще сюрприз принесет им программа телепередач.

Но в генераторе кончился бензин.

– По-моему, – сказал Степан, – путешествие закончилось. Твою берлогу пока по телевизору не показывают.

* * *

Следующим утром друзья встретились в светлом коридоре казавшегося теперь невероятно близким и родным института.

– Ну как, очухался? – спросил Лаврушин.

– Угу. Только всю ночь со слезогонки кашлял.

Тут появился Толик Звягин в огромных очках и с толстым портфелем.

– Привет, ребята.

– И тебе того же, – буркнул Степан.

– Не поверите, у меня глюки начались, – сообщил Звягин.

– Почему, очень даже поверим, – кивнул Степан, теперь готовый поверить во что угодно.

– Вчера новости шли, – пояснил Звягин. – Там в негритянской демонстрации двух белых показывали. Как две капли воды на вас похожие. Привидится же такое.

– Да, – Лаврушин издал нервный смешок. – Это мы и были.

– Но…

– Вот тебе и «но».

– Шутите, – обиделся Звягин.

– Шутим…

Часть вторая

Подруга Кинк-Конга

Штирлиц посмотрел на Лаврушина и Степана своим мудрым рентгеновским взором, который так любили миллионы людей, и весомо произнес:

– Вас-то мне и надо…

Землю тряхнуло. Прокатился отдаленный грохот. Берлин бомбили. Советские войска были уже недалеко.

– Но… – растерянно произнес Лаврушин.

– Никаких но, – отрезал Штирлиц…

Это был не сон. И действительно на покрытом трещинами асфальте, рядом с руинами рухнувшего дома стояли друг перед другом трое – Степан Карпушкин, Витя Лаврушин и полковник советской разведки, он же штандартенфюрер СС Штирлиц-Исаев.

Надо отметить, друзья-ученые попали в неприятную историю.

Там, где есть история, никак не обойтись без предыстории. А была она такова…

* * *

Москва, Большая Переяславка. 20… год

Время действия – смутное, восемнадцать часов.

Действующие лица – Виктор Лаврушин и Степан Карпушкин.

Суть действия – употребление спиртных напитков.

Пил Лаврушин редко. И без всякого вкуса. Напивался еще реже, в крайних случаях. Сейчас и представился этот самый случай.

Праздновали друзья на лаврушинской квартире знаменательное редкое событие – зарплату. Ждали они ее безнадежно полтора года в свете последней реформы Академии Наук.