Кубатура яйца - Виталий Коротич

Пожалуй, что-то весьма важное сосредоточилось в поисках выхода из разобщенности, над которыми бьется великая страна. Снова и снова людей в Америке стравливают в рукопашных; но легенда о злодеях большевиках рушится неотвратимо; ходила даже сказочка о дьяволе (последнее воплощение ее — фильм «Омен», бивший кассовые рекорды в прошлом году: постаревший Грегори Пек гоняется с ритуальным ножом за шустрым маленьким дьяволенком), но все это несерьезно. Люди ищут сплоченности; новый президент выиграл выборы на обещаниях сплотить нацию — это необходимо, это важно — но как?

«Что с нами?», «Что с Нью-Йорком, что с Иллинойсом, что с Калифорнией?» — это спрашивали у меня, так как верили, что я хочу добра народу Америки и поэтому буду откровенен.

Калифорния покачивала пальмами, тревожная, словно рай, переживший вторжение грешников; страна сновидений, страна прекрасных дорог, фирмы «Локхид», Диснейленда и двух экс-президентов, — может быть, я что-нибудь заметил? Может быть, я поясню им, что происходит? Не поясню: для этого надо прожить здесь очень долго и вдумчиво — я ведь больше о том, что бросается в глаза сразу; о том, как, ощутив Диснейленд кукольным театром, где куклы и зрители на равных бродят по стилизованным улицам, не могу избавиться от этого ощущения, даже выйдя из Страны Диснея. Калифорния — сказочно богатый, красивый и очень жестокий штат; я рассказывал уже, с чего он начался. Не удивительно, пожалуй, что антивоенное движение, хиппи, новое американское кино — взрывами совести, особенно среди молодежи — возникали именно здесь. Это штат крайностей: здесь можно встретить самых милых, добрых и расслабленных от щедрого солнца людей страны, но здесь же случались преступления, которые до сих пор на всеобщей памяти. Помните, недавно лишь — Роберт Кеннеди с простреленным черепом на полу лос-анджелесской гостиницы, банда Менсона…

Поскольку в Калифорнии я не только декламировал стихи, но и встречался с медиками — по старой своей, забытой профессии, по старым и новым знакомствам, — то запомнил сказанное Томасом Ногучи, директором института судебной медицины в Лос-Анджелесе — он считается американским судебным медиком номер один. «Жестокость, — сказал Ногучи. — Вы знаете, что меня беспокоит? Люди уже не убивают друг друга так просто — они все больше пытают и калечат». Ногучи называет это «оверкилл» — «переубивание», что ли, — там, где раньше наносили пять ударов ножом, теперь наносят пятьдесят…

И — на другом полюсе — желающие красоты и знания, среди них любители поэзии. Один из самых запомнившихся мне поэтических вечеров прошел на кафедре литературы университета в Сан-Диего — я читал и рассказывал, мы уходили из аудитории, возвращались в нее, затем — уже меньшей компанией — поехали вместе ужинать, затем рассуждали на чьей-то квартире о поэзии, — все это длилось с шести вечера до четырех утра беспрерывно, и не было во мне ни капли усталости. Почему судьба поэзии так странна? Почему она всегда мужает вопреки жестокости общества, как одна из могущественных антитез; а может быть, в этом не странность, а мощь поэзии? Ну конечно же именно в этом, я убежден.

Говорят, что здесь мог быть рай, — люди вторглись в него и создали странный мир с островами рая и ада, незаметно для себя самого переходишь из одного в другой и не можешь высчитать ничего, что находилось бы на полпути между солнцем, золотыми девушками на пляже Санта-Моники и живущим в Санта-Барбаре эсэсовцем, демонстративно принявшим чилийское подданство.

Над Лос-Анджелесом случаются жестокие смоги, когда в заводских дымах нечем дышать, и такая синь, такая небесная чистота случается над Лос-Анджелесом, что хочется декламировать стихи о птичке и не верить ни в какую беду. Я не знаю, каким бывает средний воздух — между оранжевым смогом и чистейшим бризом; не бывает, пожалуй, такого воздуха. Не все смешивается на свете, не все к среднему арифметическому, и слава богу.

