Иллюзии без иллюзий - Игорь Кио

Иллюзионист — роль. И, на мой взгляд, вряд ли бытовая. И некоторый сюрреализм в нашем деле уместен. Особенно когда работаешь в цирке. На эстраде и на телеэкране я вношу в свой стиль некоторые коррективы — стараюсь выглядеть попроще: тем эффектнее получается номер. Но и в том, и в другом случае я волей-неволей перевоплощаюсь в того Кио, от которого ожидают чуда. В образе человека, в чье всемогущество большинство готово поверить, я чувствую себя комфортнее, хотя и ответственнее…

Задумываясь с годами о философии своей наследственной профессии, я бы постарался все же по возможности отмежеваться от лиц, которые декларируют чудеса и с деятельностью которых отождествляют нашу семейную работу.

Верю ли я в людей со сверхъестественными, колдовскими способностями? Отчего же нет? В природе столько еще неизученного.

О двух случаях даже расскажу. Одному был сам свидетелем, о другом поведали мне отец и Арнольд.

Розу Кулешову привел ко мне Фрадкис: может быть, я использую в аттракционе ее кожное зрение — способна видеть любым участком тела. Она убедила нас, что видит сквозь стену. Прочла, извините, ягодицами передовицу в газете «Правда»… Вместе с тем она производила впечатление совершенно невменяемой, неуправляемой. Говорила только стихами — несла какой-то бред, но строго в рифму. Но будь она трижды нормальной, я не представлял ее участия в своей программе.

Гипнотизеру обычно обязательно нужны глаза гипнотизируемого. Орнальдо, общавшийся в двадцатые годы с моим отцом и Арнольдом, мог гипнотизировать со спины. Как-то они с отцом сидели в вагоне-ресторане и слышали, как не замечавшие их два пассажира за соседним столиком ругали Кио и Орнальдо, утверждая, что вся их работа — сплошной обман и надувательство. «Хочешь, я их усыплю?» — спросил отца гипнотизер, кивнув на спины впередсмотрящих критиков. И усыпил…

Арнольд рассказывал, что, когда Орнальдо работал в Ленинградском цирке, на представление пришел Михаил Михайлович Зощенко вместе с приятелем и его невестой… Орнальдо встал в центре манежа, что само по себе высший пилотаж: где он, где публика — и, сосчитав до десяти, усыпил многих, в том числе и жениха. Потом скомандовал им — идти на манеж. И сказал: «Вы все, дети, играйте, стройте домики из песка!» Глубже всех почувствовал себя ребенком приятель Зощенко. Он расстегнул штаны — и под гомерический хохот публики пописал. Михаил Михайлович был в жизни человеком очень мрачным, улыбался крайне редко. Но здесь с ним случился приступ смеха.

Орнальдо был способен и больного усыпить перед операцией. Медики, однако, почти не прибегали к его услугам. Ведь усыпить пациента — мало, надо его и разбудить. А гипнотизер уже был в годах, и на длительное усилие его не хватало…

Про остальных же разрекламированных чудодеев (громких и модных имен называть не буду) сказал бы словами Фрадкиса: «Они делают то, что умеют все евреи. Но некоторые стесняются».

Про Джуну, однако, ничего не скажу плохого. Ее работа относится к медицине, а в цирке и на эстраде она не выступает. Несколько раз по просьбе коллег, у которых болели дети, я обращался к ней — она их принимала, в чем-то, кажется, помогла. Но Джуна ни за кого себя не выдает. Лечит своими методами.

Я же не отрицаю, что есть люди с очень сильным биополем, имеющие власть над другими. Но слишком уж расширился круг беспардонных аферистов, которые пользуются моментом суматохи и кашей во множестве задуренных голов, а также вседозволенностью…

Я очень хорошо знал Вольфа Григорьевича Мессинга. Он никогда не мистифицировал при личном общении, не изображал супермена. А на сцене Мессинг — лохматый, седой: играл эдакого Эйнштейна, — приводил публику в ужас. Но публика и заранее была на все готова. Публика вообще идет к телепату, экстрасенсу, настроив себя на возможность чуда. В каждом зале есть примерно пять процентов скептиков, но артист их сразу распознает — и никогда не вызовет на сцену.

В Ленинграде работал Михаил Куни. Он делал, в общем, то же самое, что и Мессинг, но с большим юмором, легко, превращая все в милое шоу.

То, что показывает Юра Горный, тоже разновидность фокусов.

Отец, между прочим, вспоминает, как пришла к нему молодая пара и жаловалась на сомнения в силе своих чувств и влечения. А он показал им на сваленную в углу картошку: «Смотрите, какие красивые, спелые яблоки, надкусите, попробуйте — и ваши желания…» Поверили!

Не сомневаюсь, что кто-то ждет от меня раскрытия секретов. Пожалуйста!

Главный мой секрет не в том, что я волшебник (в этом можете смело усомниться), но в том, что я — артист, способный сыграть волшебника по системе Станиславского, если хотите. При том что знанием этой системы не рискну похвастаться.

…Чем старше становлюсь, чем дольше работаю, чем больше вижу артистов, выступающих в нашем жанре, тем сильнее убеждаюсь в перспективах направления, предложенного Эмилем Теодоровичем Кио, в мощи его влияния на всех нас.

В начале двадцатого века фокусники продолжали работать по старинке. То есть подавали себя как каких-то суперволшебников и чародеев. А выросшая, кое-что повидавшая публика откликалась на это, как я уже вспоминал здесь, без большого восторга, считая их работу искусством не первого сорта.

Среди классиков жанра неизменно называют и Гарри Гудини. Но Гудини умер в 1926 году — и никто из ныне живущих его не видел. А с годами искусство иллюзиониста обрастает легендами и мифами…

Единственным крупным иллюзионистом, выступавшим в России в двадцатые годы, был довольно известный грек Косфикес. Насколько я понимаю, и он, и другой известный артист этого жанра, Данте, оказали и некоторое влияние на работу моего отца, но скорее по линии репертуара. Они все же мистифицировали себя до невозможности, а отец, поддержанный Арнольдом, своей интеллектуальной иронией уничтожал и малейший намек на балаган.

Когда отец окончательно перешел в цирк (это произошло, напомню, в начале тридцатых годов), больших иллюзионных аттракционов в нем вообще не было. Потом появились Марчес и одна из дам, по-моему, как-то связанная с Косфикесом, работавшая под псевдонимом Клео Доротти. Затем — аттракцион «Чудеса без чудес», считавшийся поначалу новаторским. Им руководил артист Анатолий Сокол.

Новация Сокола выражалась в том, что, в отличие от ящиков Кио, его аттракцион базировался на каких-то научно-технических достижениях. Этой идее вроде бы не откажешь в здравом смысле. Но на самом-то деле никакие научно-технические достижения не были по-настоящему доступны иллюзионистам. И главное, не увлекали публику. Сокол, допустим, мог вешать пальто на несуществующую вешалку, а зрителям глаза мозолил огромный магнит над ареной — какая уж тут вера в чудо. У меня в программе клоун делал репризу, когда он хотел показать фокус с пюпитром, а я не разрешал — и пюпитр уходил без посторонней помощи с манежа. Клоун невольно пародировал новаторов вроде Сокола.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});