Десять кругов ада - Леонид Костомаров

Часть вторая

ЛЕТОПИСЬ

Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле,

то будет связано на небе; и что разрешите на

земле, то будет разрешено на небе.

Евангелие от Матфея, 18:18

ЗЕМЛЯ

Небо, откройся мне, какой день сегодня грядет?

НЕБО

Все рождается в крови и муках, ты это знаешь... Спи спокойно. Снег и метель укроют твои раны до весны...

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Итак, личное дело Ивана Воронцова. Вес около восьми килограммов. Что в них? Побеги, бунты, восемнадцатилетний Ваня, новые суды, рецидивист Иван Максимович... Санкции, этапирование, приговоры, жалобы, постановления, акты за нарушение режима... Большая жизнь... Фильм такой был, любимый мой... Так вот и у рецидивиста Квазимоды - жизнь большая... на восемьсот страниц, бурная, целая летопись.

Итак, шесть нарушений за последний год, признание рецидивистом... Круг замкнулся, что дальше?

Я своим каллиграфическим почерком, выработанным на бесконечных документах, справках, докладах, выписал все нарушения Воронцова за двадцать шесть лет, проведенных в Зонах и тюрьмах. Получилось сто пятьдесят четыре. Вчерашний случай - сто пятьдесят пятый. Юбилей небольшой, так сказать... Юбилей чего? Разве повернется язык у самого Бати назвать свое существование жизнью?

Люди сходились и расходились, женились, рожали детей, заводили дом, машину или мопед, женили детей, получали квартиру от работы, праздновали юбилеи в кругу друзей, ухаживали за внуками...

А он? Тридцать шесть пьянок, шестьдесят восемь драк, неподчинение, брань, игра в карты, сорок четыре раза - распитие чифиря. Вот и все, что оставил за эти годы зэк Квазимода людям.

Зверь, не человек. И все же... Зверь этот подобрал подранка-птицу, пригрел юнца Лебедушкина без каких-либо прибылей для себя. А как работал он все эти годы - за двоих, за троих... Человек-мираж, появляется он и исчезает в ворохе характеристик - неуловимый, весь на виду, как зэк, и неизвестный, как человек, здесь - потемки...

Хотя вот в ежегодных характеристиках, сухих и протокольных, мелькают странные для этого закоренелого рецидивиста слова - чуток, добр, внимателен к товарищам, смел, решителен...

Поставить их в один ряд - так получается портрет человека будущего, строителя коммунизма...

Вот жизнь чертова, как муторит-крутит она, даже и не поймешь, где настоящая сторона человека, а где - изнанка, все смешалось...

Пожалуйста, в характеристиках - "не умеет лгать", "предан друзьям", "аккуратен", "опрятен", "любит читать", "непримирим к неправде", "наркотики не употребляет"...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

...впору возопить тебе, старый служака, - кто ж предо мной? Как же из этих клочков сложить образ Воронцова - врага режима Зоны, рецидивиста, почти пахана, профессионального вора? Не выходит, что-то мешает...

В чем же противоречие? Везде его хвалят как работника отличного, и везде же ругают за нарушение режима...

Вот ключик. Подспудно рвется на свободу этот человек, и подтачивающая годами обида на судьбу, не сулящую просвета и в будущем, взлелеяла в душе зэка не "осознание своей вины" - бросьте, пустое, нелепое, - нет, упорное противодействие своей рабской жизни.

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Вот фотографии. Восемнадцать лет. Открытое, доверчивое лицо, пока без шрама. Во взгляде - мальчишечья беспечность, удаль - как же, как взрослый, Зону топтать пошел... Кажется, хочет понять - за что ж посадили его, когда так все было весело и интересно? Смеется не он, молодость смеется, не ведающая, что готовит судьба... Вот фото в двадцать два: лицо перечеркнуто глубоким шрамом, и взгляд уже не наивен, а просто туп.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Четвертое фото - обреченный человек, пятое - пустое, ленивое удивление на свою жизнь, шестое, последнее - угрюмое страдание... А еще... если в предыдущих фотографиях не угадывалось оно, страдание это, то в последней каждая морщинка-складка на лице его выражала боль...

На планерке Медведев чуть ли не кожей ощутил накаленную до предела атмосферу. Офицеры расселись за покрытым зеленым сукном столом, и повисла тишина, которую он отнес на свой счет... Казалось, чуть ли не каждый задает взглядом немой вопрос: ну, как же вы так, товарищ майор, орденоносец, понимаешь, не только военные ордена у вас, но и за работу в нашей системе... и тут так обделались? Что, ворона эта для вас новость, при вашем-то опыте?

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Во-первых, не ворона, а ворон...

Но что я мог еще сказать им в ответ?

