Строптивая жена - Карен Рэнни

— Какой?

— Тебе удобно ходить голым, особенно перед незнакомкой.

Он скрестил руки на груди и посмотрел на нее. Она не могла расшифровать выражение его зеленовато-голубых глаз.

— Я не считаю тебя незнакомкой, Сара. И меня беспокоит, что ты так считаешь.

Возможно, это не лучшая тема для беседы. Сара подошла к бюро и сняла шляпку с поникшим пером. В начале поездки оно было таким игривым, а теперь казалось потрепанным. И хотя Сара не могла сказать, что поездка для нее началась весело, теперь она совсем сникла.

Слезы вернулись. Она неистово заморгала, прогоняя их, жалея, что ей не дали отдельную комнату. Там она могла бы выплакаться и почувствовала бы себя лучше.

— Ты пройдешь через это. — Дуглас сзади положил руки ей на плечи и медленно потянул к себе. Она закрыла глаза и позволила себе прижаться к нему. — Ты пройдешь через это, Сара. Но это не закончится. Ты всегда будешь горевать о матери. Ты всегда будешь тосковать без нее. Обладай я могуществом Бога, я убрал бы твою печаль, но при этом мне пришлось бы убрать твои воспоминания. Ты хотела бы этого?

— Нет, — тихо сказала она. — Но это так тяжело. Как ты пережил это?

Он прижался щекой к ее волосам и ответил не сразу и не на ее вопрос.

— Однажды ты улыбнешься, потом станешь смеяться. Но когда ты будешь вспоминать, всегда будут горестные моменты. Ты всегда будешь чувствовать утрату, пока помнишь, что тебе повезло быть любимой.

Она так устала, устала от борьбы с болью, от того, что нужно быть сильной. Дуглас обнял ее, и она, повернув голову, прижалась щекой к его груди. Долго они стояли молча.

Наконец Сара отстранилась, осознавая две вещи: Дуглас почти нагой и ей нравится касаться его.

Она занялась осмотром ванной. Медная бадья была произведением искусства — с выпуклыми чертополохами и розами по краю, на самом верху бадьи поблескивали два крана. Сара открыла один, и, к ее изумлению, потекла горячая вода. В Килмарине был котел, чем не мог похвастаться Чейвенсуорт.

Вода из бадьи стекала в трубы, и Сара тут же заметила, что система здесь такая же, как в Чейвенсуорте. Она не могла удержаться от мысли, забиваются ли здесь трубы, но когда сказала об этом Дугласу, он только рассмеялся.

— Ты здесь не хозяйка, — сказал он, — так что не стоит волноваться.

— Я знаю, но привычка — вторая натура.

Он улыбнулся, и Сара отвела взгляд. Она привыкала к его улыбкам. Она уже ждала их, если не поощряла. У нее не было большого опыта по части женских уловок — только тот, что она приобрела за два светских сезона. Она не могла с напускной скромностью флиртовать, не умела обращаться с веером, вечно задевала им вещи и людей или глупо роняла, не умела красиво хлопать ресницами.

Однако Дуглас зародил в ней нечто, чего она никогда прежде не знала, некую бесшабашность духа. У нее появлялись неправедные, неприличные мысли, но это не было единственным признаком того, что она на грани пристойности. Ее тело, странным образом настроенное на него, казалось, знало, когда он рядом. Ее пульс учащался, дыхание перехватывало, сердце стучало громче.

Даже в горе чувствовала она что-то новое, неизведанное, почти ошеломляющее.

Возможно, ее жизнь была бы гораздо легче, если бы она не вышла замуж. Но что случилось бы в прошедшие недели? Когда-то она могла с уверенностью сказать, что может справиться почти с любой ситуацией, но теперь знала, что некоторые обстоятельства выше ее сил. Порой она нуждалась в помощи других людей, и время слишком хорошо подтвердило это. Как она обошлась бы без Дугласа? Она хотя бы поблагодарила его? Сказала о своей уверенности, что Чейвенсуорт лучшее для него место? Или она просто предположила, что он и так это знает?

Сара прошла в гостиную, где Дуглас стоял перед горящим камином, по-прежнему в одном полотенце.

— Спасибо, — сказала она.

— За что? — повернулся к ней Дуглас.

Сара сосредоточила взгляд на его лице.

— За то, что ты здесь. За то, что был со мной в Чейвенсуорте. За твою доброту.

— Я оказался бы плохим мужем, если бы не был добр к своей жене.

Она не знала, что на это сказать. Дуглас пошел в спальню, Сара последовала за ним. Ее багаж еще не принесли, но одинокий чемодан Дугласа был уже здесь. Открыв его, Дуглас выбирал одежду.

— Тебе действительно нужен камердинер, — сказала она.

— Ты говоришь так, потому что не любишь видеть меня голым.

Напротив, она начала привыкать к этому, даже ждала.

Он зашел за ширму одеться и вернулся в официальной белой рубашке, украшенной булавками и заправленной в черные брюки, на нем были черные кожаные башмаки с серебряными застежками. Он вынул из чемодана сюртук и достал кожаную папку.

— Ты снова собираешься работать? — спросила она, когда он положил папку на стол между диванами.

— Чейвенсуорт забрал у меня много времени на прошлой неделе, — сказал он. — Мне нужно заняться собственными делами.

— Не алмазами, — сказала Сара.

— Не алмазами. У меня много дел.

Дуглас сел на диван и начал разбирать бумаги. Он мигом разложил бумаги на три стопки, одну побольше и две маленькие. Потом достал перья, маленький пузырек с песком и непонятный кубик.

Сара, поддавшись любопытству, подошла к столу, взяла маленький кубик из слоновой кости и со всех сторон оглядела его. Красивую вещицу густо покрывала резьба — цветы и птицы, — но Сара не могла понять ее назначения.

— Что это?

Дуглас взял у нее кубик, поставил на стол и нажал на две точки. Крышка откинулась, и внутри оказалась ловко спрятанная бутылочка с пробкой.

— Это дорожная чернильница, — восхищенно сказала Сара.

— Я много их перепробовал, эта лучшая.

— Ты всегда работаешь, когда путешествуешь?

Дуглас снова посмотрел на нее:

— Я не люблю тратить время попусту.

— И эта поездка пустая трата времени?

— Думаю, ты умышленно извращаешь мои слова, Сара. — Он подвинул к себе стопку бумаг. — Не понимаю зачем.

Она не отвечала, рассердившись на него. Ей хотелось знать, чем он так усердно занимается, но поинтересоваться — значит проявить любопытство, что, вероятно, не мудро. Все же их мало что связывает: тот день в кабинете ее отца, смерть матери, возможно, Чейвенсуорт.

Она резко села на диван.

— Расскажи мне о своем бизнесе.

— Вы командуете мной, леди Сара? Я не слишком подчиняюсь командам, особенно если их произносят таким тоном.

— Ты порой очень раздражаешь, Дуглас. Этот тон лучше?

— Не слишком. Возможно, если ты потренируешься, то сумеешь говорить любезнее.

Он вернулся к работе, явно покончив с разговорами. Она несколько минут молча смотрела на него.