Я не рассказал вам еще о зоопарке в Сан-Диего, он огромен, самый большой в мире, но не люблю зоопарков, не люблю тигров в бетонированных норах и цапель с подрезанными крыльями — все-таки это слоновий и антилопий загон, как бы там хорошо зверей ни кормили. Возможно, я неправ, но стараюсь не ходить в зоопарки — в Сан-Диего пошел, и не испытал обещанной проспектами радости. Животным куда привольней и куда радостней видеть их в Балбоа, где на огромной территории раскинулся парк-сафари со львами, жирафами, носорогами, слонами, бродящими по степи, так похожей на африканскую, с водопоями, где в грязи отпечатались следы африканских жителей: это интересно, и надо ехать в Кению, чтобы увидеть зрелище, превосходящее масштабами это. Поскольку именно в то время в Кению я не собирался, с удовольствием поразъезжал по калифорнийской псевдосаванне. Заехал и в аквариум — дрессированные дельфины и очень большая черно-белая касатка по имени Шаму прыгали сквозь кольца и катали на себе дрессировщика со звездно-полосатым флагом в руке — флаг был то ли в честь уже прошедшего 200-летия США, то ли в честь морских пехотинцев, чья академия располагалась рядом. Не знаю, прыгают ли тамошние кадеты сквозь кольца, но на территории академии тоже был немалый бассейн и человек с государственным флагом стоял возле него.

Как видите, я умышленно не увожу вас на подробную экскурсию по чудесам природы — наши натуралисты бывали в Америке, и, если захотят, они вам обо всем расскажут получше. Они вам расскажут о поразительности секвой, бездонности Большого Каньона и разных других разностях, которыми Америка все еще богата и всерьез собирается сохранить их и развить. Точку зрения калифорнийского губернатора Рональда Рейгана разделяют далеко не массово (когда тому пожаловались на случаи порубки секвой, Рейган улыбнулся: «Ну и что — кто видел одну секвойю, видел их все…»). Америка старается стать красивее, она следит за своими улицами и штрафует за банановую корку или молочный пакет, брошенные на шоссе, — Америка пытается очистить себя от мусора; но что такое мусор в Америке? Радикалы считают, что страна замусорена беспринципностью предпринимателей, а те, естественно, — наоборот. Американские критерии разнообразны, в стране множество стран, и — при всех речах о единстве — не следует, по-моему, ожидать, что все они сольются в одну и придет даже не мир — долгое перемирие…

До чего же научены разделять! Ну, скажем, о мексиканцах в Калифорнии (от немексиканцев) можно услышать сотни анекдотов, прибауток, издевательских россказней. Мексиканцы плохо защищены от северного соседа — государственно и душевно; у них в Калифорнии создался свой отдельный, улиточный мир — свои ресторанчики, магазины, даже стадион с боями быков. Люди задумываются на разделительных линиях, пытаясь высчитать, кто их провел, пытаясь понять, если не изменить, свою жизнь; но умение классифицировать различия, выискивать все разделяющее доводится иногда до виртуозности.

…Здесь почти нет очень старых домов — строили быстро и не размышляли о вечности. Сейчас много пишут и говорят о землетрясении, которое вот-вот случится и может снести Калифорнию с лица земли, — по радио и телевидению регулярно передают рекомендации, как вести себя возле рушащегося здания; демонстрируется фильм о землетрясении, где земля трескается под колесами у самолета, идущего на посадку, и здания падают, возвращая калифорнийской земле ее нежилую первозданность, выталкивая на поверхность золотоносные жилы для лихорадок будущих времен.

Это было бы страшно. Не могу представить рушащиеся домики Диснейленда, павильоны голливудских студий, перевернутые сан-францисские трамвайчики и сломанный столб Оксидентал-центра в Лос-Анджелесе. Люди никогда не заслуживают своих Помпей — мечтаю, чтобы геологи ошиблись и люди Калифорнии выжили, очищаясь от своей муки, а не умножая и разнообразя ее.

…В кафе «Карилльо» на окраине очень симпатичного городишка Ла Гойя мексиканка, дремлющая у стойки, явно не думала о тектонических катастрофах. «Жарко в Калифорнии, а? — вздохнула она, махнув тряпкой. — Очень жарко. Хотите мороженого?» Мороженое в Калифорнии великолепно; оно есть даже в грязноватой забегаловке «Карилльо», не говоря о «Говарде Джонсоне», гарантирующем ассортимент из тридцати, а то и больше видов как минимум. Пойдемте-ка на мороженое и забудемся в кутеже у гигантских бокалов с «айскримом» — бывают невероятные кушанья из мороженого, иногда с очень торжественными названиями (почему бы и нет, могут же наши кондитерские фабрики носить торжественные названия…). Итак, мы с вами заказали мороженое «Памятник Джорджу Вашингтону». Порция готовится у вас на глазах таким образом: в высокий стакан вливается пятьдесят граммов холодного шоколада, и туда по очереди опускаются шесть шариков мороженого разных сортов и цветов. Каждый шарик обливается малиновым сиропом и прокладывается двумя тонкими срезами с банана. Наверху ставится остаток банана, все сооружение обливается взбитыми сливками, алой и голубой карамелью, а в самую-самую верхушку банана втыкается американское знамя на пластмассовом флагштоке. Можно все это есть — кроме знамени, которое создано для оказий торжественных, — и не думать о землетрясениях, мексиканцах, океанских акулах, перевоспитавшихся хиппи и разных людях, обитающих в Калифорнии.