Мистер Вечный Канун. Уэлихолн - Владимир Торин

не хотела тебя расстраивать, — ткнула в сестру тонким, как сигарета, пальцем тетушка Рэммора и тряхнула головой, отчего тут же затряслась вся копна ее путаных волос, вместе с застрявшим там старым хламом вроде пуговиц, наперстков, катушек ниток и часовых цепочек. — Уверяю тебя, Мэг, ей всего лишь стало тебя жалко!

Виктор снова помотал головой. Казалось, только он один из всех существующих в мире людей не восхищается тетушкой Скарлетт. Даже Рэммора никогда не сказала о ней ни одной гадости, что о чем-то да говорило.

«Вот черт! — подумал Виктор. — А ведь тетушка Скарлетт, скорее всего, приедет на праздники. И как я мог о ней забыть? Худшее — впереди».

— Меня? Жалко? — ответила меж тем Мегана. — Да тебя она вообще не замечает, как будто ты пустое место!

— А вот и нет! Чтоб ты знала… — начала тетушка Рэммора.

— А ну, замолчали обе! — раздался ледяной голос из арки, ведущей в холл.

Виктор вздрогнул: «Мама…»

В руке мама сжимала нож для резки овощей, а с выкрашенных в бордовый пальцев на пол капал свекольный сок. Судя по всему, она готовила завтрак и где-то в середине процесса ее терпение лопнуло.

— Но, Корди, — начала тетушка Мегана, — если бы ты знала, что она…

— Мне все равно, — отрезала Корделия Кэндл. — Ни секунды покоя. Как будто вам по пятнадцать лет. Мне и без вас хватает одного подростка в доме.

— Слышала? — усмехнулась Рэммора. — Сядь и замолкни!

— Сама замолкни! Или ты у меня сейчас в камин сядешь!

— Тихо, я сказала! — велела Корделия Кэндл. Обе тетушки чудесным образом мгновенно замолчали и оказались в креслах в разных углах гостиной. — Я из-за вас не слышу свою утреннюю передачу. Вы умудряетесь орать громче радио.

Убедившись, что наступила тишина, она уже повернулась, намереваясь уйти обратно на кухню, как Мегана оскорбленно пробурчала:

— Почему ты все время на ее стороне?

— Что?

Корделия обернулась, и тетушка Мегана сделала вид, что ничего, собственно, и не говорила. Сестра смерила ее долгим безжалостным взглядом и ушла.

В гостиной повисла тишина, которую нарушали разве что треск поленьев в камине да скрип подлокотников кресла под вцепившимися в них пальцами тетушки Меганы. Тетушка Рэммора, в свою очередь, курила сигарету и насмешливо выдыхала дым в сторону сестры — это было единственное, что она могла сейчас сделать, не опасаясь, что Корделия вернется и вскоре с ее ножа будет капать уже вовсе не свекольный сок.

Склока затихла, но не угасла, а Кристины, чтобы ее раздуть по новой, поблизости не было.

Виктор вдруг поймал себя на мысли, что лучшего момента, чтобы расспросить Мегану, может и не представиться: сейчас, когда все мысли тетушки заняты ненавистью к сестре, можно было попытаться застать ее врасплох — а там, глядишь, она и выдаст что-то нечаянно.

— Тетушка Мэг!

Виктор приблизился к креслу Меганы Кэндл и завис у подлокотника, как призрак или как дворецкий. Или как призрак дворецкого.

— Не сейчас! — сквозь зубы процедила тетушка, не сводя ненавидящего взгляда с сестры.

Рэммора лишь неуютно поежилась в кресле. Виктор обратил внимание, что обивка на подлокотниках и спинке кресла его младшей тетки истлела, будто от времени или пожара. И он не знал, были ли подобные следы на этом кресле всего мгновение назад.

И все же сейчас его заботила его старшая тетка.

— Тетушка, я хотел спросить тебя о моем приезде…

— Лучше бы ты вообще не приезжал!

Она исподлобья поглядела на племянника.

«О! Именно то, что нужно! Главное — не обжечься, играя со спичками».

Сравнение было не случайным. В детстве Виктора отучали играть со спичками весьма жестоко, и занималась этим не кто иная, как тетушка Мегана. Однажды заметив, как он забавы ради чиркает по коробку, она схватила его за руку и начала мучить. Будто не слыша его криков и не замечая плача, тетушка заставила его вычиркать весь коробок, но не просто так, а удерживая каждую спичку, пока та полностью не догорит. Он тогда обжег себе все пальцы и полторы недели ходил с перебинтованными руками.

— Откуда ты узнала, что я приеду? — напрямую спросил Виктор.

— Что? — ее лицо побелело от ярости. — Я не знала! Я и увидела-то тебя впервые вчера, когда мы с этой мерзавкой обсуждали мою метлу!

«“Обсуждали”, она так это называет…» — подумал Виктор, невесело усмехнувшись, и сказал:

— Но ты ведь написала дядюшке, чтобы он меня встретил.

— Ничего я не писала! Что за бред с утра пораньше?

— У нее это случается, — ехидно вставила тетушка Рэммора, выдохнув колечко дыма. — Провалы в памяти. Она ими гордится.

— Замолчи немедленно! — рявкнула тетушка Мегана. — Или я сама тебя сейчас заткну…

— Я не слышу радио! — донеслось из кухни. Обе тетушки мгновенно замолчали.

— Вот, погляди сама.

Виктор протянул Мегане ее же собственную записку и указал на постскриптум. В первое мгновение гнев на ее лице сменился недоумением, но вскоре оно начало пугающе багроветь.

— Я этого не писала. Я не пишу глупых постскриптумов. Здесь даже почерк другой!

— Правда? — Виктор, не церемонясь, выхватил записку из рук тетушки и впился взглядом в кривые буковки. А ведь и верно! Сама записка и послесловие были написаны если не разными людьми, то как минимум разными руками. И как он сразу этого не заметил?!

«Где же твоя хваленая наблюдательность, мистер репортер?» — укорил себя Виктор.

— Откуда у тебя моя записка, мерзкий проныра? — раздалось угрожающее шипение из кресла.

Виктор похолодел. Казалось, тетушка Мегана вот-вот разорвет его на части. Перед глазами отчетливо встала жуткая картина последствий этого: конечно, оторванная кисть его руки, возможно, украсила бы каминную полку, но его кровавое сердце вряд ли вошло бы в число самых изысканных натюрмортов в истории, соседствуя с сухими цветами в вазе на журнальном столике. Да и вообще, Виктор предпочитал избегать собственных изувеченных трупов на коврах в гостиных.

— Это дядюшка дал, — тут же, как ребенок, наябедничал Виктор.

И тут он понял, что все происходящее изначально входило в