Непричесанные разговоры - Айла Дьюар

– Я утопил ее в реке.

– Господи. Я заплатила твой налог на голосование. Ты задолжал за много лет. Дэниэл, ты кончил бы тюрьмой. Это я тебя вытащила.

– Пошла ты!

Вечное «пошла ты!», когда не хватает обидных слов.

Эллен вытянулась на постели, с головой накрылась одеялом.

– Оставь меня в покое.

– Не оставлю, – прошипел Дэниэл, рывком сорвав с Эллен одеяло и швырнув его через всю комнату.

Эллен стала отбрыкиваться, закрылась подушкой.

– Перестань, Дэниэл.

Это было ужасно. Дэниэл был страшен: разъяренный, сам не свой от ненависти. Если бы он ненавидел Эллен, а не себя, было бы куда легче. Дэниэл склонился над ней. От него разило виски. Он был пьян еще сильнее, чем Эллен. Схватил ее запястья, прижал их к подушке над головой, залез на кровать, навалился на Эллен. Ей стало страшно, противно. Она отбивалась как могла. Лягалась и царапалась.

– Пусти меня, Дэниэл! Пусти!

Дэниэл не отпускал ее, зловеще молчал. Коленом он раздвинул ей ноги.

– Дэниэл, умоляю. Пусти меня. Пожалуйста.

Губы Дэниэла коснулись ее шеи. Он дышал ей в лицо. Прижимался к ней крепче и крепче.

– Я следил за тобой. Могла бы и меня пригласить. Ты обо мне и не вспоминаешь. Что ж, вот он я!

Он взял ее. Вошел в нее.

– Вот и я, – повторил Дэниэл.

Эллен всегда хотела его. Но не так, не так!

– Не надо так! Нет!

Его тело всегда завораживало ее. Дэниэл был сложен не как взрослый мужчина, а как подросток, как мальчик. Мужчин Эллен боялась. Мужчины большие, страшные и обзывают тебя курвой.

– Дэниэл! – кричала Эллен. – Не надо! Пусти меня! Пусти! – И все равно льнула к нему.

Он двигался внутри нее.

– Вот я. Вот я. Здесь. Я пришел.

Он кончил. Но не с обычным воплем радости и облегчения. На этот раз он просто взвыл – так исступленно, что Эллен готова была его простить. Он упал на нее без сил. Отодвинулся. Обхватил колени руками. Сгорая от стыда, сжал голову.

– Прости меня. Прости. Прости. Я не хотел.

– Нет, хотел!

В комнате было холодно, но Эллен и не пыталась укрыться. «Замерзну, посинею от холода, буду дрожать как осиновый лист. Все из-за него, мерзавца».

– Будь ты проклят! – сказала она вслух, понимая, как глупо выглядит.

Дэниэл лежал с ней рядом не шевелясь. Шумно вздыхал, глядя перед собой.

– А ну хватит, – шикнула на него Эллен. – Или уходи, или ложись по-человечески. Мне нужно поспать.

Дэниэл повернулся к ней. Эллен клялась его не прощать, но все равно обнимала его, гладила по волосам. Целовала в макушку. Не могла вынести его боли.

– Подлец. Совсем не умеешь жить. Еще хуже, чем я. – Эллен прижалась губами к его шее, лизнула ее. Соленая. От пота. – Ты весь мокрый. Раздевайся. – И сама помогла ему раздеться. – Ну вот, совсем другое дело.

В голосе ее звучала материнская забота, Эллен сама удивилась. Она не подозревала, что в ней живут такие чувства. Эллен и Дэниэл лежали обнявшись.

– Когда я была маленькая, мама мне сказала, что я ей не нужна, – призналась Эллен.

– Она не со зла, – отозвался Дэниэл. – Держу пари, не со зла.

Это была их старая игра. Дурацкие споры, из которых Дэниэл выходил победителем. Слушая радио, Эллен могла сказать: «Ставлю минет против пятидесяти фунтов, что сейчас будет "Ю2"». «Идет, – соглашался Дэниэл. – Спорим». Эллен всегда проигрывала. Каждый раз.

– Тебе не понять, что такое скачки, – объяснял он ей. – От них бросает в дрожь и не знаешь, на каком ты свете. Ты ставишь на карту все, что имеешь, ради какого-то ненужного выигрыша. Ведь главное – не деньги, а победа. Не могу описать, что при этом чувствуешь. Не просто выходишь за пределы своего «я», а понимаешь, что тебе плевать на все, что у тебя есть. И на себя самого.

– Что это на тебя нашло? – спросила Эллен.

– Я негодяй, – сказал Дэниэл. – Сама знаешь. – Он прижался к ней. – Мы могли бы просто лежать в обнимку, ласкать друг друга. Необязательно заниматься любовью.

Эллен не поверила.

– У нас с тобой никогда так не получалось, Дэниэл. Я всегда считала, что ты мой. Не могла делить тебя с другими. – Это могло быть иначе.

Все звуки казались громче, отчетливей. Шорох простынь, движения сплетенных тел. Его дыхание. Он так нужен ей, но он подлец – и подлецом останется. В глазах у нее стояли слезы.

– Давай поспорим, – сказала Эллен. – Ставлю все, квартиру, все, что у меня есть, что теперь ты больше не вернешься.

