Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин

Да вы, вообще, в курсе, что этот ваш любимый Хьюго Босс в конце двадцатых лично разрабатывал униформу для гитлеровских штурмовиков? Нет? Вот и молчите! А Генри Форд был ярым антисемитом и по этой причине оказывал нацистам всяческую поддержку. При чем тут Форд и нацисты? Да ни при чем! При том, что вот ты, к примеру, ездишь на «форде» и не нарадуешься, хотя сам рассказывал, что твой дед на Курской дуге погиб. «Приору» себе купи, если такой принципиальный да патриотичный, а еще лучше – «калину»… Проснись, старик! С момента изобретения денег миром правят именно они, и, у кого их больше, тот и прав, тому все можно…

И что ты, вообще, предлагаешь? В ФСБ бежать? Ну-ну. А про второго твоего деда, которого энкаведешники на Колыме сгноили, тебе напомнить? По его стопам пойти не терпится? Замордуют ведь, затаскают по допросам, а потом самого же виноватым и сделают. Потому что настоящих виноватых искать – себе дороже. Руки у них коротки, кишка тонка, и деньги они, заметь, любят так же, как и все простые смертные, в том числе и мы с тобой.

Александр Андреевич Горобец остался глух ко всем этим обывательским аргументам. Он участвовал в разработке и доведении «Черного орла» до ума с тех далеких дней, когда чертежи конструкторов начали воплощаться в металл самых первых опытных образцов, и потому, наверное, воспринял эту историю как личное оскорбление. Говорите и делайте, что хотите, объявил он, – но в Москве я прямо из аэропорта отправлюсь на Лубянку и не успокоюсь, пока не выведу этих сволочей на чистую воду.

Инженер-программист Виктор Гордеев не принимал участия в споре, который разгорелся прямо в салоне следующего в аэропорт Каракаса микроавтобуса. Привалившись плечом к оконному стеклу в задней части салона, он по обыкновению водил пальцем по сенсорному экрану своего планшетника. С ним все было ясно: человек не от мира сего, как все программисты, Гордеев бесцельно блуждал по закоулкам мировой информационной паутины. Так считали окружающие, и Гордеев находил это общее заблуждение весьма для себя удобным.

Ни для кого не секрет, что во времена расцвета СССР в состав каждой выезжающей за рубеж группы советских граждан, будь то простые туристы, артисты гастрольной труппы или, как в данном случае, завербованные для работы в дальних заморских краях специалисты, включался информатор КГБ. В наше сравнительно демократичное время от этой практики пришлось отказаться – за всеми не уследишь, но группа Горобца представляла собой особый случай, и кое-кто счел небесполезным иметь в ней своего человека.

Разумеется, программист Гордеев работал не за страх и не за идею, как стукачи советских времен, а за зеленые американские рубли. Работа была непыльная, платили за нее хорошо, и никаких угрызений совести по поводу своего стукачества Виктор Гордеев не испытывал – во-первых, он ничего не крал и никого не убивал, а во-вторых, искренне считал совесть вредным пережитком, одним из проявлений стадного инстинкта, с которым современному цивилизованному человеку надлежит всячески бороться.

Она, совесть, напоминает о себе, когда человек намерен совершить или уже совершил нечто, чего может не одобрить общественное мнение. Но господа мои, товарищи! Деяния, наносящие реальный вред обществу и его отдельным членам, перечислены в уголовном и административном кодексах, и за каждое из них предусмотрено наказание, соответствующее тяжести совершенного проступка. Применительно к таким деяниям совесть бесполезна: зачем она, если есть закон? А если поступок не относится к категории уголовно или хотя бы административно наказуемых, к чему его стыдиться? Зачем от него воздерживаться – чтобы понравиться стаду, которому на тебя наплевать, и которое ты искренне презираешь? Стаду, которое замечает человека, только когда тот идет наперекор его мнению?

Программист Гордеев всю жизнь сторонился стада, стараясь мыслить и жить как можно независимее. Независимость – штучный, дефицитный товар, который не залеживается на прилавках. И, чтобы заработать на эту дорогую игрушку, нужно пользоваться каждой представляющейся возможностью срубить немного деньжат.

К тем, на кого работал, Гордеев относился точно так же, как ко всему остальному человечеству, то есть со снисходительным пренебрежением. Считается, что в спецслужбы дураков не берут; это мнение распространяют и всячески поддерживают сами спецслужбы, но существует и противоположная точка зрения, и Виктор Гордеев придерживался именно ее. До сих пор программисту Гордееву не довелось встретить на своем жизненном пути человека, который показался бы ему умнее, чем он, и он не видел причин, по которым люди, платящие ему вторую зарплату, должны отличаться от всех остальных. Для него эти анонимные, незнакомые люди были просто коровой, которую он регулярно доил, и хитрить с ними программист Гордеев не пытался исключительно потому, что не видел в этом никакой необходимости.

