Венгерский набоб - Мор Йокаи

Сестер при ней Тереза ни разу не поминала; да Фанни и сама старалась выбросить, отогнать всякую мысль о них.

Позже, с ощущением своей чистоты, девушка меньше стала и тосковать по ним. И в чувстве этом укрепилась в конце концов настолько, что однажды, отправясь куда-то с разрешения Терезы и повстречав Матильду в открытой коляске, забежала во двор к одной Терезиной знакомой, шепча с боязливой дрожью: "Господи, лучше бы ей не видеть меня!"

Тереза узнала о том и стала относиться к Фанни с нежностью необычайной. Как-то, садясь за работу, Фанни глубоко вздохнула. Тереза безошибочно угадала: о сестрах подумала.

- Ты о чем? - спросила она.

- _Бедная Матильда_! - отвечала девушка, откровенно признаваясь в своих мыслях: ей нечего ведь было скрывать; ей, счастливой и за рукодельем, искренне было жаль сестру, даром что та красуется в экипаже в своих брабантских кружевах.

Ничего не сказала Тереза, прижала ее только ласково к груди. Господь вознаградил ее трехлетние труды, телесные и духовные; девушка спасена, честное будущее ей возвращено!..

Ведь не такое уж это бедствие роковое - бедность. Кто близко с ней знаком, тот знает, что и ей ведомы свои радости, которых иным за горы злата не купить. Да потом положение Терезы и не было столь уж незавидным. От страхового общества шла ей до конца дней годовая рента в пятьсот форинтов, половины которой им двоим хватало не только на прожиток, но и на скромные развлечения. Собирались юноши знакомые, девушки, - и очень бы ошибся, кто бы подумал, что простые люди не умеют повеселиться. Другую же половину Тереза предусмотрительно откладывала для Фанни на случай своей кончины. Да и сама девушка зарабатывала уже, деньги получала за свои изделия. Вы, люди зажиточные, даже не представляете, какая радость для молодого человека или девушки, какое наслаждение впервые вознагражденье получить за честный свой труд, - с гордостью ощутить собственную небесполезность: что сам, одному себе обязанный, прожить можешь безо всяких там имений, чужих милостей и благодеяний!

А Фанни платили за работу очень хорошо. Тут был свой секрет, в объяснение коего расскажем об одном более раннем обстоятельстве, - оно теснее свяжет некоторые персонажи нашего повествования.

Дом, где они жили, принадлежал одному столяру-венгру по имени Янош Болтаи, который и еще несколькими владел в Пожони. Зажиточный этот ремесленник в свое время - давным-давно, тому уже сорок лет, тогда он еще только стал мастером, - питал нежные чувства к Терезе и просил даже ее руки. Но родители девушки отказали, хотя и она любила его: семья была чиновничья и с ремесленником не спешила породниться. Тогда Болтаи женился на другой, был в браке несчастлив и остался бездетен, а по смерти жены состарился уже, как и Тереза, которая не вышла ни за кого. Болтаи поседел, одряхлел за эти сорок лет, но первую свою любовь не забыл. Терезина же семья тем временем обеднела, и ей самой пришлось переехать на окраину, где она и жила вот уже двадцать пять лет. А Болтаи, наоборот, разбогател и купил этот же самый дом, получив таким образом возможность окружать ее там разными скромными удобствами - столь деликатно, что отклонить его заботу Тереза не могла. Во дворе разбил сад, жильцов пошумнее удалил, а квартирную плату взимать стал самую ничтожную. Но разговаривать они друг с другом при этом совсем не разговаривали. Сам Болтаи жил на другом конце города, в другом собственном доме, где помещался заодно и склад; тем не менее он все знал, что происходит у Терезы. Узнал и про Фанни и с некоторых пор стал часто посылать к ней главного своего подмастерья, славного, достойного молодого человека, по слухам - любимца, почти приемного сына Болтаи; ему собирался он оставить свое состояние, так как родичей у него все равно не было никаких.

Подмастерье этот - парижский наш знакомец: эрменонвилльский мечтатель и народный глашатай в деле Мэнвилль - Каталани.

Его-то и присылал Болтаи к Терезе с заказами на разное рукоделье, которое очень хорошо оплачивал. Прямо не отваживался он предложить Терезе свою помощь, но в таком виде, для девушки, приходилось ее принимать.

От внимательного наблюдателя не укрылось бы также, что ни Терезу, ни Болтаи нимало не тревожило, если _Шандор_ (назовем юного ремесленника первый раз по имени), глядишь, и задержится подольше за беседой с молодой девушкой.

Быть может, у них уже и какие-то намерения были относительно обоих?

