Чаша любви - Татьяна Ковалева

На этом познания английского языка у меня практически кончаются. Нет, конечно, кое-что я понимаю. «Но проблем!» — например, или «Хай!», или «Литл гёл» и подобное пресловутое и во языцех. Но в данный момент, когда приятный мужской голос выдает мне по телефону длиннейшую тираду скороговоркой и затем что-то спрашивает, мне кажется, что я ничего не понимаю.

«Где же Саша?» — мучает меня мысль.

Мужской голос опять что-то долго говорит и опять о чем-то спрашивает.

Я, вздохнув, кладу трубку. Ничего лучшего придумать не могу.

Больше меня никто не тревожит. После душа варю себе кофе. Легкий завтрак: родные, санкт-петербургские кукурузные хлопья, полпачки которых завалялись в одной из наших сумок.

Поглядываю за окно. Саши все нет. Я не могу припомнить, собирался ли он сегодня куда-нибудь с утра. Беспокойство и раздражение одновременно начинают одолевать меня. Ненавязчивая индийская музыка уже кажется мне навязчивой. Выключаю радио. Опять поглядываю за окно. Время идет. Скоро уже будет жарко. А я все сижу…

— Саша, где ты? — конечно, риторический вопрос.

«Но я приехала в Индию вовсе не для того, чтобы отсиживаться в номере!»

Я решительно поднимаюсь, надеваю светлый брючный костюм и выхожу из номера. Никто не запретит мне немного прогуляться. А прогуляться хочется. Ведь даже та улица, что под окном, таит в себе так много интересного!

Внизу в холле мне слегка кланяется портье. Приветливо улыбается. Быстрым взглядом оценивает мой наряд. Вижу, что глядит он на мой костюм с удовольствием, — так же, как и я на его лимонно-желтый тюрбан.

Портье говорит мне что-то. Я полагаю — комплименты. Мысленно даю себе страшную клятву: в свободное время подзаняться английским языком.

Портье опять вежливо кланяется:

— Мей ай хелп ю?

О! Это я понимаю. Он предлагает свою помощь.

Я изъясняюсь, как могу. Но, вероятно, не настолько плохо, чтоб смеяться надо мной. Или портье здорово вышколен. Ни тени улыбки нет у него на лице. Индиец серьезен, сосредоточен. Даже напряжен. Он вслушивается в кашу моих фраз…

Я спрашиваю портье, не известно ли ему, где мой… э-э… (несколько секунд подыскиваю подходящее слово. Сказать: друг, приятель — это соответствует действительности, но как-то неловко; мне кажется, это принижает меня — все-таки спим мы в одной постели, а я не потаскушка какая-нибудь; поэтому я выбираю слово «муж»)… хазбэнд.

Портье отвечает медленно, чтобы мне легче было его понять. Говорит, что мистер уехал рано утром. Он сам вызывал ему такси.

Больше индийцу ничего не известно. Благодарю его пожатием руки и выхожу на улицу.

Сразу чувствую объятия солнца. Но день еще только начинается, и солнце не набрало силу. В небе — ни облачка, в воздухе — ни дуновения.

Первый в мире гомеопат с любопытством взирает на меня со стены аптеки. Ночью он был куда привлекательней! Ночью он был — как живой.

Иду вниз по улице. С интересом гляжу по сторонам. Сегодня ночью мы проходили здесь с Сашей, но сейчас все выглядит совсем иначе. Я едва угадываю знакомые места: вот на этом углу сидел заклинатель змей, а вот в этом кафе, вот за этим столиком мы пили кофе.

На первом же перекрестке, не испытывая сомнений, поворачиваю направо. Почему направо? Все просто: какая-то витрина привлекла меня.