В свое время Виктору Гордееву довелось познакомиться с творчеством Акутагавы по случайно подвернувшемуся под руку сборнику повестей и рассказов. С тех пор Гордеев время от времени с удовольствием цитировал принадлежащий перу талантливого японца афоризм: идиот убежден, что вокруг него одни идиоты. К себе эту простую истину инженер-программист Гордеев не применял никогда, и это обстоятельство само по себе может служить довольно точным диагнозом.

Сидя в уголке салона, он аккуратно набрал на сенсорном экране планшетника текстовое сообщение и отправил его на знакомый адрес электронной почты. «Горобец намерен из аэропорта ехать на Лубянку, чтобы вывести всех на чистую воду», – без затей гласило сообщение. Ответа Гордеев не ждал, поскольку работодатели, как правило, не затрудняли себя отправкой ответных посланий, ограничиваясь перечислением денег на его банковский счет. Но сегодня, как ни странно, ответ пришел, причем незамедлительно. Прочтя его, Гордеев аккуратно удалил сообщение, выключил и зачехлил планшетник и подлил масла в угасающий огонь словесной перепалки, во всеуслышание объявив:

– Я тут подумал немного и решил: ну, ребята, вы и козлы! Александр Андреевич, я с тобой. На Лубянку, если не передумаешь, поедем вместе. А если передумаешь, обойдусь без тебя.

Рейс из Каракаса приземлился в Москве точно по расписанию. В аэропорту вернувшихся из Венесуэлы специалистов Уралвагнозавода встречали. Назвавшийся представителем концерна субъект в яркой спортивной куртке и мохнатой волчьей шапке предложил прибывшим организованно проследовать в гостиницу, где они смогут отдохнуть и привести себя в порядок перед вылетом в Челябинск. Места в самолете уже забронированы, рейс вылетает завтра в девять утра, сообщил он; микроавтобус ждет, как и шведский стол в гостиничном ресторане, поэтому надевайте свои теплые вещи и следуйте за мной.

Горобец, боевой пыл которого нисколько не остыл за время долгого перелета, не соблазнился ни душем, ни мягкой постелью в двухместном полулюксе, ни даже шведским столом с горячительными напитками. За весь полет он так и не сомкнул глаз: стоило смежить веки, как из темноты выступало ухмыляющееся лицо генерала Моралеса. Хорошо смеется тот, кто смеется последним; это заклинание побежденных, и Александр Андреевич повторял его про себя до тех пор, пока слова не утратили смысл, превратившись в ничего не означающий набор звуков.

Выслушав его, представитель концерна лишь пожал плечами и указал рукой в отороченной мехом перчатке на стоянку такси, с трех сторон, как артиллерийская огневая позиция бруствером, обнесенную высокими, смерзшимися до каменной твердости снеговыми валами.

Гордеев, как и обещал, отправился с Александром Андреевичем в качестве свидетеля, готового подтвердить правдивость его рассказа – ну, и для оказания моральной поддержки, разумеется. Неожиданно прорезавшаяся в этом закоренелом индивидуалисте гражданская позиция Горобца не удивила: его мысли были заняты другим, да и в поддержке он, откровенно говоря, нуждался как никогда.

Водитель яично-желтой «Волги» с шашечками на дверце, неприятно напомнивший латиноамериканца смуглым цветом лица и скверным умением говорить по-русски, загнул астрономическую, явно с запросом, цену за проезд. Горобец, который на правах старшего уселся на переднее сиденье, в ответ лишь рассеянно кивнул и назвал адрес:

– Общественная приемная ФСБ.

– Ва-а-ай, – с опасливым уважением протянул таксист и тронул машину с места.

Мимо понеслись дремлющие под низким, насморочно-серым небом заснеженные поля и перелески ближнего Подмосковья.

– Ты гляди, апрель на носу, а у нас до сих пор зима! – сказал с заднего сиденья Гордеев. – Поверить не могу, что еще вчера в рубашечке без рукавов потел и в теплом море бултыхался!

Горобец ничего не ответил, а таксист ничего не спросил. Наверняка хотел, но не осмелился затеять разговор с пассажирами, которым прямо из аэропорта приспичило ехать не по домам, не в кабак и не к бабам, а в общественную приемную ФСБ – место, от которого гордый сын Кавказских гор инстинктивно старался держаться как можно дальше.