Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы - Геннадий Левицкий

И вот Филота предстал перед войском, исполнявшим в тот момент обязанности судьи. Его вывели «со связанными руками и покрытого изношенным плащом. Было видно, что люди тронуты жалким видом того, на кого так недавно смотрели с завистью». Военачальники Александра стремились занять прежнее место Филоты, а также боялись оказаться на его нынешнем месте, и потому неистовствовали в обвинениях. Аминта утверждал, что сын Пармениона предал войско варварам. «Затем Кен, хотя и был женат на сестре Филота, обвинял его сильнее всех остальных, крича, что он предатель царя, страны, войска, и, схватив лежащий у ног камень, собрался бросить в него…»

Далее пошли военачальники помельче, соответственно и претензии к Филоте выдвигались смехотворно мелочные. Курций Руф пишет о неком полководце Болоне.

Старый солдат, из простого народа дослужившийся до своего высокого положения… стал настойчиво вспоминать, сколько раз его людей прогоняли с занятых ими мест, чтобы свалить нечистоты рабов Филота там, откуда согнали солдат; как повозки Филота, груженные золотом и серебром, стояли повсюду в городе, как никого из солдат не допускали к его помещению, как их отгоняла стража, поставленная охранять сон этого неженки не только от каких-либо звуков, но даже и от еле слышного шепота. Сельские, мол, жители всегда подвергались его насмешкам: фригийцами и пафлагонцами называл их тот, македонец по рождению, не стыдился выслушивать своих соотечественников с помощью переводчика.

Увы! Люди одинаковы во все времена: им доставляет огромное удовольствие пинать связанного льва. Вспоминались самые мелкие обиды; в другое время они бы вызвали лишь смех, но ныне возбудили всеобщую ненависть к Филоте. Глупцы не понимали, что уничтожая Филоту, они многим из ныне злорадствующих подписывают смертный приговор, остальные же превратятся в рабов живого бога Александра; домой вернутся немногие из участников судилища, и очень нескоро.

К удовлетворению Александра, «суд» предложил побить Филота камнями, по старому македонскому обычаю. Однако царь посчитал, что недостаточно удовлетворил свое чувство мести. Гефестион, Кратер и Кен настаивали, чтобы перед смертью Филоту подвергли пыткам с целью «добиться правды». Совет македонян дал согласие и на эту процедуру, затем воины были распущены по палаткам.

Мучили Филота долго и жестоко. «Его подвергли пыткам в присутствии ближайших друзей царя, а сам Александр слышал все, спрятавшись за занавесом» (Плутарх). Курций Руф подробно описывает издевательства над сыном Пармениона:

Его схватили, и пока завязывали ему глаза и срывали с него одежду, он напрасно призывал богов своей отчизны и законы всех народов, обращаясь к тем, кто не хотел слушать. Затем его стали терзать изощреннейшими пытками, ибо он был осужден на это и его пытали враги в угоду царю. Сначала, когда его терзали то бичами, то огнем и не для того, чтобы добиться правды, но чтобы наказать его, он не только не издал ни звука, но сдерживал и стоны. Но когда его тело, распухшее от множества ран, не могло больше выдержать ударов бича по обнаженным костям, он обещал, если умерят его страдания, сказать то, что они хотят. Но он просил, чтобы они поклялись жизнью царя, что прекратят пытку и удалят палачей. Добившись того и другого, он произнес:

— Скажи, Кратер, что ты желаешь услышать от меня?

И когда Кратер, взбешенный тем, что Филота смеется над ним, позвал палачей обратно, Филота стал умолять дать ему время перевести дыхание, обещая сказать все, что знает.

И тогда Филот передал слова погибшего в сражении друга отца — Гегелоха. Они, собственно, были лишь реальной оценкой нынешнего Александра.

Когда царь приказал почитать себя как сына Юпитера, возмущенный этим Гегелох сказал:

— Неужели мы признаем царя, отказавшегося от своего отца, Филиппа? Мы погибнем, если допустим это. Кто требует, чтобы его считали богом, презирает не только людей, но и богов. Мы потеряли Александра, потеряли царя и попали под власть тирана, невыносимую ни для богов, к которым он приравнивает себя, ни для людей, от которых он себя отделяет. Неужели мы ценой нашей крови создали бога, который пренебрегает нами, тяготится советами смертных? Поверьте мне, и боги придут нам на помощь, если мы будем мужественны.

Александра мало интересовала давняя болтовня убитого Гегелоха. Ему было важно заставить Филота признать себя причастным к нынешнему раскрытому заговору. Только так царь мог избавиться «от большой опасности, не только смерти, но и ненависти, ибо Пармениона и Филота, его первых друзей, можно было осудить только при явных уликах виновности, иначе возмутилась бы вся армия».

Палачи продолжили пытки, «ударяя копьями по лицу и глазам» до тех пор, пока Филота не сознался во всех преступлениях. После этого его забили до смерти камнями; согласно Арриану, «Филоту и других участников этого заговора македонцы поразили дротиками».

Убийство Филоты и участников заговора доставило огромное удовольствие Александру: теперь он почувствовал себя могущественным, как бог. От его слова зависела жизнь и смерть не только персов, бактрийцев, но и македонян. И царь решил продолжить кровавое действо.

Третий год томился в походной тюрьме Александр Линкест. Его также обвиняли в попытке убить царя, но даже Александр не осмеливался лишить его жизни. Дело в том, что Линкест приходился зятем Антипатру, который управлял Македонией в отсутствие царя. Естественно, смерть Линкеста могла сделать Александра царем без царства, но теперь ситуация изменилась. Антипатр продолжал управлять Македонией и просил помиловать зятя, но Александр был уже не просто царь — он почувствовал себя богом, а боги не могут бояться смертных. Несчастного Александра Линкеста царь велел доставить на суд македонян.

Курций Руф пишет:

Итак, Александра привели из-под стражи и велели ему говорить. Но хотя он обдумывал оправдательную речь в течение трех лет, от смущения и волнения он сказал мало из того, что подготовил; под конец ему изменила не только память, но и рассудок. Ни у кого не было сомнения, что его волнение свидетельствует об упреках совести, а не о слабой памяти. Итак, воины, стоявшие к нему ближе, пронзили его копьями, пока он еще боролся со своей забывчивостью.

Волей-неволей Александру пришлось убить и любимого войском Пармениона, который считался лучшим другом Александра. Теперь же старый полководец был поставлен правителем Мидии; в его распоряжении находилась царская казна в 180 тысяч талантов и преданное войско. По одному из предположений Арриана, если Парменион и не участвовал в заговоре, «то теперь, после гибели сына, страшно было бы оставить его в живых; слишком высоко ценил его не только Александр, но и все войско, не только македонское, но и чужеземное; часто в очередь и без очереди командовал он ими по приказу Александра и к общему удовольствию».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});