Секреты опытных дураков, которые всегда здоровы - Мирзакарим Норбеков

Не спеша стали разбираться, кто и чем займется. Людям определенно нечего было здесь делать. Одни отчитывались перед старшим о ночном дежурстве, другие бесцельно бродили по территории.

Мы трое, я, Али Баба и имам Юсуф, подошли к краю площадки. Там уже виднелись окопы, тянущиеся на десятки метров со стороны холма. Молчаливыми свидетелями недавних перестрелок стояли обгоревшие поломанные кусты и деревья.

Немного помявшись у края «нашей» земли, поговорили еще раз об обстоятельствах, спровоцировавших бои местного значения. Вся утренняя группа собралась вокруг нас, и мужчины старались помогать в разговоре, уточняя детали. Здесь было и про кирпичный завод и ткацкую фабрику и места в местном «парламенте»… Тогда доктор, устав от бесконечной болтовни, решил взять инициативу в свои руки.

— Надо предложить противоборствующей стороне разоружиться и перейти к переговорам, — с простодушной улыбкой предложил я.

Народ посмотрел на меня с выражением удивления и даже жалости, как на больного.

— Так ведь никто на это не пойдет — начал намекать командир нашего отряда, наблюдая за реакцией «чокнутого» врача.

— А может, какой–нибудь фугас бабахнуть! Они перепугаются, у нас ведь сила! — выразил общее настроение его помощник.

— Смотрите, если взорвется бомба — это никого не остановит. Они достанут еще большую и «бабахнут» на вашей территории! Надо послать переговорщиков с белым флагом, — не унимался я.

— Можно попробовать, — догадался «атаман».

Его войско встретило предложение командующего как приказ.

Тут же кто–то куда–то побежал. Мы стали уточнять план действий.

— Значит так: посылаем переговорщиков двоих, если на них нападут, будем стрелять из всех видов, так сказать, — веселился военачальник.

— Если нет, то будем ждать от них известий, и никаких боевых действий, — поддержал я командира и повернулся, чтобы получить одобрение Али Бабы. Увлеченный дипломатической работой ученик выпустил из поля зрения своих Наставников.

Только сейчас я увидел, что мои старшие товарищи стоят в стороне и не принимают участия в горячем обсуждении плана. Они тихо беседовали о чем–то своем, вообще отвернувшись от нас. Мешать им не хотелось, тем более что события вокруг ограждения из проволоки быстро развивались.

Наступил волнующий момент, и, сделав белый флаг, стали выбирать посланцев мира. Надо ли говорить о том, что все собравшиеся возле подземелья отошли в сторону и предлагали кого угодно, только не себя. Галдеж поднялся, как на рынке в базарный день.

— Тишина! Тишина! — закричал главком.

Известное дело, если нет добровольца — его назначают приказом. Палец военачальника уперся в грудь одного из членов банды.

Наш доброволец осторожно оглядел своих товарищей и, подойдя к ограждению, заглянул за него.

— Один не пойду! — крикнул он и решительно сел на землю, воткнув рядом белый флаг.

Два его товарища отдали свои ружья атаману и одновременно подбежали к «назначенному» и встали с ним рядом возле изгороди. Это было настоящее проявление дружбы.

Трепет и волнение ожидания захватили даже меня, хотя я никакого отношения к здешним делам не имел. И, конечно, вопреки моим горячим просьбам, на переговоры приезжего доктора не пустили — слишком ценный кадр.

— Ну, мы пошли, — сказали трое дипломатов и двинулись осторожно вдоль изгороди к краю холма.

— Значит, завтра соберем людей, и можно будет начать примирять общины, — заключил «главком».

Но тут раздались резкие крики из–за проволочного ограждения. Делегация противоборствующей стороны требовала внимания. Толпа, чуть не вдвое больше нашей, тоже хорошо вооруженная, явно пыталась нарваться на неприятности.

Там, естественно, был свой босс и прислужники, которые показывали свою преданность вождю.

Меня сразу закрыли от излишнего внимания двое или трое человек. Но «зазаборники», конечно, увидели новых людей и были этим страшно разгневаны. Началась словесная пикировка, которая становилась все агрессивнее.

И тут, когда наш руководитель военизированной операции уже схватился рукой за кобуру пистолета, вперед вышел Али Баба. Он один молча направился к калитке, открыл ее и подошел к группе возмущенных. Никто даже слова не сказал и не сделал ни одного движения, чтобы защитить его. Группа посланцев миссии мира с белой тряпкой на шесте будто остолбенела.

