Жена по заказу - Алла Драбкина

– Чем длинней и точней, тем лучше.

– Приревновал, наверное.

– Ты мне не «наверное», а точно. Как было дело. Дословно.

– Ну один раз мы встретились с Яной в издательстве. Погода была ужасная. Грязь, вода… А Яна была в очень длинной шубе. Ну я и подогнал ей машину к самому крыльцу. Вдруг выскакивает Нефедов с таким лицом… Да вы видели его в «Фантоме».

И начинает орать что-то типа: "А, по переулочкам Я сказал Панфилову, что ты проментовская журналистка и что лучше уж ты, чем свора дур со своими домыслами.

У меня было много дел: Кирюша да и сам Виктор, пребывавший в растерянности. Но я должна была пойти к Нефедовым.

Роскоши там не было, как и особого уюта. Когда-то, видимо, это считалось «ого-го», но в наше время… «Сталинская» трехкомнатная квартира, требующая ремонта.

Взглянув на хозяйку, я поняла причины. Она, наверное, в чем-то была похожа на меня, на Сову и на многих других женщин наших лет, потерявших опору в жизни.

Женщина, явно когда-то красивая, опрятно одетая. Лицо милое и улыбчивое, но какое-то испуганно-потерянное. Думаю, ей, как и мне, не часто хотелось выходить на улицу. Видимо, она давным-давно порвала большую половину дружб и связей и нечасто пользовалась телефоном. Волосы ее были аккуратно причесаны, но не уложены в парикмахерской. И дело не в том, что мы застали ее врасплох – просто теперь это был ее образ жизни, хотя было заметно, что раньше он был другим.

– Это Евгения Лохматая, журналист, – назвал Леха мою девичью фамилию. – Мы позвали ее присутствовать потому, что она, что бы ни случилось, не обольет грязью вашу семью. Вы видите, она не из теперешних. Ой, простите, Женечка, это Вера Алексеевна Нефедова…

Рукопожатие Веры Алексеевны было теплым и дружелюбным.

– Что вас интересует? – спросила она.

– Вообще-то, ваша семья. Ваш муж в свое время работал по культуре, а я однажды написала пьесу. Я бы хотела, чтоб вы рассказали о нем. Вдруг это поможет вашему сыну?

Ну и врала же я. Ее муж был партийный идеологический подонок, а уж помогать младшенькому я не собиралась. Потому-то, говоря эти слова, я не посмотрела ей в глаза. Но она мне, кажется, поверила. Наверное, любила мужа.

– Где мы можем поговорить?

– Народу нет только в кабинете Николая Ивановича… Кофе?

– Да, если можно.

Кабинет Николая Ивановича! Лучше бы сказала: музей. Стены кабинета были похожи на иконостас!

Я как-то и забыла, что в молодости Николай Нефедов был актером, потом, видимо, оказался не у дел и по комсомольской линии попал вначале в райком, потом в обком.

Не удивительно, что стены громадной комнаты были увешаны его актерскими фотографиями в гриме разных ролей. Импозантный мужчина, но вот только сразу видно – плохой актер. Глаза лживые, позы напыщенные.

С трудом я нашла с десяток обычных снимков, без грима (взяла один, без жены и сына). Фотографии без грима не молчали, они показывали того, кем он и был.

Красавец-мужчина, слыхали такое? Не думаю, что он крайне переживал, когда вместо театра оказался в райкоме. Такому, как он, все равно, где развернуться. На лице так и написано: «нельзя перетрахать всех баб, но вы видите, как я к этому стремлюсь?» Как ни странно, большинство взрослых женщин на таких не клюет, разве что сами нечто в этом роде. У меня был один такой, да и подружки рассказывали. Похотливость этих красавцев часто является следствием их импотенции.

И не физической, нет, – физическую можно преодолеть. Скорее – моральной. Женщины, если они не сопливые девчонки, чувствуют пустоту таких вот гусей. Выйти за него замуж? Да он будет спать со всеми, кроме тебя. Уводить такого от жены, если он уже женат? Нет, такого не уведешь.

Да в случае Нефедова это было бы и невозможно – деятель. А тогда, спрашивается, что с ними делать? Выслушивать его истории о победах над женщинами, о крутых бабках (только ведь коробки конфет не подарит), о том, как он вчерась во время партийной охоты медведя влет убил, а позавчерась выпил три бутылки «Наполеона»?

При всем своем внешнем очаровании и обаяний эти пустоголовые мужички часто попадают в опасные сексуальные ситуации. До самых низких проявлений. Предположим, покрутила баба перед ним хвостом назло своему мужу или любовнику, а он уже насиловать ее тащит. Да и вообще он все делает невпопад.

– Вера Алексеевна, у вас была хорошая, дружная семья?

– Да, – ответила она и покраснела.

– Николай Иванович занимался Колей?

