Белое, черное, алое… - Елена Топильская

— Значит, его бойцы поплывут, — уверенно сказал Кузьмич.

— Ну, дай-то Бог.

— Машечка, я чего хотел-то: может, пугнуть его немножко? Нам-то в больницу лучше не соваться, а вот ты бы съездила, переговорила бы с лечащим врачом, справочку бы взяла, даже с ним не надо беседовать…

— Да мне никто и не даст с ним беседовать, он в реанимации ведь лежит. Я могу поговорить с врачом, только вы не боитесь, что он после этого вообще за границу сдернет? Он ведь пока что в лучшем случае свидетель, мера пресечения в отношении него не избрана, и свободу его передвижений никто пока не ограничивал.

Сказав это, я поняла, чего добивался Кузьмич. Раз они так тотально обложили Вертолета, им надо было, чтобы он зашевелился — что-нибудь ляпнул под запись, какие-нибудь указания дал исполнителям убийства или еще каким-то образом обнаружил свою причастность к этому. Значит, надо спровоцировать его активность. Ну ладно, спровоцируем.

— А куда он залег, в какую больницу?

— В «четверку», в кардиологию.

— Да-а? Вертолет лежит в реанимации на соседней койке со Скородумовым? — удивилась я.

— С каким Скородумовым?

— Ивановским охранником, отставником фээсбэшным. Еще интереснее! Они там друг друга не передушат?

— Вряд ли, — успокоил меня Кузьмич. — Там вся вертолетовская гвардия его охраняет.

Я улыбнулась, не подозревая, что охрана и впрямь налажена весьма солидно.

Когда мы с Кораблевым подъехали к пандусу приемного отделения больницы, встать нам оказалось, некуда. Все пространство сплошь было заставлено сверкающими джипами и бээмвэшками. Больничный транспорт сиротливо жался по стеночкам. Наконец Леня нашел какую-то щель и приткнул свою машину туда.

— Где тут кардиология? — спросила я Леню.

— Реанимация кардиологическая на пятом этаже, — сейчас на лифте поднимемся.

Мы вошли в здание больницы, и первым, во что уперся мой взгляд, были два крепких молодых человека, сидящих на скамеечке возле лифта и разгадывающих кроссворд в каком-то ярком журнале. По мере нашего приближения к лифту они подобрались, сконцентрировались, и когда Леня нажал кнопку вызова кабины, один из них поднялся и, подойдя к нам вплотную, тихо спросил:

— Извините, куда вы направляетесь?

— В кардиологическую реанимацию, на пятый этаж, — невозмутимо ответил Кораблев.

— К кому? — вежливо, но настойчиво продолжал интересоваться молодой человек.

— К Лагидину, — так же невозмутимо отвечал Леня.

— Вы договаривались?

— С кем? — тут уже удивилась я, но Леня незаметно дернул меня за рукав.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил молодой человек.

Кораблев, не выражая никаких эмоций, вытащил свое удостоверение, раскрыл его и поднес к носу молодого человека.

— А вы? — обернулся он ко мне.

Я тоже без звука достала свое удостоверение и показала молодому человеку в развернутом виде. Меня это начало забавлять.

Страж лифта переписал в блокнотик наши данные, достал из кармана мобильный телефон и коротко и приглушенно переговорил с кем-то. Сунув трубку обратно в карман, он разрешил:

— Пожалуйста, проходите.

Мы воспользовались любезным разрешением и вошли в просторный грузовой лифт. На третьем этаже лифт затормозил и в кабину въехала тележка с лекарствами, сопровождаемая пожилой женщиной в белом халате и косынке.

— Вы на какой этаж, ребятки? — дружелюбно спросила она.

— На пятый, — ответила я.

— На пятый? — женщина посерьезнела. — А туда нельзя.

— Как это нельзя? — удивилась я.

— Вы в реанимацию?

— Да.

— Так вы туда не пройдете.

Как раз в этот момент двери лифта раскрылись напротив большой цифры 5, нарисованной на стене этажа. Под цифрой 5 стояла кушеточка, обитая дерматином, а на ней восседали два молодца, гораздо более внушительного телосложения, чем те, которые караулили внизу. Вокруг кушеточки на полу валялись пустые жестяные банки из-под джина-тоника. Мы вышли прямо на них. Медсестра с тележкой лекарств выкатилась следом за нами и стала не торопясь поправлять на тележке упавшие скляночки, явно намереваясь посмотреть, как нас отправят обратно.

Один из молодцов, наиболее крупный, с трудом поднялся с кушеточки и спросил, куда мы направляемся. Узнав, что в реанимацию, он прохрипел:

— Фамилии!

Мы без слов предъявили ему свои удостоверения; он сверился со своим блокнотиком и кивнул на дверь под кодовым замком. Женщина с тележкой заулыбалась и сказала:

— Ах, ну раз ребята разрешили, тогда пожалуйста! Вот сюда в звоночек позвоните! — и удалилась по коридору, погромыхивая тележкой.