«Мой Наставник в руках каких–то разбойников!» Я был возмущен, но, как только сделал попытку двинуться с места, почувствовал на плечах свинцово–тяжелые ладони и услышал голос, который сказал мне в самое ухо:

— Не двигайся, сейчас так надо. — Это был наш хозяин Юсуф–ака.

Я оглянулся и увидел, что он стоит метрах в пяти от меня, заложив руки за спину, и тихо разговаривает с главой нашей силовой группы. Не прошло и нескольких минут, как Али Баба, окруженный новоявленными борцами за свою собственную справедливость, удалился в неизвестном направлении.

Я подбежал к имаму, но тот, обернувшись, предупредил мои реплики.

— Да, Олег–джан, поверь мне, так надо, мы договорились. Люди с той стороны поверят Али Бабе, ведь он их человек, свой. Понимаешь?

Вот мы снова в гостеприимных стенах дома хазрата Юсуфа. Но покой, кажется, покинул это место. Чуть стемнело, началась очень напряженная перестрелка из всех видов оружия. Так продолжалось всю ночь с большей или меньшей частотой выстрелов.

Утром в ворота нашего дома неожиданно громко постучали. Так мог грохотать на пороге имама только чужой. Все мужчины в доме схватились за оружие, а женщины с детьми стали бесшумными тенями перемещаться в дальние комнаты. Разбуженные шумом малыши тихо плакали и спрашивали, куда их ведут. Маленькие, беззащитные, выхваченные чужой злобой из теплых кроваток, эти маленькие люди еще в меру своих сил пытались помогать взрослым. Они, сдерживая слезы испуга, молча быстро одевались и помогали собирать самых маленьких. Дети вызывали такое чувство сострадания, что щемило в груди. Я готов был с голыми руками, не раздумывая, броситься на агрессора, кем бы он ни был.

В ворота снова застучали уже громче и настойчивее, послышались мужские голоса.

На переговоры вышли двое бойцов из родственников Хозяина. Они долго перебрасывались с гостями короткими фразами через забор. Потом произошло совсем уж нежданное. Имам Юсуф, извинившись, зашел в мою спальню и стал очень мягко объяснять сонному гостю, что мне необходимо идти с ночными гостями к ним, в их, так сказать, «штаб».

— Куда это «к ним?» — удивился я, торопливо натягивая брюки, отчего приходилось скакать по комнате на одной ноге.

Мне терпеливо объяснили, что Али Баба находится у «коренных жителей» в гостях и что в результате ночной перестрелки есть раненые. Вот Наставник и предложил «той стороне» помощь доктора из Москвы.

— Они приглашают вас в гости, безопасность гарантируют. Только не забудьте, пожалуйста, взять медикаменты, — завершил утреннюю беседу разволновавшийся Хозяин.

«Начинается!» — пронеслось в моей пока еще целой голове.

Вспомнилось, что говорил мне Наставник.

— Здесь закон гостеприимства — это часть религии. Если ты гость — тебе весь возможный почет и уважение. Если вышел со двора — ты ничей, то есть беззащитен.

В мозгах появилось некоторое смятение.

«Мы вообще–то так не договаривались. Ночью с какой–то бандой, где никто и по–русски–то не говорит…»

Я посмотрел на имама Юсуфа, тот молча кивнул. Вот так: имя Али Бабы и авторитет Хозяина вывели меня из спокойного укрытия и отдали прямо в руки противнику. Собрав привезенные медикаменты, я разделил их пополам и, как внештатный представитель «Красного Креста и Полумесяца», вышел за ворота.

Тут же меня окружили со всех сторон мужики с ружьями и довольно бесцеремонно усадили в машину «Жигули» шестой модели.

Глупо, конечно, но для меня человека мирного до мозга костей видеть в наших «Жигулях» машину войны было противоестественным.

Помню мои ощущения, когда однажды вечером, зимой 1973 года, я играл во дворе с ребятами в хоккей. Было безветренно и не холодно, фонарь уютно освещал пространство около подъезда, наша команда выигрывала. В общем, все хорошо. Тут я увидел отца, который шел откуда–то в этот поздний час и улыбался.

Я подбежал к нему, и он показал мне ключи от машины. Это была первая в нашей семье машина, только что начавшейся серии новых почти импортных машин тольяттинского завода. На некоторых частях еще стояла марка «Фиат». Помню, как она расположилась в гараже и очень приятно пахла, как мы впервые поехали всей семьей к бабушке. И потом эта машина прослужила нам четырнадцать лет и еще после этого добросовестно работала у другого хозяина. Она принесла столько радости, ведь автомобиль — это новые возможности, это свобода! А здесь… вот уж истина: «То, что дается людям, может быть использовано и во зло, и во благо».