Дневник Л. (1947–1952) - Кристоф Тизон

туалетной бумагой, чтобы вытереться.

Да, бывали деньки и получше, это верно.

Но самое важное для меня – остаться в живых.

Гум и его угрозы, Магда и ее ревность, режиссеры, кричащие «Мотор», научили меня одному – оставаться в живых.

* * *

Так далеко, как я хотела, очень-очень поздно ночью. Миндально-зеленый «шевроле» сначала вырулил на восток по направлению к горам в долине Сан-Фернандо. Принц-пианист несся по извилистой дороге на большой скорости, и мы постепенно поднимались к тому месту, где заходит солнце, и оранжевому небу над ним. О, какое это было счастье, я бы хотела провести на этом сиденье всю свою жизнь, на каждом вираже изучать город у моих ног, океан вдалеке и вечно чувствовать близость этого мужчины, которого я люблю, потому что он слаб и страдает, потому что он не гризли и не охотник. «На вершине гор мы займемся любовью, – сказал он со смехом, – а потом на пляже Венеции, а потом еще, где захотим». Я встала на ноги, придержавшись за лобовое стекло, и мы принялись выкрикивать что-то ветру, хлещущему нас по лицу на всем пути по этой древней горной дороге, названной краем света. Мы оба на краю света. Шаг вперед, шаг в сторону, и мы потеряем сознание, упадем.

Этим вечером я не вернусь. Клэр будет ждать меня. Может, даже впервые заглянет в асьенду, но меня не найдет. Наверное, Клэр даже выставит меня за дверь, но сегодня вечером мне плевать. Я уеду так далеко, как только захочу, останусь настолько поздно, насколько пожелаю, а завтра поплачу. Да и завтра еще не существует, а вчера уже прошло. Мы на гребне времени.

Мы любовались наступлениям ночи & поприветствовали зажигающиеся огни города, немного выпили & выкурили много сигарет & целовались & он любил меня & мы снова спустились к Венис-Бич, куда я не возвращалась с тех пор, как Гум приехал за мной к Магде. Снова вызов. Город оказался у нас под колесами, как по волшебству. Все, что тревожило меня в ту пору, когда я оказалась тут впервые, теперь заставляло трепетать. Огни автомоек, мотелей, ресторанов, кафе, бессмысленное движение машин и тысячи разноцветных огней, мигающих в ночи. Ну как же это красиво!

Губы и ягодицы в песке, он даже у меня в бюстгальтере. Мы играем во влюбленных, которые бегают и кувыркаются на пляже, а после лежим, прижавшись друг к другу. Уже глубокая ночь, и в свете полумесяца различить можно лишь пену волн. Чуток прохладно, и меня знобит, но мне так хорошо! Гул океана укачивает меня, пока принц рассуждает о звездах, о термоядерных реакциях и расширении вселенной. Он образован, мой принц, он читал Эйнштейна, поэзию. Он умеет разговаривать с такими девочками, как я, которым не дали доучиться. Однако он не украдет меня отсюда, как бывает в сказках, он сам сказал это мне, он не женится. Он ненавидит эти условности, это общество, его от них тошнит. Его часто тошнит, по-моему. Он хочет уехать в Нью-Йорк. Я умоляла его, но он не возьмет меня с собой, «никого не возьмет», по его словам. Он намерен играть в настоящем театре, намерен брать настоящие уроки актерского мастерства у Ли Страсбурга и Паулы Миллер, намерен стать настоящим актером, не таким, как эти глупцы в Голливуде. Он умрет молодым, я знаю это, умрет одиноким и спившимся. Это принц, вечно пребывающий в гневе, бесплодный эгоист. Не знаю, хватит ли у него таланта на что-то, кроме описания неба.

А мне плевать, я принимаю его таким, какой он есть, мой принц – страдалец и слабак. Я ничего не жду. Я счастлива, пусть и всего на одну ночь. Возможно, завтра я возненавижу его, но и на это мне наплевать. В нескольких метрах от дома Магды мне бесконечно хорошо быть в объятиях этого мужчины на одну ночь. На одну-единственную ночь, украденную у другого мужчины.

Когда-нибудь в будущем я построю свой дом под термоядерными реакциями звезд. Может, внутри поселится мужчина, а может, и нет. Но дом будет принадлежать мне и находиться будет далеко отсюда. Так далеко, как я того пожелаю.

* * *

Посмотрите на это!

Мне стыдно, но я должна рассказать о том, что они делают, о том, что они с нами делают. Урок! Черная доска!

Я спустилась по лестнице в школьной рубашке и юбке. Внизу, в центре комнаты в искусственном свете стоял мужчина в костюме, на стене под деревянным крестом висела черная доска, рядом – две школьные парты и девочка моего возраста. Это была Ирен, мексиканская племянница Марты, с которой я иногда болтаю на кухне, когда она приходит навестить тетку. Что она здесь делала? Она-то невинна. Она живет там, в темных кварталах и верит в Бога…

Поддельный преподаватель держал в руках палку. На доске было написано: «КАКОЙ ДОЛЖНА БЫТЬ ХОРОШАЯ ДОМОХОЗЯЙКА?». Остальные ждали под прожекторами. Все уже давно были готовы. Иван гримировал меня сегодня на полчаса дольше обычного. Когда я спустилась, Клэр закричал: «А, ну наконец! Мадемуазель заставляет себя ждать. Дисциплина ей совсем не знакома! Нужно это исправить!»

И загоготал.

«Мотор!»

Урок начался. Я постоянно должна была отвечать невпопад на ненастоящие вопросы. Мужчина в рубашке постепенно раздражался и стал угрожать. «Вы не выучили урок, мадемуазель! Хорошая домохозяйка должна быть послушной!» Естественно, потом он кинул меня ничком на парту с поднятой юбкой и приспущенными трусами. Он принялся бить меня своей палкой. Послушной! Она должна удовлетворять своего мужа!

Клэр орал: «Давай, Лолита, двигай задницей, или я надеру ее!» Я стала двигать. «Плачь!» Я заплакала. Мужчина, стоявший позади меня, контролировал себя все меньше и меньше и хлестал все сильнее и сильнее. По-настоящему. Он переходил от меня к Ирен, которая тоже лежала ничком на парте. Камеру передвинули, и я понадеялась, что конец съемок близится. Мне было больно, и я хотела, чтобы это закончилось, но, в довершение наказания, мужчина с седыми волосами стал звать смотрителей, директоров и попечителей школы. Все были такими же старыми и уродливыми, как и он сам. Мне приказали отбиваться, а потом привязали к кресту над доской… Остальное ужасно. Даже двухлетний ребенок понял бы, что, несмотря на жалкую мимику, которую от меня требовали, я не испытывала никакого удовольствия.

Стадо сумасшедших.

На секунду я подумала, что так Клэр мстит мне за ночь, проведенную вне дома с принцем-пианистом, а потом мысли вылетели у меня из головы, и я больше ни о чем не думала. Внезапно я увидела,