— Паноптикум какой-то! — успела я сказать Леньке, пока он послушно звонил в дверь реанимационного отделения.

За дверью слышался какой-то неясный шум. Раздались шаги, они приблизились к двери, дверь открылась. Путь нам преградил невысокий мужчина, отличавшийся от предыдущих стражей не только комплекцией, но и стилем одежды, — он явно предпочитал консервативный костюм с галстуком спортивному. Ему мы предъявились сразу, без напоминаний. Там, за пределами отделения, сидели на стреме рядовые бойцы, а это, судя по всему, был один из близких. Человек того же уровня.

Он внимательно рассмотрел наши удостоверения и позволил войти. Посреди коридора реанимационного отделения стояла огромных размеров видеодвойка. На экране под оглушительную тревожную музыку бегали какие-то импортные зубодробители в камуфляжах, трещали автоматы, где-то что-то пылало. Перед экраном сидели, развалясь в креслах, трое парней в спортивных костюмах, на коленях у них лежали помповые ружья. Разрешения на них, безусловно, имелись, можно было не сомневаться. Двери в палаты по коридору были распахнуты, а может, этих дверей и вообще не было предусмотрено, в дверные проемы видны были койки с прикованными к ним страждущими пациентами. По коридору нервно расхаживала разодетая и раскрашенная женщина, в каких-то немыслимых блестящих брючках и не совсем уместном в больничной обстановке облегающем джемпере прямо-таки с бальным декольте. Впрочем, осуждать ее язык не поворачивался: ей было что показать.

— Вертолетша! — шепнул мне на ухо Кораблев.

Наш сопровождающий в костюме вежливым и тихим голосом сообщил, что с Романом Артемьевичем поговорить не удастся, он в тяжелом состоянии, но мы можем пройти к лечащему врачу, и изящным жестом указал на дверь в конце коридора. Мы прошли именно туда.

Лечащий врач, худенький парнишка в коротком белом халате, сидел в ординаторской за столом и вдумчиво заполнял истории болезни.

Мы представились в очередной раз, и доктор оторвался от бумажек и с интересом взглянул на нас. Дверь в ординаторскую мы плотно прикрывать не стали, и доктор это явно заметил, но никак не прокомментировал. Стараясь говорить не слишком тихо и спрашивая себя, не заглушает ли шум войны на экране видика мои вопросы и докторские ответы, я выяснила, насколько тяжело состояние больного Лагидина. Лечащий врач мне объяснил, что нахождение больного в реанимации пока не вызывается тяжестью состояния, но обусловлено тактикой лечения, а также удобством наблюдения его именно в условиях отделения реанимации, так как обследование еще не закончено, а состояние в любой момент может ухудшиться.

Совсем не заботясь о том, что мои слова могут больно ранить близких больного, я позволила себе замечание, что в тюремной больнице прекрасные врачи, и там он наверняка быстро пойдет на поправку. Доктор отнесся к этому моему замечанию на удивление безразлично; мне даже показалось, что он был бы рад избавиться от такого хлопотного пациента. Он только спросил:

— Вы ничего не путаете? Я слышал, что это на него было покушение.

— Нет, никто ничего не путает, — заверила я его. — Когда с Лагидиным можно будет проводить следственные действия? Он подозревается в убийстве, и я вас прошу сообщить в прокуратуру, как только его можно будет допросить и перевезти в тюремную больницу. Кстати, как вы терпите этот бардак в реанимационном отделении?

— Мы не в состоянии своими силами обеспечить безопасность больных, — вздохнул врач. — А разборки в палатах нам совершенно не нужны. Вы ведь слышали, наверное, что весной у нас имело место ЧП: привезли мужчину с огнестрельным ранением, положили в реанимацию, он уже шел на поправку, как вдруг прямо белым днем пришел человек в маске, с автоматом, и расстрелял нашего больного. Добил, что называется. Вы знаете, было очень неприятно. Мы уж лучше потерпим временно некоторые неудобства…

— Вот я и говорю, в тюремной больнице ему будет куда безопаснее, туда уж точно никто с автоматом не заявится, — заметила я. — А что конкретно за заболевание у Лагидина? С каким диагнозом он госпитализирован?

Доктор вздохнул и полез в кипу историй болезни. Выудив самую толстую, он раскрыл ее и вздохнул еще раз.

— У него заболевание неясной этиологии. Поступил с жалобами на тошноту, слабость, боли в сердце, болезненность лимфатических узлов… Кардиограмма показала функциональное расстройство сердечной деятельности, но одновременно мы выявили… Как бы вам объяснить попонятнее? В общем, у него изменения состава крови, и похоже, необратимые. Резкое увеличение количества белых кровяных телец. Причем, вы знаете, несмотря на проводимые мероприятия, его состояние ухудшается…