Остров на краю света - Джоанн Харрис

— ...если б тут были холмы, но тут нет холмов, только дюны...

— ...хотя песку стало поменьше, ma soeur, да-да, намного меньше.

Воцарилось молчание, и две монахини уставились на меня, как птички, из-под полей белых чепцов.

— Я слыхала, Бриману пришлось отказать кое-кому из тех, кто зарезервировал у него номера, — осторожно сказала я. — Это правда?

Сестры синхронно кивнули.

— Не всем. Но некоторым.

— Да, кое-кому. Он был очень-очень сердит. Гостиницу залило, верно, ma soeur? Сразу же после...

— ...весенних приливов. Затопило погреба и просочилось на фасад. Архитектор говорит, что в стенах сырость, из-за...

— ...ветра с моря. Зимой будут делать ремонт. А до тех пор...

— ...туристов будут селить только в комнаты на задней стороне, ни вида на море, ни пляжа. Это...

— ...очень-очень печально.

Я неловко согласилась.

— Но все-таки, если святой будет угодно...

— О да. Если святой будет угодно...

Я ушла, а они махали мне вслед, издали еще больше похожие на птичек — чепцы словно две белые чайки, качающиеся на волнах.

Переходя дорогу, я увидела Жоэля Лакруа — он наблюдал за мной, стоя в дверях «Черной кошки». Он курил «житан», по-рыбацки пряча кончик сигареты в горсти. Мы встретились взглядами, он вежливо поздоровался: «Э», — но ничего не сказал. За ним в дверном проеме виднелась окутанная дымом фигура девушки — длинные черные волосы, красное платье, длинные жеребячьи ноги в босоножках на высоком каблуке, — которая показалась мне знакомой. Но у меня на глазах Жоэль отступил от двери, и девушка вместе с ним. Я подумала тогда: он отвернулся, словно ему было что скрывать, и загородил ее.

Только потом, уже по дороге в Ле Салан, я поняла, почему девушка показалась мне такой знакомой.

Это была — я почти не сомневалась — Мерседес Просаж.

20

Я, конечно, никому ничего не сказала Мерседес имеет право ходить куда хочет. Но мне было не по себе: Жоэль Лакруа не друг Ле Салану, и мне не хотелось думать о том, сколько Мерседес выбалтывает, сама того не подозревая.

Вернувшись из Ла Уссиньера, я обнаружила отца на кухне, за столом, в обществе Флинна — они смотрели на листы оберточной бумаги с какими-то чертежами. На мгновение мне открылись их лица без масок — лицо отца светилось от возбуждения, а Флинн ушел в себя, как мальчик, следящий за муравейником, — но они тут же подняли головы и увидели, что я на них смотрю.

— Еще одна перестройка, — объяснил Флинн. — Твой отец хочет, чтобы я ему помог. Лодочный сарай.

— Правда?

Жан Большой сделал нетерпеливый жест — должно быть, почувствовал мое неодобрение. Похоже, мое вмешательство было неуместно. Я посмотрела на Флинна, он пожал плечами.

— А я-то что? — спросил он. — Это его дом. Я его не уговаривал.

Это, конечно, верно. Жан Большой имеет право делать со своим домом все, что хочет. Но я не могла понять, откуда он берет деньги. А шлюпочная мастерская, хоть и обветшавшая, связывала меня с прошлым. Мне ужасно не хотелось терять эту связь.

Я поглядела на рисунки. Они были хороши: у отца зоркий глаз на детали, и я абсолютно точно поняла, чего он хочет — летний домик или, может быть, однокомнатную квартирку, с жилым пространством, кухонькой и ванной комнатой. Лодочный сарай большой; если настелить пол, прорезать люк и подставить лестницу, наверху получится очень приятная спальня.

— Это для Адриенны, да? — спросила я, уже зная, что да. Спальня с люком в полу; кухня; просторная общая комната с длинным окном. — Для Адриенны и мальчиков.

Жан Большой только посмотрел на меня ничего не выражающими, словно голубой фарфор, глазами. Я неловко повернулась и опять вышла — мне стало нехорошо. Флинн тут же возник у меня за спиной.

— А кто будет за все это платить? — спросила я, не глядя на него. — У Жана Большого денег нет.

— Может, у него есть какие-то сбережения, о которых ты не знаешь.

— Знаешь, Флинн, раньше у тебя лучше получалось врать.

Молчание. Я чувствовала, что он все еще стоит у меня за спиной и смотрит на меня. С дюны, громко хлопая крыльями, поднялась стая чаек.

— Может, занял у кого-нибудь, — сказал он наконец. — Мадо, он взрослый человек. Ты не можешь управлять его жизнью.

— Я знаю.

— Ты сделала все, что могла. Ты ему помогла...

— И что? — Я гневно обернулась. — Что толку? Ему ничего этого не надо — ему лишь бы поиграть в домик с Адриенной и мальчиками.

