Предместье - Всеволод Кочетов

- Старая история! - ворчал Долинин на Ползункова. - Как только надо поскорее, так у тебя непременно неурядицы.

- Снег же, Яков Филиппович! Достаньте вездеход с передачей на обе оси, тогда и говорите, - обижался тот. - И опять же - ни черта не видно. Могу, конечно, поставить на третью, если хотите, но уже ответа не спрашивайте, когда в канаве окажемся.

Машина с трудом переваливала через снеговые наметы, свет из узких щелок фар скупо освещал дорогу: едва на три шага впереди, а дальше лежала непроницаемая мгла. Глухо молчал и фронт: ни пушечного удара, ни бормотания пулеметов. Единственными звуками на мертвой равнине были урчание буксующей "эмки" да заунывный вьющийся свист поземки.

На спуске к узкому мостику через ручей пришлось остановиться и, чтобы не врезаться в столбики придорожного ограждения, осмотреть путь. Ползунков открыл дверцу, шагнул вперед, и его сразу же не стало видно. Долинин, поеживаясь, слушал, как стучит ветер в тент машины. "Меня, наверно, давно ждут, - думал он. - Неточный руководитель - что может быть хуже?"

Ползунков ходил долго. И когда наконец невдалеке замаячила темная, как бы в нерешительности остановившаяся фигура, Долинин тоже приоткрыл нетерпеливо дверцу. В кузов ворвался поток ветра с мелкой снежной пылью. Завихряясь, снег проникал за воротник, в рукава; стало мокро от него и холодно. Долинин обозлился.

- Что же ты канителишься? - крикнул он с досадой. - Поедем!

- Поедем! - ответил кто-то, но не Ползунков, хотя голос был знакомый: вологодский окающий тенорок.

Долинин выскочил прямо в сугроб. Протягивая навстречу руки, в запорошенном черном полушубке, стоял перед ним Щукин.

- Иван Яковлевич! Вот так встреча!

Позабыв и о пурге, и о снежной пыли, забившейся за ворот, и о пропавшем Ползункове, Долинин готов был тут же, на дороге, начать расспросы. Щукин остановил его:

- Это еще не всё. Посмотри на орла!..

Долинин заметил второго путника, стоявшего за спиной Щукина. Тот тоже был в полушубке, но не в черном, "тыловом", а в белом, фронтовом, опоясанном ремнями. Он шагнул к Долинину, сказал:

- Вижу, начисто выбросил ты меня из памяти, Яков Филиппович.

- Антропов?

- Он самый.

- Ах ты, дьявол! Да зачем же ты усы отрастил? - Долинин горячо обнимал бывшего директора совхоза.

- Мода такая, гвардейская.

- Полезем в машину, Филиппович, а то совсем окоченеем. - Щукин передернул плечами. - Мы уж тут больше часу в открытом поле путаемся.

- Есть дорога, все нормально, - сказал Ползунков, появляясь из метели. Но, увидев новых пассажиров, запротестовал: - Я извиняюсь, Яков Филиппович, так нам и километра не проехать - столько народу. Рессоры не выдержат.

- Нас-то выдержат! - ответил Щукин. - Старых знакомых перестал узнавать, Алешка?

Разглядев пассажиров, Ползунков обрадовался не меньше Долинина.

- Чарочкой угостишь с дороги? - спросил его Щукин.

- И чарочкой можно, и зайчатинкой.

- Поди, кроликом из колхоза? - высказал предположение Долинин. - Ты известный мастер на заимствования!

- Почему кроликом! Я же говорил вам, Яков Филиппович, что вчера двух русаков мы с Батей подстрелили, в кладовке лежат.

- А Батя все охотится? - спросил Антропов. - Помню, он у меня озимые топтал, гоняясь за этими русаками. Ссорились мы с ним.

- Ничего не могу поделать со старым браконьером, - ответил Долинин. Уж и клятвы он давал и зарекался. Все без толку.

Машина снова тяжело ползла по косым наметам. Все вместе выходили ей помогать, поднимали шумную возню на дороге, шутили.

- Проверяешь на деле, не забыл ли я, в облисполкоме сидючи, что такое районный масштаб? - смеялся Щукин, упираясь плечом в кузов "эмки".

- Давно тебя жду. Мне еще месяц назад говорили в обкоме, что возвращаешься. Почему не позвонил? Я бы встречать приехал.

- Ну и хорошо, что не приехал. Двое суток тащились бы на таком драндулете. А так не позже утра доберемся.

- Уж и утра! - обиделся Ползунков, слышавший разговор. - Минут через двадцать будем на месте.

- Решил на попутных двинуться, - продолжал Щукин, когда "эмка" преодолела наконец сугроб. - До артсклада доехал, до развилки. А там Антропова встретил.

- Тоже спешил, - отозвался Антропов, - потому пешком и шел. Сутки отпуску дали. Вызвали с Волховского в Ленинград. Жду нового назначения.

- Иди директором совхоза, - предложил Щукин со смехом.

- Совхоза? Того гляди, полк дадут!

- Да что ты! Командармом, значит, окончательно становишься?

Совершив последний перевал, машина свернула с шоссе в проезд к поселку; во тьме и вьюге мутным серым пятном вставал массивный кирпичный домика...

Подвальчик был чисто прибран, стол накрыт свежей скатертью. За перегородкой хлопотали Варенька с Маргаритой Николаевной; Терентьев, Пресняков и Цымбал сидели возле приемника. Терентьев говорил, что пора бы и начинать, да неудобно без хозяина. Пресняков считал, что спешить некуда все равно ночь, и прислушивался к каждому звуку на улице, Цымбал задумчиво слушал музыку из Москвы.

- Здорово дает, - сказал Терентьев, когда знаменитый московский бас затянул "Шотландскую застольную". - Самая подходящая ария! Начать бы, а?

- Москва живет, - ответил Пресняков. - Должно быть, и следа там уже не осталось от прошлогодних тревог.

Он вздохнул. Начальник районного отделения НКВД никогда, ни на минуту, не мог забыть о скрытых тропках, об оврагах, о всех тайных путях, по которым посланцы врага стремились проползти к Ленинграду. В его душе всегда жила тревога. Его чувства были напряжены и обострены долгой борьбой, и сейчас именно он первый, несмотря на громкую музыку, услыхал шум автомобильного мотора. - Кажется, въезжают в ворота.

Все бросились к выходу. Во дворе Ползунков разворачивал машину, пассажиры выскакивали из нее на ходу. Крик поднялся, смех.

- Усач усача видит издалеча! - С этими словами Антропов обнял Терентьева. - Не стареешь!

- По горшку витаминов каждодневно принимаю, - ответил тот. - Влияют.

Путники мылись над тазом за перегородкой. Не жалея ледяной воды, Ползунков опоражнивал на их руки и шеи один кувшин за другим. Наконец все уселись за стол, на столе появились графинчики, тарелки с закусками и, как выразился Терентьев, "гвоздь сезона" - заяц, которого в отсутствие Ползункова женщины нашли в кладовке и зажарили.

- Вот видите, Иван Яковлевич: заяц, именно заяц! - объяснял Щукину довольный Ползунков. - А Яков Филиппович говорит: кролик! У кролика мясо белое, бледное, а тут, вглядитесь только, красота какая!

- Жареного не разберешь - белое или серое. Все - румяное.

- Заяц, заяц, - со всей своей солидностью подтвердил Терентьев. Алешка здорово его подсек, на полном скаку, почти в воздухе!

Чокались, поздравляли друг друга. Подцепив с куском зайчатины порцию поджаренного лука, Антропов сказал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});