Черный пиар Адольфа Гитлера - Александр Гогун

В Генерал-губернаторстве советская пропаганда началась немедленно после разделения сферы германских и русских интересов. Здесь эта пропаганда обращена к польскому национализму, прежде всего с панславистской идеей, и рекомендует себя этим кругам как будущего освободителя от германского насилия. С другой стороны русские, понятно, не гнушаются пользоваться услугами, особенно евреев, для подделки паспортов и передачи сведений. В последнее время предпринимается также тщетная попытка распространить пропаганду среди германских войск с целью натравливания и разложения.

Даже в Греции большевики пытались в течение нескольких недель со дня вступления немцев вновь восстановить брошенный на произвол судьбы Англией греческий народ против Германии и Италии, как гласит сообщение тамошнего германского уполномоченного. Здесь, как и во всех занятых областях, подготовляется революция на случай германо-русской войны, а также провозглашается присоединение к Советскому Союзу как панацея против всех затруднений.

Таким образом, русская пропаганда пыталась использовать в целях интернациональных козней во всей Европе те затруднения и перевороты, которые являлись результатом войны. Эта революционная агитация шла рука об руку с нарастающей из месяца в месяц травлей, направленной против германского правительства и его попыток установить прочный порядок в Европе.

II.

В полном соответствии с выше приведенной подпольной пропагандой находятся также и остальные средства политической агитации, которые применяются Советским Союзом в названных странах. Москва постоянно пыталась помешать посреднической роли Германии при улаживании территориальных споров между Румынией, Венгрией и Болгарией и препятствовала вступлению балканских государств в Пакт трех держав. Германо-итальянская гарантия новой румынской границы изображалась коммунистической агитацией как мера борьбы, направленная против Советов. Особенно противилась Москва присоединению Болгарии к Пакту трех держав. Особый уполномоченный Советского Союза был командирован в конце ноября 1940 г. к королю Борису,[126] чтобы помешать сближению Болгарии с державами Оси и одновременно, путем предложения гарантии, вовлечь Болгарию в советский фарватер. Русские пытались поддержать эту миссию при помощи мобилизации болгарских коммунистов, которые должны были инсценировать массовые петиции, обращенные к правительству. Когда несколько месяцев спустя Болгария дала свое согласие на вступление германских войск, советское правительство, несмотря на то, что оно до этого самым подробным образом было осведомлено германским правительством о причинах и целях германских мероприятий на Балканах, сделалось прямо-таки инструментом английской пропаганды, утверждая в подчеркнуто-враждебном публичном заявлении, что позиция Болгарии могла бы втянуть страну в войну. Это утверждение в достаточной мере опровергнуто фактами.

В Румынии с осени 1940 г. Советы преследовали цель усилить всякими способами внутренние политические затруднения нового режима и вызвать беспорядки для подготовки гражданской войны. Уже в ноябре 1940 г. коммунисты и платные агенты проникли в легионерское движение и пытались использовать внутренние разногласия в стране для темных дел Москвы. Коммунистическая деятельность, сказывавшаяся уже в ноябре 1940 г. в местных революционных планах, в особенности в нефтяных районах, достигла высшей точки в попытке восстания крайних легионеров 23 и 24 января 1941 г. Все это было организовано, согласно точным сведениям, преимущественно большевистскими агентами и местными коммунистическими вождями. После неудавшегося бунта некоторые предводители этого восстания укрылись в советском консульстве, чтобы избежать ареста. Германский посланник в Бухаресте сообщил о причинах попытки восстания следующее: „Переворот был организован русскими элементами, желающими таким образом через Румынию перекинуть мост в Болгарию, а также и агентами Сикрет Сервис. Те и другие сразу же оценили ситуацию и использовали ее для себя. Кто знаком с их методами, тому ясно, что они участвовали в игре. План таков: устрой любой ценой хаос, чтобы в Румынии, являющейся экономическим и стратегическим фактором для Германии, создать беспорядки“.

Так же ясно вскрылась интрига Москвы и по отношению к Югославии. Из найденных французских документов германскому правительству стали известны мнения нар[одного] ком[иссара] ин[остранных] дел Молотова, высказанные им югославскому делегату Георгевичу и ясно доказывающие, что Молотов в переговорах с Югославией с самого начала старался придерживаться антигерманской позиции, в то время как он высказывался доброжелательно о Франции и Англии. При этом Молотов, по словам Георгевича, открыто указал на возможность сопротивления Советского Союза в случае продвижения Италии и Германии в область Дуная. Кроме того, советское правительство, пользуясь этим случаем, потребовало от Югославии ускорения вооружений и сообщило, что оно готово эти вооружения поддерживать поставкой оружия в кредит.

