Обожженные языки (сборник) - Мэтт Иган

Под этим деревом уже пять подростков (причем каждый был знаком с предыдущим) накинули себе на шею петлю из узловатой веревки и повесились на нижней ветви. Почему – никто не знает.

Полицейский кордон вздыхает на ветру, у ствола дерева навалены букеты… Местные магазины и галантерейные лавочки ввели возрастные ограничения на продажу бечевки, занавесок и простыней.

Этим летом эчмондским упырихам и их бес-френдам было проще нелегально затариться спиртным, чем купить моток прочной веревки.

А ведь если бы те подростки, чьи имена написаны на сложенных у ствола букетах, продержались хотя бы еще один день, еще одну ночь – кто знает, может, на следующее утро они почувствовали бы себя по-другому.

Не такими несчастными.

От экскурсии к экскурсии я пополняю свою толстую, как петля, стопку записей. Благодаря брату – Знаменитому Суперсачку – их беда стала моей бедой.

Тяжело мне тащить ношу его вины. Ведь это из-за него – и эффекта Вертера – сегодня эчмондской детворе не разрешают бродить по улицам в костюмах дьяволят, вампиров и колдунов, выпрашивать сладости. Вместо воплей крошечных зомби и прочих выходцев с того света – всхлипы и слезы.

«…Тяжелая форма артрита… случайная передозировка обезболивающих… острая почечная недостаточность… бу-бу-бу…» Экскурсовод все капает нам на мозги; мы волочимся за ним, ступни немеют, превращаясь в культяпки… Лишь хлюпающие подошвы да запах сырого дерна напоминают, что под ногами земля – она заляпала мои джинсы, превратила кроссовки в ничто… А Джек уже положительно раздражает: «Неизлечимый рак кишечника… одноразовое барбекю… отравление угарным газом… эвтаназия… бу-бу-бу…»

Мой брат до сих пор считает себя суперзвездой – ему не нужны знаменитые вертерские фразы, чтобы возводить культ своей личности.

Заняв лидирующее место в экзистенциальном конкурсе популярности, этот Несравненный Плебей думает, что все до смерти – в прямом смысле слова – хотят быть на его месте. И эта русская рулетка для леммингов – как раз прикол в его духе.

А вот меня совсем не прикалывают постоянные поиски и скитания в образе вечного туриста. Ведь речь идет не просто о том, чтобы зайти в турагентство и взять брошюру. Из-за запрета пропаганды самоубийств (называйте это безвкусицей, если хотите) – а также морали, этики, журналистского кодекса – местные турфирмы ни за что не станут мне помогать.

В некоторых городках – таких как Бричфорд и Эчмонд – турфирм нет вообще.

Зато в каждом захолустье с достаточным количеством жителей для образования кластера проводятся экскурсии по следам привидений. В каждой деревне вам непременно поведают о жутких тайнах и попрятанных по общественным шкафам скелетах, о которых говорить никто не хочет.

Никто, кроме меня. Мыкаясь из города в город, из одного конца страны в другой, я обвожу красным маркером информацию в местных газетах – статьи про загадочные смерти на передних полосах, а на задних – анонсы экскурсий, квадратики размером с почтовую марку, втиснутые между рекламой гадалок и объявлениями о продаже домов.

От несчастных семей. Переезжающих в другой город, чтобы начать жизнь заново.

«…Послеродовая депрессия… включенный электроприбор… ванна с водой… смерть от электрошока… бу-бу-бу…» Гид все никак не хочет уняться. Миновав замерзшие лужайки, мы поворачиваем, и перед нами снова открываются залитые янтарным светом жилы улиц. Уши щиплет от холода, нос онемел, тыквы щерят в оскалах свои выдолбленные рты… А Джек уже реально достал: «…Отвергнутый любовник… ружье двенадцатого калибра… тяжелая огнестрельная травма… бу-бу-бу…»

Смерть живет дольше в подполье. Подшитые некрологи предают забвению, но мне хорошо известно о невоспетых героях местного фольклора – несостоявшихся актерах, размещающих в газетах рекламу экскурсий по следам привидений.

