Дважды войти в одну реку - Вионор Меретуков

Хорошо, что это произошло в России. Которая, хотя и прославилась еврейскими погромами, тем не менее, сынам Израиля, имевшим счастье родиться под бледным русским небом, сумела привить славные черты типичного россиянина. В числе коих — патриотизм, чисто русское разгильдяйство и любовь к пьяным загулам.

Сказав "Да какой ты еврей", Герман великодушно признавал за Рафом эфемерное право поставить ногу на ступеньку рядом с собой — природным русаком с польскими корнями, он давал понять, что Раф больше русский, чем еврей. А быть русским или представителем любой другой национальности — это неоспоримо и это знает каждый дурак — куда лучше, чем каким-то засранным евреем.

Раф так долго раздумывал над словами Германа, что забыл, о чем хотел говорить…

Глава 27

Тит очнулся от дрёмы и тут же начал долго и нудно рассказывать о своем отце. О его мужестве, несгибаемой стойкости во времена тяжких испытаний, об искренней вере в то, что справедливость возможна в том случае, когда каждый на своем месте будет честен, благороден и добр.

И говорил, говорил и все время подчеркивал, каким был его отец тихим, незаметным и скромным человеком.

— Этот маленький человечек… — говорит Тит.

— Ты говоришь о нем, как о каком-то карлике, чуть ли не лилипуте… Какого он был роста? Я его помню, он был таким же, как ты… У тебя какой рост?

— Метр восемьдесят пять. Но я вешу в два раза больше отца! Так вот, этот маленький человечек, этот титан секса, зачал меня на стороне, и моя мать узнала о моем рождении лишь тогда, когда отец, как-то под утро, шатаясь и пьяно сквернословя, принес меня в клюве, объяснив ей, что только что нашел новорожденного малютку в брюссельской капусте…

Сказанное Лёвиным приводит к тому, что Зубрицкий тянется к бутылке и наливает всем по полстакана.

Слово берет Раф.

— А теперь я бы хотел задать Рогнеде несколько вопросов. Кстати, надеюсь, всем понятно, что наши беседы и наши встречи носят строго конфиденциальный характер. Итак, милая Рогнеда, медиум вы наш лучезарный, скажите, пользовались ли вы вашим даром прежде?

— Мало иметь дар, господин председательствующий. Меня окружают сокурсники, народ, по большей части, невежественный и, как говорится, без полета… Им бы только налиться пивом и рассуждать о своей гениальности…

— Хорошие ребята, — одобрительно наклонил голову Зубрицкий, — на нас похожи… Мы тоже любим пиво. А уж порассуждать…

— Люди мало задумываются над тем, зачем им была дарована жизнь, — сделав это открытие, Рогнеда победоносно посмотрела на друзей.

— И правильно делают, — цинично заметил Зубрицкий. — Им и так все понятно. Они просто живут, радуясь, огорчаясь, страдая, влюбляясь, плодя себе подобных, словом, совершая все то, что и составляет смысл и содержание жизни…

— Вы говорите, как учитель математики…

— Пусть я говорю, как учитель математики, но все, что вы услышали от меня, я готов повторять до бесконечности. Людям всё понятно, и они живут, не забивая себе головы отвлеченными понятиями и абстрактными вопросами. Хотите получить ответы, ступайте в сумасшедший дом. Там навалом таких, как вы…

Рогнеда не обиделась.

— Надо думать о том, — сказала она, — что угрожает тебе и миру сегодня, сейчас. А это исламский фундаментализм, водородная бомба, американская "демократия", голод, скверная атмосфера, скверная еда, скверная вода, скверная погода, появление новых болезней, таяние вечных снегов и многое другое…

— Оставьте! Скучно! Скучно, скучно! Ах, милая Рогнеда, мы думали, что вы немного развлечете нас, а вы — чуть ли не о международном положении…

— Помолчи, старина Гарри! — прикрикнул на Зубрицкого Раф. — Скажите, Рогнеда, вы, правда, многое можете? Можете ли вы, например, сделать так, чтобы по моей пьесе был поставлен спектакль в одном из лучших столичных театров?

Рогнеда усмехнулась.

— Нет ничего проще.

Глава 28

…Лёвин опять задремал. Сквозь дрему он слышал фрагменты разговора приятелей. Тит попытался вникнуть в его суть, и это привело лишь к тому, что он еще крепче смежил вежды.

Много лет назад, после обильного возлияния, Тит Лёвин в зеркальном холле ресторана "Эксельсиор" нос к носу столкнулся с женщиной, с которой у него когда-то был короткий, но чрезвычайно бурный роман. "Кажется, — припоминая, задумался Тит, — я был даже на ней женат… Черт, не помню!"