У Георгевича в Москве создалось впечатление, что там Германию рассматривают как будущего противника. Уже сейчас Германия является сильным врагом, против которого вооружаются в Москве. Югославский делегат также полагает, что Советский Союз „всеми средствами старается замедлить и осложнить обещанные поставки“. Белградские военные инстанции подобным же образом судят о позиции русских. В одной заметке от 24 июня 1940 г., найденной в актах югославского Генерального штаба, говорится, что внешняя политика СССР совершенно независима от Германии и что, ввиду этого, и для последней не исключены сюрпризы“.

Основная позиция Советского Союза особенно ясно вырисовывается в вопросе поставки оружия Сербии, о чем свидетельствуют найденные в Белграде акты сербского военного министерства.

По инициативе советского правительства, сербский посланник в Москве передал 14 ноября 1940 г. помощнику нар[одного] ком[иссара] иностранных] дел Вышинскому список необходимого для Сербии военного материала. Спустя неделю, 21 ноября, сербскому военному атташе советским Генеральным штабом был дан следующий ответ: „Мы сейчас же поставим все затребованное“. Советы пошли еще больше навстречу. Поставки материала могли бы быть увеличены; Югославия также сама может установить цены и способ платежей. Югославский военный атташе мог сообщить, что Советы готовы на крупные военные поставки.

Единственным условием Советов была полная секретность; в особенности надо было воспрепятствовать тому, чтобы Германия, Болгария и Румыния что-либо узнали о поставках. Со стороны югославского военного атташе в Москве повторно было высказано пожелание, чтобы эти переговоры велись исключительно военными инстанциями ввиду опасений за сохранность тайны. Опасения военных кругов главным образом состояли в том, чтобы державы Оси не получили бы сведений о проектированных покупках. Из этого ясно, что югославские военные круги рассматривали побуждение Советского Союза к вооружению как меру, направленную против держав Оси. Стремление Советов к скорому окончанию переговоров сказывается даже в том, что уже на следующий день, т.е. 22 ноября, советский Генеральный штаб потребовал, чтобы уже на следующий день были указаны типы затребованного оружия. При этом Советы указывали на то, что получение быстрого ответа в собственных интересах югославов: „Каждая отсрочка очень опасна“. Соответственно этому югославы переслали 23 ноября запрошенные детальные указания. Но в последующие недели переговоры со стороны Советов замедляются. Обосновывается это сперва техническими причинами, а потом отрыто политическими аргументами. Очевидно, торговля оружием должна была быть использована как средство давления на правительство Цветковича, начавшее тогда сближение с державами Оси. После того, как в течение нескольких недель были сделаны попытки к устранению приведенных Советами технических причин, югославский военный атташе в Москве 4 февраля 1941 г. сообщил следующее: „4 февраля военный комиссариат Советского Союза мне сообщил, что переговоры о поставке военного материала были замедлены в связи с подписанием нашего пакта с Венгрией и торгового договора с Германией. Эти договоры рассматриваются как отчуждение от Советского Союза. В этом, как и в указании на то, что цена не играет никакой роли, сказывается, что они пытаются использовать наши нужды для политической игры“. Очевидно, правительство Цветковича не смогло закончить эти переговоры.

Как известно, белградский государственный переворот и правительство Симовича восторженно приветствовались советским радио и прессой. До переворота путчисты, несомненно, поддерживались в своих планах надеждами на советскую помощь. Казалось, что ожидания группы Симовича исполняются, когда в Москве 5 апреля 1941 г. был подписан советско-югославский пакт о дружбе и ненападении. Этот договор, судя по обстоятельствам, может рассматриваться как непосредственная провокация Германии и подкрепление антигерманской позиции правительства Симовича. Он нашел в мировой прессе в свое время соответствующий отклик. Везде подчеркивается несоответствие этого договора с германо-советскими соглашениями; он рассматривается как решительный поворот в германо-советских отношениях; говорится даже о возможности вступления Советского Союза в войну против Германии. Товарищ министра США Самнер Уэллс истолковывает русский шаг, после того как он до этого имел несколько бесед с полпредом в Вашингтоне, следующим образом: „Югославо-советский пакт дружбы может при известных обстоятельствах иметь необычайное значение. Пакт встречает всюду всесторонний интерес. Имеются причины предполагать, что он более ценен, нежели [просто] пакт о дружбе и ненападении“. Что заключение пакта было истолковано правительством Симовича как вызов на борьбу против Германии, следует из имеющегося документального свидетельства посланника Нинчича, брата министра иностранных дел путчистского правительства. На тесную связь между Симовичем и Советским Союзом далее указывает то обстоятельство, что после начала военных действий большое количество югославских военных самолетов полетело в Советский Союз, чтобы не быть уничтоженными. Кроме того, согласно достоверным сообщениям, советское правительство предложило югославским офицерам перейти на советскую службу.