Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович

в поездке венгерский фотожурналист Роберт Капа. Гуляя по столичным улицам, Стейнбек отмечал: «Исчезли целые районы узких и грязных улочек старой Москвы, и на их месте выросли новые жилые кварталы и новые учреждения». Город стал чище. Прежде грязные улицы Москвы теперь были вымощены, выросли «сотни высоких новых жилых домов и новые мосты через Москва-реку, улицы расширяют, статуи на каждом шагу»[446].

Заметил Стейнбек и то, что город спешно ремонтировали. Многие дома стояли в лесах, их красили или перекрашивали, а Кремль, мосты и общественные здания увешивали гирляндами электрических лампочек. «Работа не останавливалась вечером, она продолжалась ночью при свете прожекторов, город прихорашивался, приводился в порядок: ведь это будет первый послевоенный юбилей за многие годы»[447]. Стейнбек узнал, что все силы сейчас были брошены на подготовку к торжественному празднованию 800-летия Москвы, после чего уже в ноябре страна собиралась отмечать 30-ю годовщину Октябрьской революции.

Стейнбек и Капа увидели результаты выполнения Генплана 1935 года. Хотя война и прервала ход работ, за последние годы межвоенного периода из этой программы по украшению столицы все-таки успели сделать многое: проложили широкие проспекты, возвели мосты и новые общественные здания. Но два иностранца наблюдали и за обществом, переживавшим в 1947 году медленный и тяжелый переход от войны к мирной жизни. Помимо многочисленных изменений и улучшений, которые произошли в Москве, Стейнбек замечал и следы измождения на лицах: «Несмотря на предпраздничную суматоху, люди на улицах выглядели усталыми. Женщины очень мало или совсем не пользовались косметикой, одежда была хоть и опрятной, но не очень нарядной»[448]. Мужчины же, явно демобилизованные, ходили в военной форме, часто без знаков различия, – из чего Стейнбек заключил, что другой одежды, кроме этой, у них, наверно, просто не было[449].

В Советском Союзе послевоенные годы стали порой больших надежд, но и глубоких разочарований. Физические и психологические раны заживали еще долго, и мирная жизнь оказалась суровым испытанием как для простых граждан, так и для чиновников. СССР победил в войне, расширил территорию, распространил свое влияние на Восточную Европу и заявил о себе как о сверхдержаве на мировой арене. Но что именно принесла эта победа советскому обществу, как она сказалась на культуре и политике, оставалось поначалу не совсем ясно. При том что многие советские государственные служащие и огромное количество рядовых граждан рассчитывали теперь на заметные послабления и возобновление сотрудничества с Западом, советское руководство, напротив, явно скатывалось к возвращению репрессивной и изоляционной политики 1930-х годов. Сталин, идейный вдохновитель победы СССР, обратившись к задачам восстановления, снова призывал к бдительности и борьбе с врагами Советского государства[450].

Празднование юбилея Москвы подарило людям короткую передышку, позволило ненадолго забыть о всегдашней удушливой атмосфере. Физик Сергей Вавилов, который, будучи президентом Академии наук, в ту пору постоянно находился в центре жарких научных дебатов, записал в дневнике, что в день праздника в Москве стояла «сияющая погода»[451]. На небе не было ни облачка, и толпы людей гуляли по улицам и паркам Москвы, наслаждаясь теплом и наблюдая за бесконечными праздничными мероприятиями. Ветерок колыхал красные шелковые знамена, на которых красовались лозунги, выведенные славянской вязью. Толпы народа устремились на улицу Горького и там, на Советской площади, как записал в дневнике Вавилов, почтили память Юрия Долгорукого, легендарного основателя Москвы. А именно – торжественно открыли закладной камень на месте будущей конной статуи князя XII века, которую было решено воздвигнуть напротив здания Моссовета. С 1918 года там стоял революционный монумент Советской конституции, но с 1941 года он не ремонтировался и находился в плачевном состоянии[452]. Теперь же, в пору празднования 800-летия Москвы, власти сочли нужным заменить обветшалый памятник большевистской революции статуей, которая увековечит давнее дореволюционное прошлое.

Безусловно, празднества по случаю 800-летнего юбилея Москвы производили несколько странное впечатление. Георгий Попов торопил подчиненных с подготовкой к сентябрьскому торжеству, но был не в силах унять тревогу, которую выражали и чиновники, и простые граждане, находившие праздник если не откровенно кощунственным, то неуместным. В мае 1947 года Попов получил свежие доклады районных властей о том, как они готовятся к юбилею. Глава города узнал о самых разнообразных запланированных мероприятиях – от выставок на исторические темы и циклов лекций до проекта восстановления домов Грибоедова и Гоголя и даже намерения местных фабрик выткать традиционное полотно. Запущенные Чистые пруды обещали очистить, а еще поговаривали, что власти собираются отреставрировать некоторые старинные особняки и монастыри. Власти Сталинского района[453] Москвы с ликованием рапортовали, что выбрали главной фигурой запланированных праздничных мероприятий Петра I.

Не все были довольны этой исторической карнавальщиной. Один районный функционер высказал такое мнение: «Мы нашли, что имеется серьезная ошибка, когда говорят больше о 770-летнем [дореволюционном] периоде и меньше всего касаются вопроса, как жила Москва в течение советского времени»[454]. На протяжении следующих месяцев, пытаясь переломить упрямство местных городских чиновников (которые артачились, говоря: «Наша работа будет нас тянуть в глубокую историю»), Попов вновь и вновь напоминал им, что важнее всего – последние 30 лет в жизни столицы[455]. Журнал «Крокодил» высмеивал идейные споры, воспринимавшиеся в 1947 году весьма серьезно, – поместил на обложку августовского номера карикатуру, на которой была изображена улица столицы с подписью: «Подумать только: Москве восемьсот лет, а на вид ей не больше тридцати!»[456]

Пышное празднование 800-летия Москвы смущало не только городские власти. В конце августа 1947 года Попов получил замечания рабочих, записанные в преддверии праздника. Некоторые из них клялись работать вдвое усердней по случаю юбилея любимого города, но у других это событие не вызывало особого восторга. Помимо неудобного вопроса о том, какую эпоху или какого исторического деятеля собираются чествовать в сентябре, возникали и другие, затрагивавшие идеологическую иерархию. «Не может ли получиться так, – размышлял один рабочий, – что праздник 800-летия Москвы несколько затмит праздник 30-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции?»[457] По его мнению, юбилей Москвы следовало отложить, отметить его уже после 7 ноября. Власти тоже задумывались о чрезмерной близости нового праздника к годовщине революции, но, вероятно, сильнее их тревожило то, что этот юбилей дает повод для еще более суровой критики.

Пока шла подготовка к празднику, москвичи видели, какие здания ремонтируют и какие стены красят, и в них закипало недовольство. «Когда снизятся цены на картофель и овощи?» – спрашивала работница текстильной фабрики рядом с Курским вокзалом. «Будет ли к 7 сентября увеличена норма выдачи хлеба или отменена карточная система?» – продолжала она. Другие рабочие тоже