– Когда мог. Он ведь был очень занят. И обком, и постоянные выезды в область. Смотры, банкеты, драмкружки, хоры, ансамбли…

– Он брал Колю или вас с собой?

– Меня на премьеры, а Колю... это было не принято.

– Он был очень красивый мужчина, в него явно влюблялись женщины. Они не беспокоили вас?

Она опять смутилась до слез.

– Девчонки были. Ну типа ПТУ. Записочки писали.

– Они сохранились?

– Господь с вами! Зачем?

– А как вы относились к этому?

– Ну не виноват же был Коля, что он такой красивый и умный? Да еще при деньгах! И потом… – Она замялась. – Потом... он был более чем средним в смысле… Он говорил, что по природе моногам и может только со мной. Я тоже не очень пылкая женщина, и в этом смысле мы устраивали друг друга…

Сейчас ей, видимо, вполне искренне так казалось.

– Ну что ж, не буду вас больше беспокоить, пообщаюсь с милицией.

Я вышла в прихожую, нашла Леху.

– Ищите в кабинете любовные письма, записки, все что угодно в таком роде.

– Жена сто раз могла выбросить.

– Нет. Она сделала из кабинета музей и, хоть режь меня, вряд ли прочла хоть одно не причитающееся ей письмо. А если прочла – то одно. На второе у нее не хватило бы сил.

Я протянула ему хозяйственные подсчеты, написанные почерком Яны.

– Ищи этот почерк прежде всего.

По дороге мои соображения лишь углублялись.

Итак, девочке – 14 – 15, мужику – 37 – 38. Мужик следит за собой, холеный, хорошо одет. Да одно то, что Яна не замечала старости Виктора, .тоже кое о чем говорит. Первая любовь часто отбрасывает тень на всю последующую жизнь. Тут все очень даже сходится.

Если я окажусь права, значит, не такая уж я идиотка и могу еще жить и мыслить.

Ночью позвонил Леха.

– Ты была права!

– В чем?

– Ну в письмах. Он их копил. За всю свою жизнь я не прочитал столько пошлостей, непристойностей и чепухи. И все якобы о любви. Он перевязывал их ленточками разных цветов, клал между ними цветики и лаванду. Он был просто маньяк. Ну вот чтобы так носиться с таким дерьмом и в своем родном доме хранить такое… Жена, видимо, совсем отмороженная…

– Просто я знаю тысячи примеров, когда женщины именно так любят мужей и детей. Но все это лирика. Есть письма от Яны?

– Есть. Одно.

– Читай.

– «Если ты думаешь, что Кирюха твой сын, то глубоко заблуждаешься. Когда ты отрубился, я была еще с Рубахиным и Чураковым. Блюди эту бумажку как документ и посмей только тронуть мою мать. Ведь на суде она может сказать такое, чего нормальному человеку и не приснится. И даже я не смогу ее остановить. Я».

– Значит, узнав о рождении ребенка, он еще пытался мстить Яне и ее матери! – завопила я.

– Обычное дело.

– Будешь проверять Рубахина и Чуракова?

– Положено, конечно, но зуб даю, что они тут ни при чем.

Как выяснилось, Рубахину в то время было 62 и он был похож на плохо одетого борова, а Чураков был непьющий-некурящий и никогда не принимал участия в саунных оргиях.

– А любовных писем от Яны вы не нашли?

– Что же, он совсем дурак? Конечно нет. Как только появился ребенок, он их тут же уничтожил.

Оставил только свою оправдаловку.

– А у других девиц были намеки на беременность?

– Зачем он будет хранить такие письма?

Действительно, зачем?

Мы с Виктором сидели и составляли список, кого официально пригласить на похороны. Он, следуя своему стереотипу, спутал похороны с презентацией, а потому я взяла дело в свои руки. Пришлось, правда, позвонить Вере Вальдемаровне и узнать о родственниках.

У Яны были две двоюродные сестры с мужьями и детьми, тетка – безработный инженер, две школьные подруги. Виктор очень удивился, когда я слишком подробно расспрашивала про родственниц и подруг.

– Ну зачем тебе рост и объем груди этой самой Тани?

– А ты хочешь, чтобы Вера торговала вещами твоей жены?

Он понял и сник.

Вера явилась накануне похорон, но была помещена в мою комнату. Я спала у Кирюши, а комнату и спальню Яны закрыли на ключ. В конце концов Вера не выдержала:

– Это все вы! Вы! Он бы сам не догадался запирать двери перед родной матерью.

– Так положено, Вера Вальдемаровна, – солгала я.

И эта дура поверила.

– А как мы будем делить все, что осталось от Яночки? – не унималась она.

– Уже поделено.

– Но я мать... я должна…

– Да. Вы были ей должны. И много. И отдавать долги начнете завтра же. Если вы устроите сцену с воплями, я прослежу, чтоб вас изолировали.