Сусанна, так звали женщину, в пору их любви была необыкновенно хороша собой. С годами, Тит сразу отметил это, ее красота не потускнела, а налилась новой, капризно-победительной силой. Едва он взглянул на нее, как в нем пробудилось некое подобие того тяжелого чувства, которое когда-то едва не свело его с ума.

Лёвин с неудовольствием отметил, что Сусанна была не одна. Ее спутником был мужчина лет тридцати пяти-сорока, с маловыразительным лицом, единственной запоминающейся чертой которого был очень длинный и очень тонкий нос. "Наверно, муж или возлюбленный, — с внезапной ревностью подумал Тит, — крайне неприятный тип, не человек, а какой-то Буратино. Таким носом клевать хорошо. Дорого бы я дал, чтобы посмотреть, как этот Сирано сморкается".

По лицу мужчины бродила косая презрительная улыбка. По всему было видно, что он чем-то недоволен.

Носастый замешкался у гардероба, и Тит, который вдруг почувствовал себя страшно остроумным и коварным, спросил Сусанну, как она отрекомендует его своему кавалеру. Как бывшего сослуживца, знакомого родителей, личного психоаналитика, дамского парикмахера, массажиста, псаломщика или партнера по теннису?..

Сусанна недоуменно пожала роскошными плечами. Какое, мол, это имеет значение?

Когда носастый подошел, она представила его Титу.

"Мой муж Серж", — сказала женщина холодно.

"Ссссергей…" — пробормотал мужчина и протянул руку для приветствия.

"А этот безнадёжно стареющий джентльмен зовется Титом Лёвиным, — сказала красавица и с видимым удовольствием посмотрела на себя в огромное зеркало. Тит почувствовал, как напряглась рука мужчины. — Помнишь, дорогой, — Сусанна улыбнулась, — я тебе рассказывала, что в дни моей грешной юности некий бумагомарака доводил меня своим неистовством в постели до экстатических припадков. Так это он самый и есть. Гений секса! В сто раз лучше тебя. Но ты не отчаивайся. Во всех остальных смыслах этот Тит, поверь мне, полнейшее говно и ничтожество".

Ладонь мужчины закостенела в руке Тита. Глядя ему в глаза, Тит проникновенно сказал:

"Ах, женщины, женщины! Что с них взять! Вы, голубчик, просто счастливец, что имеете такую жену. Сусанна — редкое, удивительное создание… Я давно хотел поблагодарить ее, да вот только случая не представлялось. И вот нежданная встреча… Я вот что хотел сказать: наиболее сильным страницам в своих романах я обязан именно ей. Когда я стремился в описании самых чудовищных человеческих пороков достичь предельных высот достоверности, я вспоминал Сусанну…"

Покончив с одним воспоминанием, походившим на старый кинофильм, Тит мягко переходит к следующему мысленному "мемуару", более близкому по времени.

…Случилось это примерно за год до смерти его последней жены, Ефросиньи.

Жена назвала (или обозвала?..) Тита "стручком". Произнесла она это слово так, походя.

В тот вечер она, как обычно, полулежала на диване, сосала малиновые леденцы и пялилась в телевизор.

И вдруг, ни с того ни с сего, без каких-либо причин, ляпнула: "Стручок ты мой…"

Не сказать, чтобы Тит обиделся. Хотя тон, каким это было сказано, ему очень не понравился.

…Он вспомнил, как они познакомились. Обстоятельства, при которых это произошло, очень напоминали осовремененную древнегреческую комедию, написанную под диктовку лагерного Аристофана.

Тит, в то время уже богатый и популярный писатель, сильно перебрав в какой-то компании, тем не менее, нашел в себе силы поймать такси.

Погрузившись в машину (ему показалось, что он был один, без дамы), Тит не проронил ни слова, почему-то посчитав, что таксист и так поймет, куда должен отвезти знаменитого пассажира.

В недрах похмельного сознания, когда Тит утром проснулся, вернее — очнулся, зияла временная дыра столь большого размера, что он, пытаясь восстановить в памяти события минувшей ночи, едва не схлопотал разжижжение мозгов.

Его окружал нереальный зыбкий мир, из которого хотелось выбраться как можно скорее. Единственной реальностью было то, что он лежал в постели с неизвестной женщиной неопределенного возраста. Ну, в этом-то как раз не было ничего необычного: с любившим крепко выпить Титом и не такое случалось по пьяной лавочке.