Что не смог убить этого умного ворона, когда все же поймал его и вывез три дня назад за город... и когда кормил его колбасой, птица вдруг совсем человечьим взглядом посмотрела на меня, отчего пошел холодок в груди, и отвел я глаза, и не знал, что делать, и хотел бросить ее здесь, как есть, и еле набрался сил снова взять ее в руки, а она все будто задавала мне немой вопрос: ну, и что будет со мной дальше, товарищ майор? Небось угробишь меня сейчас?

Товарищ майор, говорила - я это явственно слышал, - не гражданин, а именно товарищ...

А ведь она свободна, свободная птица, и не имею я права ни держать ее, ни погибель ей назначать, ни на что не имею права, потому что она - свободна... Это им рассказывать?

Ну что вопрос о ЧП оставили напоследок, значит, решать будет начальник колонии круто, готовься, майор. Дошли, наконец, и до моего вопроса...

- Что ж, давайте обсудим, что делать с Воронцовым, - тихо обратился к офицерам, глядя куда-то в потолок, Львов. Стиснул в руках карандаш, словно пробуя его на прочность. - Как это так, мы ворона проворонили? - Львов злился. - Вы, Василий Иванович, конечно, не в счет, месяц как отряд приняли...

- Я знал о вороне, товарищ подполковник, - отвечаю тут я спокойно.

Львов кашлянул, оглядел меня, как чужого, обвел взглядом всех сидящих:

- А еще кто? Вот вы, товарищ Овчаров, полгода отрядом этим руководили... оглядел офицера.

- Воронцова приходилось дважды наказывать. Про ворона ничего не знал, отрапортовал тот. Ловко у него получалось.

- Хорошо. А вы, товарищ майор, почему не сообщили о вороне - переносчике анаши? - меня теперь спрашивает начальник колонии, по-прежнему спокойно.

От этого спокойствия я и растерялся. Не знаю, что ответить, - ну как... ну, знал, меры принял, но... птицу мне никто не прикажет убить... А потом, что - трубить всем - ворон, ворон, давайте его все вместе изловим да убьем!.. Смешно.

- Я беседовал с осужденным... - говорю обтекаемо.

- Ну! - резко оборвал подполковник. - Ну а что птица перелеты с грузом совершает, тоже знали?

- Предполагал. Вчера первый раз видел, предупредил осужденного Лебедушкина... это тот, что ногу повредил при ЧП на стройке. Ну, побожился он, что, кроме чая, ничего не переправляет птица...

Чувствую - не то сказал, сейчас он меня и зароет. Не надо было мне вякать - знаю, знаю. Дурень старый...

- Побожился!.. - поднял брови Львов, передразнил еще раз, уже зло. Побожился нашему майору осужденный! Вы у него духовный отец, поп? Кроме чая... А чай - это так, семечки, да?

Я плечами пожал, решил уже больше не встревать, отмолчаться.

- А наркоту? - это майор Куницын уже мне вопрос задает.

- Нет! - твердо отвечаю. - Я верю осужденному.

Теперь Львов пожал плечами, оглядывая со злой улыбкой офицеров.

- Он верит осужденному...

Повисла гнетущая пауза.

- Капитан Волков, что будем делать? - грозно проговорил Львов, собравшись с духом, решившись, кажется, на какие-то крутые меры. Все, кобздец нашему Квазимоде...

Поднялся Волков, победительно на меня поглядел и пошел в атаку, втаптывая меня, Воронцова, всех зэков в одну большую навозную кучу...

- С июля прошлого года, как только Воронцов прибыл к нам с особого режима, у него восемь нарушений, это девятое. Явление это, таким образом, не случайное, а, сами понимаете, систематическое. Это рецидивист, и этим все сказано. Родина проявила гуманность... указом от 1977 года, случайно, он был переведен с особого режима на строгий. - Голос капитана крепчал, слова он выговаривал чеканно и веско. - И я думаю, что эту ошибку надо исправлять, и хорошо, что мы вовремя сумели раскусить его. Я с ним беседовал пятнадцать раз, и человек этот... если, конечно, его можно назвать человеком, настроен крайне резко к администрации. У этого человека нет ни жены, ни детей, ни даже родственников! - сказал он это как-то торжествующе. - Таким образом, отсутствует то связующее звено с волей, что заставляет осужденного задуматься о свободе. И потому все направлено на что? - почти радостно закончил он. - На удовлетворение ежеминутных низменных порывов! Что ж, гораздо хуже, если бы данный случай не произошел. Если бы ему удалось освободиться, он причинил бы много бед людям и государству. У него же золотые руки на ограбление, свой почерк даже есть. И вот теперь - пожалуйста! - какая-то вшивая птица для него дороже жизней своих товарищей! - Он победно оглядел присутствующих. - А если бы солдаты стали стрелять? Другие осужденные напали бы на них. Ну что, допустим, сто человек бы погибли, - разрешил он, - но двадцать-то ушло бы в побег... - поднял палец. - И кто? Вчерашние рецидивисты, имеющие не одну судимость. В общем, он опутал всех невидимыми нитями, как паук.