Иду дальше…

Фарфоровая посуда. Господи! Какая красота! Всплескиваю руками. Сервиз на двадцать четыре персоны. Цветы. Нет, это не цветы — это сказка какая-то! А вот изящная кофейная чашечка. На ней изображены мальчик и девочка. Девочка-англичанка сидит на качелях, сплетенных из лиан, мальчик-индиец качает ее. Они смотрят друг на друга с любовью. Это так трогательно! Я бы, конечно, купила эту чашку, но кто знает, какие покупки мне еще предстоят. Ведь у меня всего триста долларов. Или целых триста? Ну, с этим мы еще разберемся.

Я иду по улицам Дели, и настроение мое поднимается. Город очень интересный. Как и многие восточные города, это город контрастов. Всюду камень, асфальт, бетон, железо, стекло… Колоссальные здания — банки, офисы. И вдруг рядом — лачуги; ветхие, покосившиеся, сколоченные из тоненьких, кривых, иссушенных солнцем дощечек.

Обилие велосипедов. Я никогда в жизни не видела столько велосипедов одновременно. Велосипеды разных конструкций. Есть даже трехколесные — с маленькой кабинкой для пассажира; это тоже такси.

И конечно, бросаются в глаза сари. Как прелестны молоденькие индианки в сари — самых ярких, самых разнообразных цветов! Я убеждаюсь: ничто так не подчеркивает фигуру женщины, как индийское сари! О, я непременно куплю себе сари и увезу в Петербург.

Индианки мягки, пластичны, таинственны. Да, в них присутствует некая тайна. Как и в самой Индии! От чего это впечатление? Может, от смуглости их кожи, от черных-пречерных глаз? Или какую-то черту характера, нечто общенациональное я воспринимаю ошибочно как таинственность?

А другие девушки каковы?

Я загибаю пальцы: немки, насколько мне известно, сентиментальны — какая-нибудь мелочь может довести их до слез; гречанки гибки, грациозны — все гречанки хорошие танцовщицы; француженки кокетливы, умеют строить глазки; итальянки пылки и любят пожестикулировать; а русские… русские — просто красавицы, это общепризнанный факт.

И я постараюсь быть ему подтверждением!

Так, размышляя, вертя во все стороны головой, иду я дальше и дальше, пока не натыкаюсь на большую антикварную лавку. Вот уж где есть что посмотреть!

Открываю дверь и вхожу внутрь, у меня над головой громко звякает колокольчик. Слышу некий сладковатый запах, напоминающий запах ванилина.

Продавец, по виду явно потомок англичан, уже спешит ко мне:

— Мисс?..

Он услужлив, предупредителен. Он не слушает моего англо-младенческого лепета, а следит за моим взором. В этой лавке, конечно, целое море ценностей: чеканные блюда и кубки, старинное оружие, подзорные трубы, табакерки, павлиньи перья, старые книги и географические карты (может, еще капитана Кука), столовое серебро (ах, я всегда была неравнодушна к старине!) и резные деревянные фигурки… тут и картины местных мастеров, и лаковые миниатюры, и шахматы слоновой кости, и медальоны, и коллекция портсигаров, и даже милые сердцу русские матрешки… Но взгляд мой только скользнул по всем этим сокровищам. Мой взгляд, за которым профессионально следил потомок англичан, остановился на маленькой бронзовой статуэтке. Мой взгляд прилип к ней, и у меня уж не было сил оторвать его.

Это был танцующий Шива… Господи! Он околдовал меня.

«Сколь он изящен! И фантастичен, и в то же время прост!»

Продавец реагирует мгновенно: он теперь говорит без умолку, он открывает витрину, достает статуэтку, чисто механически обмахивает ее фланелевой тряпочкой, — хотя Шива и так сияет, на нем нет ни пылинки. Потомок англичан протягивает мне бронзовую фигурку с благоговением. Только я не пойму, с благоговением к кому: к нему, могущественному индийскому богу, одному из божественной триады-тримурти, или ко мне — покупательнице, могущей в этой лавке что-то купить. Или хитрый продавец в целях саморекламы устраивает маленький спектакль? Чтобы я в отеле рассказала о нем и чтобы завтра с утра сюда явились Брауны, или Дитрихи, или Губергрицы?