Рабы ГБ - Юрий Щекочихин

И тогда не поднял бы среди ночи своего товарища, киевского корреспондента "Литературной газеты" Сергея Киселева, не пришлось бы нам пережить с ним вместе череду замечательных приключений, не прятались бы мы с ним в глубине Карпат, не заметали бы как зайцы следы, то покупая, то сдавая билеты на разные рейсы в разные города. А еще не сидели бы целую ночь в его киевском корпункте, торопясь на бумаге зафиксировать то, что увидели и услышали, и до сих пор, наконец, не мучались бы над простеньким вопросом: как же ОНИ сумели проникнуть потом, уже в Москве, в гостиничный номер Сергея и заменить кассету.

То есть не случись той утренней нашей встречи, и жизнь лишилась бы одной своей частички, так необходимой для познания происходившего и происходящего.

Статья "Последняя жертва "Малой земли" в свое время наделала некоторый шум.

В своем архиве я нашел ее оригинал, и самое любопытное в нем - те вычеркивания редакционных начальников, в которых видно время. В этом времени многое уже "можно", но еще оставалось "нельзя".

То есть шел 1990 год...

Ну ладно, к сути происшедшего с Виктором.

Итак, повторяю, шел 90-й, со всеми присущими тому году реалиями. Вернее, что существенно для этого повествования, год только начинался и пока еще никто не предполагал, как все может измениться после августа того же года.

А статья начиналась так:

"По московским приемным ходит парень. С Пушкинской улицы, из Прокуратуры СССР - на ул. Дзержинского, в КГБ, с проспекта Калинина, то есть из приемной Верховного Совета СССР, на Старую площадь, в ЦК КПСС... Один круг, второй, третий...

Подозреваем, что, увидев его, вновь, как от зубной боли, взвывают хозяева кабинетов: "Опять ты! Но мы же тебе все объяснили! Чего же ты еще хочешь!"

Но парень все ходит и ходит, чувствуя себя как в чужом городе, как в чужой стране: кто-то идет следом? или показалось? что так пристально смотрит прохожий? или он смотрит мимо?

Уже полтора года тридцатилетний Виктор Идзьо живет в Москве, грубо нарушая паспортный режим. И если есть форма протеста в виде забастовки или голодовки, то он выбрал себе бездомье, решив, что, пока справедливость не будет восстановлена, домой, в Ивано-Франковск, он не вернется...

А как же все началось?

Пытаемся восстановить хронологию.

... Днем 13 августа 1986 года к отцу Виктора приехали с обыском, поводом для которого послужило анонимное заявление: в доме хранится ворованный технический спирт.

Спирт не нашли, но неожиданно из-под шкафа был извлечен пистолет марки "ТТ" и две обоймы к нему с шестью патронами.

Сотрудники милиции, решив на месте, что оружие не могло принадлежать ни отцу Виктора, ни его младшему брату, ни тем более матери, задержали Виктора, и тот уже к вечеру оказался в тюремной камере.

Следствие велось семь месяцев, из них четыре Идзьо находился под стражей, дважды суд направлял дело на доследование, трижды менялись следователи, пока, наконец, в марте 1987 года дело не прекратили за недоказанностью вины Виктора, и вслед за этим ему была выплачена денежная компенсация за незаконный арест. Больше того! Не остались безответными и обращения самого Виктора в областные, республиканские и центральные органы власти.

В июне 1987 года заместитель прокурора Ивано-Франковскои области сообщил ему: "За допущенные в процессе расследования нарушения, связанные с арестом и привлечением Вас к уголовной ответственности, к следователям Тысменицкого РОВД и прокурору района приняты меры реагирования".

В апреле 88-го прокурор Украинской ССР написал ему: "За необоснованное привлечение Вас к уголовной ответственности работники органов внутренних дел и прокуратуры привлечены к строгой дисциплинарной ответственности". А в феврале 89-го уже заместитель Генерального прокурора СССР уведомил его, что "к лицам, виновным в допущении нарушений, приняты меры".

Наконец, уже в июле 90-го года заместитель генерального прокурора подробно отчитался секретариату Верховного Совета о мерах, принятых в отношении лиц, виновных в незаконном аресте Виктора.

Помним, когда мы с Сергеем Киселевым просматривали кипу официальных ответов, то еще поражались настойчивости этого парня: до таких вершин власти дойти! Скольким людям судьбы поломать! И ведь нашли-то у него, в конце концов, не "стреляющего словом" Солженицына, а настоящий пистолет с патронами, которым можно человека не морально изувечить, а физически. И просидел-то всего - подумаешь! - четыре месяца. Что за срок при наших упорно повторяющихся судебных и следственных ошибках! И дело-то прекратили не за отсутствием состава преступления, а по хлипкому поводу - за недоказанностью! Ведь если честно - почти уже начали сочувствовать тем, кто устало писал Виктору:

"Вновь сообщаем..." или "По другим вопросам Вам ранее давались ответы и разъяснения".

И мы даже понимали: тем, кто проверял дело Виктора, было отчего устать.

Ведь четыре года он упорно доказывает, что милиция и прокуратура - лишь исполнители операции, рожденной совсем не в милиции или в прокуратуре, а в недрах КГБ. И потому его не могли убедить ни заверения высших прокурорских чинов страны, ни многочасовые беседы с ним в разных приемных, ни три, повторяем, три (!) комиссии - две из КГБ Украины и одна из КГБ СССР, которые с выездом, как у них говорят, "на место" проверяли доводы Виктора.