А ведь и то сказать, отличная бы вышла пара. Юноша - высокий, порывистый, русокудрый, правильного сложения, со смелым, мужественным лицом и пылким взором голубых глаз. В манерах ничего небрежного, вульгарного или барственно-напыщенного, - лишь та спокойная уверенность, которую сообщают равно здоровые дух и тело. Девушка - стройная, тоже прекрасно сложенная, с томными карими очами и округлым румяно-смуглым личиком, даже возле глаз не меняющим своего ровного горячего оттенка. Внешность поистине эффектная; да и во всем оба очень подошли бы друг к другу: тот - белокур, эта - шатенка, он - голубоглаз, она - черноока, один - полон сил, мыслей, отваги, другая - пылких, глубоких чувств. Но ведь кто знает, что еще им написано на роду?..

Посещал среди прочих дом Терезы и один юркий, низенький человечек, которого обычно даже не по имени звали, а по профессии.

Был это regens chori [хормейстер, регент (лат.)] - регент церковного хора.

Как-то раз под вечер, когда молодые люди особенно распелись в приливе хорошего настроения, бравый регент услышал Фанни. Песенка была глупенькая - "Минка, цветик, до свиданья" или вроде того, но искушенного регента поразил сам голос, чистый, юный, красивый, и он не удержался, предложил: вот бы "Stabat mater dolorosa" ["Мать скорбящая стояла" (лат.) католический церковный гимн богородице, известен во многочисленных музыкальных переложениях: Палестрины, Перголезе, Гайдна, Россини] разучить и спеть в церкви.

Предложение это заставило Терезу вздрогнуть. Матильда пришла ей на ум. Но ведь это же вещи совсем разные: одно дело, крикливо разряженной, исполнять на открытой сцене легкомысленные любовные песенки перед суетной публикой, и другое незримо, из-за решетки - величественные, возвышенные гимны для молящихся благоговейно во храме.

Хотя лукавый, ищущий, кого соблазнить, и там себе жертву обрящет.

Пришлось, однако, разрешить Фанни ходить к регенту, который со всем пылом взялся за ее обучение и не скупился на похвалы.

Даже туда девушка редко ходила одна. То тетка, то Терезина приятельница, добродушная г-жа Крамм, провожали ее обычно к дому регента и опять заходили за ней к концу урока. Простым горожанам нет, правда, особой нужды о своих дочерях беспокоиться, каждая ведь семья за ними следит, как за собственными, и те смело могут куда угодно являться без матери, без патронессы: всюду примут их надежные покровительницы. Против ловеласов возведен тут крепчайший таможенный барьер.

Но трудно все же было ожидать, что слухи о красоте и примерном поведении Фанни не разнесутся по городу. А ведь всегда находятся праздные господа, у коих нет иного занятия, как только подобные открытия делать и за новыми гоняться. И после созыва сословного собрания полчище таких ловцов наслаждений изрядно умножилось. Юные отцы отечества, где только могли, насаждали высокую свою мораль.

Ко времени тому мало уже кто оставался незнаком еще с девицами Майер. А зная их, как было оставить без внимания, что у них еще и пятая сестра есть. "Где же младшая?" Вопрос, право же, самый естественный.

Девицы и не делали тайны из этого, - рассказывали, у кого она живет, где и когда можно ее увидеть. Ах! это больше, чем легкомыслие; это низость была, зависть, ненависть. Матильда не могла простить Фанни, что та убежала от нее на улице, и все они - что сестра владеет сокровищем, которого они лишились: невинностью. Вот кусочек-то лакомый для утонченных гастрономов, вот редкостный, райский плод! Пятнадцати-шестнадцатилетнее создание, чью кристально чистую душу отмыли, очистили от всяческой грязи, чье нежное сердечко, может статься, для мечтательного юнца какого-нибудь берегут; чье сознание еще в небесах витает да в мире детских утех... Вот этот-то бутон и сорвать безжалостно, ощипать по лепестку, бросить обратно в трясину, откуда его извлекли; это дитя по адским университетам иссушающих, испепеляющих страстей провести, - страстей, что в подземном царстве души роятся! Эх, да что вы смыслите в этом, - вы, погрязшие в плоских будничных понятиях, вы, которые, полюбив, берете девушку в жены, бьетесь всю жизнь ради ее благополучия, старитесь с ней вместе и даже седую, одряхлевшую все любите еще! Вам не понять, какое наслаждение - принести неискушенное сердце в жертву мимолетной прихоти. "Несть греха в соблазнении женщины" это правило не вашего катехизиса. _Почему сама не береглась?_ Мы высматриваем, выслеживаем все новые невинные сердца, сети для них плетем, ловушки готовим, ямы роем, лестью заманиваем, самую настоящую облаву устраиваем... Так чего ж они сами не берегутся?