Виват император! Армагеддон - Роман Злотников

Дашуня торопливо кивнула:

— Да, я понимаю, не убий, не укради… — Она запнулась, увидев, что Ярославичев с улыбкой качает головой.

— Нет, не так. Во-первых, ТАКИХ тебе вряд ли удастся отыскать. Да и, скажем откровенно, если подобные люди отыщутся, то им скорее место где-нибудь в монастыре, в затерянном в лесах скиту или пещере отшельника. Людям, твердо исповедующим божьи заповеди, в реальном мире делать нечего. Твоя задача будет несколько проще и… сложнее. Поскольку многие из тех, кого ты отыщешь, будут, как бы это выразиться, «на грани». Почти. И тебе придется принять на свои плечи тяжкий груз выбора. Этих — взять, а тех — нет. — Ярославичев умолк, глядя в глаза Дашуне и словно проверяя, понимает ли она его, потом заговорил снова: — Ты должна будешь отыскать молодых ребят, желательно из глубинки, поскольку у молодежи из крупных городов сегодня гораздо больше шансов утвердиться в жизни, а я хочу дать шанс сколь возможно большему числу молодых людей. К тому же, как мне представляется, именно в глубинке присутствует наибольший процент людей, соответствующих нашим требованиям. Недаром американцы считают нравственным резервом нации именно фермеров. И именно поэтому они прилагают столько усилий для сохранения этой социальной группы. «Материальные», так сказать, требования к будущим абитуриентам просты: во-первых, это устойчивая психика, во-вторых, отсутствие серьезных проблем со здоровьем. Что касается моральных установок, здесь сложнее.

Ярославичев с минуту размышлял, глядя перед собой. Наверное, подыскивал ясные формулировки. Потом вновь поднял взгляд на Дашуню:

— Знаешь, это довольно сложно однозначно объяснить, но я попытаюсь. Вот, скажем, ты — талантливый и обаятельный человек, обладающий довольно серьезными амбициями, но при этом ты — человек команды. Я думаю, ты никогда особо не задумывалась над этим, но для тебя личный успех никогда не отделялся от успеха тех, кого ты считаешь своей командой. — Ярославичев улыбнулся: — И все мы просто счастливы, что последние пять лет «твоей» командой была именно Служба эскорта. Так вот, первое требование к кандидатам — это именно подобное самоотождествление себя с командой. Второе — эти люди не должны испытывать удовольствия от насилия. Это не означает, что они должны испытывать неодолимое отвращение к нему. К сожалению, сегодня насилие — неотъемлемая часть современной жизни, но вот удовольствие от него — это уже патология. Третье — эти люди не должны быть отравлены никакой идеологией. Национализм или шовинизм столь же неприемлемы, как, скажем, сионизм или, наоборот, антисемитизм. Лучше всего, если дело обстоит так, как говорят американцы: «I don’t know much about it» («Я не слишком много знаю об этом»). К счастью, в глубинке еще достаточно много таких, даже среди молодежи. Затем, они должны уже иметь некоторый опыт заботы о других, причем не в смысле получения прибыли, то есть, скажем, выращивание на продажу поросят или бройлеров — это не тот опыт, который нам нужен… И этот опыт заботы о других не должен вызывать у них отвращения. Ну и совсем хорошо будет, если кандидаты окажутся, скажем так, несколько одиноки. Это могут быть старшие дети в многодетных семьях, которым родители уже давно не могут уделять достаточного внимания, или слишком занятые помощью по хозяйству, либо просто стесняющиеся своего, мягко говоря, излишне скромного достатка и потому избегающие близкого общения со сверстниками. — Дмитрий Иванович испытующе посмотрел на Дашуню. — Ты поняла, что я имею в виду?

Дашуня задумчиво кивнула:

— По-моему, да, но… Это довольно сложное задание. Мне еще никогда не приходилось решать чью-то судьбу.

Они покинули «Савой» только в два часа ночи, а на следующий день Дашуня уехала домой. Она не знала, что подобной приватной беседы с Его Высочеством наедине или в узком кругу в три-пять человек уже удостоились семнадцать сотрудниц Службы эскорта и членов Общества молодых интеллектуалов. А еще почти двум сотням эти беседы предстояли. Впрочем, даже если она об этом и узнала, то это вряд ли как-то ухудшило ее настроение. В конце концов, на ИХ встрече в «Савое» он был с ней один на один.

Дед уходит! Когда эта ошеломляющая новость прокатилась по Управлению, Виктор как раз только вернулся из командировки в Чечню. Он был там уже в седьмой раз и каждый раз по возвращении долго отходил, потихоньку освобождаясь от того странного чувства подспудной злости, задавленного, загнанного вглубь страха и тоскливой безысходности, которое охватывает человека, когда он забирается в не очень чистое брюхо транспортного «Ил-76» в подмосковной Кубинке, и затем уже не оставляет до самого конца. Что правда то правда — через неделю-другую они как будто стираются, заслоняются повседневностью и словно исчезают вовсе. Но это не так. Вспомним людей, живущих рядом с железной дорогой. Они со временем привыкают к грохоту поездов за окном и прекрасно спят, тогда как непривычные к этому люди каждую минуту просыпаются и испуганно вскакивают.

Вот точно так и все, кто находится в Чечне, просто свыкаются с этими гнетущими ощущениями и словно не замечают их. То, что это не так, выясняется, лишь когда ты вновь выбираешься на бетонку аэродрома и вдыхаешь московский воздух, который и пахнет-то как-то иначе, не так, как в этих проклятых горах, и не так, как ты это запомнил, когда уезжал, и тут тебя наконец начинает отпускать. И ты осознаешь, что ЭТО жило в тебе все то время, пока ты был ТАМ (конечно, если ты уже не залился водкой по самую макушку еще в брюхе «Ила»). Но там все это через неделю действительно становится неощутимым. Просто все гораздо чаще, чем обычно, дают измученной психике короткий отдых с помощью водки или взбадривают измочаленные нервы каким-нибудь вполне обычным здесь безумством типа русской рулетки на трофейном нагане или жонглирования гранатами с разогнутыми и наполовину вытащенными чеками до того момента, пока чека одной из них не выскочит окончательно, и тогда надо тут же поймать остальные, отложить в сторону, подхватить взведенную и успеть откинуть подальше, пока она не взорвалась. А замедлитель горит всего три-четыре секунды. Да еще это тоскливое ожидание конца командировки. Когда ты вроде как бы и не живешь, а просто ждешь, когда кончатся эти три месяца, их просто надо пережить, выжить и вернуться. И вот тогда вновь начнется настоящая жизнь, а пока — надо терпеть и ждать. И потому все, что делаешь там, ты делаешь автоматически, без особого пыла, просто потому, что это вроде бы надо делать, но не ломая голову, не позволяя работе затронуть тебя, завладеть твоей жизнью и торопясь до заката вернуться в уютный полумрак управления, к которому ты прикомандирован, в свою осажденную крепость, и залиться водкой до «капуста плавает».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});