Северное сияние ее глаз - Александр Матюхин

Один вдох — и она понимает, что прошло еще одно мгновение жизни (жизни, без секса с Ним, а, значит, жизни никчемной и совершенно никудышной).

Стоило бы задуматься. Она не считает себя фригидной женщиной, но никогда не гоняется за сексом. Беспорядочные половые связи — не в ее стиле жизни. Не подобает женщине с принципами спать с кем попало. Если только у тебя не огромный член. Пожалуй, это верный фактор, по которому она определяла своих партнеров. Сколько у нее их было? Дай бог памяти. Шесть. Да, шесть. За всю жизнь. С первым Инга встречалась полтора года. Он бы жеребец что надо. Но мудак. И пришлось с ним расстаться. Остальные пять в подметки не годились первым, но были очень даже неплохи. Одни — упорны. Другие — выносливы. Один выдерживал два с половиной часа без перерыва (в конце концов, это ее и утомило).

Инга любила заниматься сексом. Но никогда не ставила его в венец своих отношений с мужчинами. Секс для нее был продолжением знакомства, но никак не его началом.

И все же сейчас, лежа под одеялом, закрываясь от света, отгоняя мух-мысли, ощущая запах собственного пота, она думала только о сексе с незнакомством. Пусть это будет началом отношений. Пусть, черт возьми, это будет их завершением. Но она хотела, чтобы раздался стук в дверь, она открыла и увидела на пороге Его. Да, если так случиться, Инга не растеряется. Она знает, что делать.

Вздох — секунда потерянной жизни.

И в тишине ее одинокой квартиры (коридор, слева кухня, справа — комната со стеклянной дверью, в конце смежный туалет и ванная комната) раздается стук. В дверь.

Сердце ее выпрыгивает из груди. Она захлебывается одеяла вздохом, не может выпустить воздух и не дышит совсем. Она высовывает голову из-под, щуриться от яркого света, мгновенно забившего глаза — и прислушивается.

Показалось, или нет?

Нет. Стук повторяется. Негромкий, ненавязчивый, вежливый, терпеливый. Стук человека, который прекрасно осведомлен о проблемах девушки Инги, который готов ждать, пока она вылезет из-под одеяла, натянет джинсы и майку, посмотрит в зеркало, поправит прическу, смокнет кончики пальцев языком и протрет глаза и нос, схвати влажную салфетку и промокнет лоб, щеки и виски — и только после этого побежит открывать.

Стучавший ждет. Он не торопит.

Открывая дверь, Инга понимает, что забыла надеть тапочки — и стоит на холодном линолеуме босиком, с некрашеными ногтями. Но эта мысль по-детски глупа. Потому что за дверью стоит Он.

Он улыбается. Челка по-прежнему скрывает один глаз. Сигареты уже нет, но Инга все равно смотрит на уголки его прекрасных губ. Потом она видит в его руке букет роз. Прекрасный букет ярко алых роз.

— Как?.. — выдыхает она, ощущая, что теряет драгоценные секунды.

(Надо хватать его за ворот белоснежной рубашки и тащить по коридору в комнату, на кровать!)

— Я же говорил, что мы еще встретимся, — улыбается он в ответ, — решил не тянуть с этим.

(Надо хватать его за ворот белоснежной рубашки и тащить по коридору в комнату, на кровать!!)

— Но я же не говорила вам ни своего адреса, ни имени, ничего! Откуда?!

(Надо хватать его за ворот белоснежной рубашки и тащить по коридору в комнату, на кровать!!!)

— Да я у вас и не спрашивал. — Отмахивается он, — держите, это вам.

(Надо хватать его за ворот белоснежной рубашки и тащить по коридору в комнату, на кровать)

Она берет розы — небрежно, хотя любуется их красотой и потом, быть может, вспомнит о них — ощущает, что они пахнут его туалетной водой. Или, быть может, это его туалетная вода пахнет розами.

Она кидает розы на подставку для обуви.

А потом хватает его за ворот белоснежной рубашки (с треском рвутся пуговицы, но никто не замечает) и тащит его по коридору в комнату (а он стягивает туфли и швыряет их в сторону), на кровать.

На кровать.

И уж там он знает что делать.

Уж поверь…"

Далее страницы из тетради вырваны.

ОН.

1.

За гранью мира, тепла и света.

Снилось, как я бегу по дороге. И под ногами уже не асфальт, а песок. По обочинам — кофейные автоматы, газетные киоски, мусорные баки, деревянные лавочки. Позади — солнце. Впереди — темнота. И солнечные лучи гонятся за мной, в надежде сцапать и ослепить. Как хищные животные, загоняющие жертву. Как маньяки-убийцы из фильмов ужасов. Как много кошмарных видений из моей жизни.

И я чувствую, что холод пробирает до костей, а спасительная темнота все отступает, насмехаясь. И изо рта идет пар. А я бегу, задыхаясь. Бегу к своей мечте. Моя мечта — в темноте. Может быть, моя мечта и есть темнота. Я всю жизнь стремился к ней, прятал глаза от солнечного света, скрывался за плотными шторами в отелях, гостиницах, квартирах. Моя мечта, черт возьми, вечная полярная ночь. Мой Рай. Моя конечная точка.

Я поднимаю глаза всего лишь на мгновение, но этого достаточно, чтобы увидеть очертания города сквозь туман. Города, который находится на самом краю света, где-то возле Ледовитого океана.

Может ли быть у человека две мечты? Целая пара несбывшихся желаний? Наверное, да. Хотя не могу сказать наверняка. Ведь во сне все так неопределенно. Я бы хотел ответить на этот вопрос более точно. Я почти наверняка знаю ответ. Я пытаюсь поймать ускользающую мысль…

Но сейчас я просыпаюсь.

2.

У изголовья кровати сидела Екатерина. Уставшая. С взглядом светлым, словно раннее северное солнце, и тяжелым, будто солнце это катилось с крутой горы, собираясь сжечь меня и мои глаза в один миг. От Екатерины пахло валерьянкой, духами, шампунем, вином. Увидев, что я открыл глаза, Екатерина улыбнулась. Как-то печально, словно близкий человек прощался со мной, зная о том, что видит меня в последний раз.

— Сейчас вы не похожи на врача, — сказал я слабо.

— Вы же тоже не похожи на больного, — отозвалась она. Голос Екатерины дрожал. Видимо, она много плакала в последнее время. Я поймал себя на мысли, что давно не видел Екатерину.

Ведь сегодня воскресенье? (Я посмотрел на окно, но его плотно закрывали белые жалюзи). Вечер воскресенья, так?

— Я-то еще как похож! Посмотрите на меня. Лежу тут, с руками… Голова раскалывается, во рту пересохло, капельница какая-то…

Я попытался поднять руку и обнаружил, что крепко привязан к койке.

— И глаза болят, — пожаловался я.

— Еще бы. Мне сказали, что вы выскочили из больницы с такой скоростью, словно собирались побить мировые рекорды на короткой дистанции.

Я улыбнулся. Кожа на губах потрескалась — улыбаться оказалось чрезвычайно больно. Но я все равно улыбнулся, потому что женщина-врач мне нравилась. И как женщина и как врач. От нее веяло каким-то… доверием, что ли?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});