Дэниэл не ответил, не поймал ее на слове. Просто растворился в ней. Эллен открыла глаза. Все Мадонны Дэниэла глядели на них со стен. «Чего они только не насмотрелись на своем веку, – думала Эллен, – видели все, что творилось в этой спальне год за годом. На их лицах написана такая безмятежность. А я перед ними – с задранными ногами».

Глава пятая

Пьяная, голышом, в объятиях Дэниэла, Эллен вновь заснула. А когда открыла глаза, его не было. Утреннее солнце резало глаза. Его лучи пробивались в комнату между занавесками, и было в них что-то безжалостное. Дрожа от холода, Эллен укуталась в одеяло, залезла под него с головой. И стала вспоминать.

Вот уже несколько недель Эллен не навещала сиу. Наверное, они сидят у костра и говорят о ней: что-то давно наша Светлоглазка не выезжала из бунгало проведать нас. Эллен скучала по старой подруге миссис Робб. Может быть, сиу тоже скучают по ней. Гадают, куда она пропала.

Только вот нет никаких индейцев на поле для гольфа. Эллен – просто глупая девчонка, которая гарцует на невидимом коне, и все над ней смеются. При свете дня она это понимала. Но по ночам, в темноте, ложась спать под звуки телевизора за стеной и стараясь не думать об убийце в остроносых штиблетах и о даме в белом платье, Эллен все равно представляла себе сиу.

Завтра в школу. Теперь уже не поскачешь вместе с ними. Придется носить школьную форму и тесные трусики, подвязки будут натирать ноги, а тяжелые школьные туфли – мешать бегать. Не быть ей больше быстроногой Эллен.

За окном летняя ночь. На небе звезды. Мама легла спать и уже похрапывает. Где-то скачут сиу. Длинной вереницей едут верхом по Уэйкфилд-авеню, приближаются к дому. Звякают поводья, стучат копыта по асфальту. Вот они выстроились на тротуаре, замерли в свете фонарей, ждут ее.

Эллен вынырнула из постели, оделась и вылезла в окно. Верный Гром подставил спину, и Эллен взобралась на него. Держась за гриву, поскакала по садовой дорожке поприветствовать индейцев. Величавый вождь в головном уборе из перьев, увидев ее, поднял руку. Они поскакали бок о бок, ведя за собой племя.

Теплая летняя земля, ни ветерка. Свитер не нужен. Эллен сняла его и швырнула наземь. Она была счастлива. Безмерно счастлива. Ей казалось, что если постараться, то услышишь, как в небе движутся и сталкиваются звезды, как мнется трава под ногами. Чье это дыхание сзади? Эллен обернулась. Вскрикнула. Он стоял у нее за спиной. Мистер Мартин, шпион, в плаще, желтом свитере и клетчатых брюках. У Эллен замерло сердце. Она побледнела, затряслась.

– Вот, смотри, – сказал мистер Мартин. И распахнул полы плаща.

Между ног у него торчало что-то большое, розовое. Господи, что это? Ну и гадость! Гадость! Ошеломленная Эллен взглянула еще разок и пустилась бежать. Во весь дух. Где же Гром? И куда делись сиу? Их и след простыл. Есть у нее только маленькие ножки, которые от страха будто налились свинцом. Тяжелые шаги все ближе, грубая ручища схватила Эллен за голое плечо.

– Иди сюда! – гаркнул мистер Мартин. – Хочешь потрогать?

– Пустите меня! Пустите! – Эллен открыла рот, чтобы позвать на помощь, но от страха у нее пропал голос. Девочка юркнула в траву, к лазейке в заборе у миссис Робб.

Мистер Мартин, дыша ей в затылок, окликнул ее по имени:

– Эллен! Тебе понравится, Эллен. Очень понравится. Ты ведь этого хочешь, разве нет? Иначе зачем бегаешь одна по ночам?

Где же лазейка? Эллен металась туда-сюда, как затравленный зверек.

– Забор починили, – сказал мистер Мартин, нагнав ее. – Нет больше твоей лазейки. Глянь-ка! Смотри, что у меня есть!

Он снова показал огромную розовую штуку. Бросился к Эллен. Та ринулась прочь, к воротам поля для гольфа. Со всех ног, без оглядки. Из горла рвались испуганные всхлипы.

– Боже, что ты здесь делаешь?

Мама. На священной земле сиу стояла мама в розовом халате и пушистых тапочках.

Эллен остановилась и, задыхаясь, указала назад. А там – никого. У мистера Мартина, похоже, была своя лазейка – в нее-то он и улизнул, завидев разъяренную Жанин.

– За мной гнались, – выдохнула Эллен. – Гнались.

– Кто гнался? Никого нет. – Жанин взяла дочь за руку и потащила домой.

– Гнались! – кричала Эллен – Гнались! Мать хорошенько отшлепала Эллен и отправила спать.

– С тобой хлопот не оберешься. Ну и бестолочь ты… бестолочь… бестолочь…

Вся дрожа от боли и стыда, Эллен забилась под одеяло. Она бестолочь, с ней хлопот не оберешься. Нет ни сиу, ни вороного скакуна с гладкими боками.