— Такова жизнь, Мадо, — сказал Флинн.

Молчание. Я рисовала ногой узоры на жестком песке.

— Флинн, кто одолжил ему денег? Бриман?

Флинну, кажется, стало не по себе.

— Откуда я знаю.

— Бриман?

Он вздохнул.

— Может быть. Какая разница?

Я ушла, не обернувшись.

Я больше не интересовалась перестройкой сарая. Но она все равно началась: Флинн привез из Ла Уссиньера грузовик стройматериалов и провел выходные, сдирая со стен старую краску; Жан Большой все время был с ним, наблюдал и сверялся с чертежами. Я поневоле начала ревновать: он столько времени проводил с Флинном; отец словно почувствовал мое неодобрение и стал меня избегать.

Я узнала, что Адриенна собирается приехать на летние каникулы, вместе с мальчиками. Эта новость вызвала возбуждение в деревне, где несколько семей также ожидали приезда давненько не бывавших дома гостей.

— Я правда думаю, что на этот раз она сдержит слово, — сказала Капуцина. — Моя Кло хорошая девочка. Не профессор, но сердце у нее доброе.

Дезире Бастонне тоже, кажется, надеялась; я видела ее в новом зеленом пальто и в шляпке с цветами, на дороге в Ла Уссиньер. Мне показалось, что, одетая по-весеннему, она выглядит моложе, спину держит прямее, щеки необычно розовы; она улыбнулась мне при встрече. Я так удивилась, что повернула назад и догнала ее, только для того, чтобы увериться, что не обозналась.

— Я иду повидаться со своим сыном Филиппом, — сказала она мне своим обычным тихим голосом. — Он сейчас гостит с семьей в Ла Уссиньере.

На мгновение я подумала про Флинна — может, его где-нибудь ждет мать, такая же как Дезире, и надеется, что он вернется.

— Я так рада, что вы с ним повстречаетесь, — сказала я. — И надеюсь, что он помирится с отцом.

Дезире покачала головой.

— Ты же знаешь, какой мой муж упрямый, — сказала она. — Он делает вид, будто не знает, что я общаюсь с Филиппом; он думает, что Филипп решил вернуться после всех этих лет только ради денег.

Она вздохнула.

— И все-таки, — решительно сказала она, — если Аристид хочет упустить такую возможность, это его личное дело. Я слыхала, что говорила святая той ночью на мысу. Она сказала: «Отныне вы сами творите свою удачу». Именно это я и намерена делать.

Я улыбнулась. Пускай то чудо было фальшивое, но оно совершенно преобразило Дезире. Хотя бы этого Флинн добился своим обманом, и я внезапно потеплела к нему, хоть и злилась, что он делает для отца ту работу. Я подумала, что, хоть Флинн и притворяется циником, на самом деле ему не все равно.

Жаль, что у меня никак не получалось увидеть предполагаемый приезд сестры в более радужном свете. Я чувствовала, как Жану Большому становится лучше с каждым днем по мере продвижения работ. Это ощущалось во всем — он стал энергичней, бодрее, больше не сидел в кухне, уставившись тусклыми глазами на море. И говорить он стал чаще, хотя в основном о возвращении Адриенны, так что меня это не так обрадовало, как могло бы. Словно бы кто-то нажал кнопку и возвратил его к жизни. Я пыталась радоваться за него, но поняла, что не могу.

Вместо этого я с яростным энтузиазмом нырнула в собственную работу. Я рисовала пляж на Ла Гулю, беленые домики с красными черепичными крышами, блокгауз на мысе Грино и розовые тамариски, трясущие плетями на ветру, дюны, где качаются «заячьи хвостики», лодки при отливе, полотнища птиц на волнах, длинноволосых рыбаков в застиранных розовых vareuses, Туанетту Просаж — как она в белом чепце и черных вдовьих одеждах ищет улиток под поленницей. Я говорила себе, что, когда явятся туристы, на мою работу найдутся покупатели и мои траты — на холст, краски и прочие художественные принадлежности — это на самом деле производительные расходы. Я надеялась, что так; мои сбережения таяли с угрожающей скоростью, и, хотя мы с Жаном Большим тратили на хозяйство относительно мало, меня беспокоило, во что обойдется строительство. Я навела справки в окрестностях и вышла на маленький художественный салон в Фроментине — владелец согласился взять мои картины на комиссию. Я бы предпочла что-нибудь поближе к дому, но для почина и это было неплохо. Я с нетерпением ждала начала сезона.

Скоро я опять повстречала ту семью туристов. Я пришла на Ла Гулю с альбомом, пытаясь запечатлеть, как выглядит вода при отливе, а они вдруг будто с неба свалились — впереди бежала Летиция с собакой Петролем, а родители, Габи и Филипп, шли чуть позади, с младенцем в коляске. Филипп нес корзину для пикника и пляжную сумку, набитую игрушками.