Более того! То ли от отчаяния, то ли от отчаянного озорства он подал на КГБ СССР заявление в суд.

Представляем себе изумление судей Дзержинского района Москвы, когда они получили заявление Идзьо! И опять - можно лишь поражаться настойчивости Виктора, когда с этим заявлением он дошел до Верховного суда России.

В январе 91-го начальник управления КГБ СССР написал ему: "Сообщаем, что служебное расследование, документальные материалы, предоставленные в ваше распоряжение органами прокуратуры, внутренних дел и другими организациями, а также беседы с названными Вами и другими лицами, располагающими необходимой информацией, убедительно свидетельствуют о непричастности органов КГБ к ущемлению Ваших законных прав и интересов".

Нет, нет и нет! - терпеливо, как ребенку, объясняли ему:

КГБ не имеет отношения к увольнению вас с работы. Не КГБ, а милиция и прокуратура напортачили в вашем деле! Не подбрасывали мы вам пистолет! И уж тем более - не ведется за вами слежка на московских улицах! Очнитесь! Умойтесь холодной водой!

А он с таким же детским упорством твердил: да, да, да... Вот что сам Виктор рассказал нам о том, что случилось 13 августа 1986 года:

"Утром я приехал из Одессы, побыл немного дома, в селе Угринове, мать попросила отвезти деду в Ивано-Франковск грибы. У деда я пробыл минут пятнадцать, когда раздался звонок в дверь. Дед открыл и сказал, что это ко мне... На пороге стояли трое. "Поедешь с нами", - сказал мне один из них.

"То есть, - уточняем мы, - тебя задержали не дома у родителей, а у деда?" - "Да... Я ничего не мог понять. На улице стояли две машины "Жигули" и "уазик". Двое работников милиции были в рубашках, а третий, показавший деду удостоверение КГБ, в пиджаке, хотя и было очень жарко. В машине я спросил, куда меня везут? Мне ответили: "Скоро сам все узнаешь".

Естественно, мы поинтересовались: "Тебе показали постановление об обыске и задержании?" - "Нет. Только когда мы подъехали к нашему сельсовету, мне сообщили, что есть анонимка, будто мой отец хранит дома спирт..." - "А ты-то при чем?" - "Я спросил то же самое... Когда приехали в село, они захватили двух понятых, председателя сельсовета и секретаря, и мы поехали в наш дом. Когда вошли в дом, они прочитали удивленным родителям анонимку и постановление об обыске, чтобы найти спирт (хотя мой отец не имеет никакого отношения к спирту - он работает таксистом). Но сразу же они начали искать спирт - на книжных полках... Они забрали несколько книг и мои стихи, а пока один человек прощупывал миноискателем стены, другой, тот самый, в пиджаке, вдруг обнаружил за шкафом пистолет". - "Миноискателем? - удивились мы. - Они что, приехали на обыск со спецтехникой?" - "Да... Когда тот, в пиджаке, вытащил из-под шкафа пистолет, мать начала кричать на него: она только что под шкафом убирала, и там не было никакого пистолета". - "А спирт-то нашли?" - "Нет. Да они его и не искали. Как только вынули пистолет, обыск был закончен". - "Но как они определили, что это твой пистолет? Может быть, его отец спрятал?" - "Спросите у них... Мне сказали, чтобы я взял еды на одни сутки, и увезли в тюрьму..."

Это - запись нашего с ним разговора в редакции. А вот что он написал, официально обращаясь в редакцию "Литгазеты":

"В камере номер 66 трижды судимый рецидивист под угрозой заточенной ложки и лезвия, которые он вытащил из каблука, выбил из меня "явку с повинной", сам ее куда-то отнес, и потом она была на суде единственным уличающим меня документом. Суд не поверил "явке", и был разыгран второй суд с ложными свидетелями... Однажды меня вызвал из камеры лейтенант - тюремный оперативник (личность его так и не установлена следствием), и предложил мне сотрудничать с КГБ, пообещав взамен, что поможет выбраться из тюрьмы. Когда я возвратился в камеру, там меня все дружно убеждали, что так и надо сделать... Я отказался и без каких бы то ни было причин попал в карцер на десять суток. Приходившие в карцер офицеры издевались надо мной. Один раз вечером меня завели в обитую войлоком комнату, где происходят всякие расправы над людьми, но бить не стали, хотя перед глазами маячили два здоровых детины... Потом по настоянию областного прокурора меня выпустили, взяв подписку о невыезде... Выйдя на свободу, я узнал, что слухи, распускаемые обо мне, превзошли все мои ожидания. Суть их сводилась к тому, что, оказывается, я был связан с американской и английской разведками, что у меня была изъята запрещенная литература, что накануне я ездил в Одессу на связь с резидентом, что у каких-то моих друзей изъяли радиостанцию, а лично у меня - доллары и семь штук американского оружия. Все это меня ошеломило, и я тут же побежал в КГБ Ивано-Франковской области. Там меня принял сотрудник Егупов, который на мой вопрос, на каком основании органы КГБ распускают порочащие меня слухи, ответил так: "Советую тебе молчать, слухи утихнут, а КГБ твое дело прекратит".