Эти герои – гамельнские дудочники, как Джек, мой огонек во мгле, – фиксируют леденящие кровь подробности и щедро украшают ими свои монологи, пытаясь восполнить потерянные годы игры в любительском театре. Полагая, что известность и публика, как в реалити-ТВ, поможет им разобрать амфитеатр их личностных комплексов.

Может, мой брат не так уж и отличается от Джека. И пусть выцвели мои маркерные пометки, истрепались газетные вырезки – я знаю, что до цели недалеко.

Находясь лишь на шаг позади в своем суицидальном паломничестве, спасительной миссии, я выуживаю информацию у привидений вчерашнего дня, чтобы помешать новому подражающему самоубийству. Предупредить очередной кластер. Очередную горячую точку, которую хочет зажечь в новом месте мой брат.

Восхитительный Балбес. Похожий на девчонку в своих дурацких обтягивающих джинсах.

Кидаю в рот остывший каштан.

Последний раз я видел брата в тот год после школы – перед нашим с ним поступлением в университет, которое так и не состоялось. Мы сидели в саду на наших старых качелях, и он тогда сказал, что не испытывает ко мне ненависти.

Рядом на траве его ждал упакованный вещмешок, и он поднял вверх руку с тем самым хеллоуинским шрамом от ножа. У меня на руке осталась точно такая же черточка от ожога расплавленным «уоки-токи».

Зеркально расположенные, как и шрамы на наших затылках, – напоминание о том, как он подстрекал меня сделать «солнышко» и как я подначивал его сделать обратное сальто с качелей-весов.

Шрамы-близнецы, как наши с ним совместные дни рождения, 29 февраля високосного года.

«Мне только хочется, чтобы он был моим», – сказал тогда брат, сжимая свой шрам в кулак.

Ему осточертело жить в моей тени; теперь в его тени живу я. Если жизнью можно назвать это бесконечное покаянное путешествие, освещенное тыквенными фонариками, этот мрачный вояж, в котором гвоздь программы – поездка на тот свет, а главный пятизвездочный пакет – смерть.

В детстве братишка нещадно лупил ребят, так что у них мертвели конечности. Теперь этот Фантастический Осел оставляет за собой мертвые тела, перебегая от одного кластера к другому.

Повторяя свои трюки все в новых горячих точках. Объявляя себя первым отщепенцем, главным закоперщиком – Неповторимым Имитатором…

Тут я – точнее, мы – резко тормозим, спотыкаясь и наступая на пятки впереди стоящих.

– Эй, гляди, куда прешь! – говорит Упыриха, оборачиваясь ко мне.

Мы прошли целый круг, вернувшись к пабу «Восемь Жизней из Девяти» – в заляпанной грязью обуви и с занемевшими руками. Не успеваю я сказать что-нибудь в ответ, как Джек уже благодарит всех присутствующих.

Глаза мои закатываются, когда он произносит слово «сувениры».

– Вопросы есть еще?

Я вскидываю руку, как в детстве в школе – «Я первый, я!», – чтобы учитель спросил меня, а не брата. Мы с ним тогда все соревновались, кто первый навлечет на другого беду.

Каждый из кожи лез вон, чтобы стать для другого «нулевым пациентом».

Каждому из нас до смерти хотелось быть первым леммингом.

* * *

– А скажите, – говорю я, указывая на отгороженное дерево на выгоне. – Что вам известно о первой жертве?

Наступает тишина, участники группы сердито хмурятся, качают головами, будто во всем виноват каким-то образом именно я.

Джек, сощурив глаза, пристально на меня смотрит. Экскурсоводы любят напустить на себя важность, как только речь заходит о каком-нибудь недавнем случае самоубийства, новом кластере или горячей точке на их территории. Мой modus operandi – дождаться вопросов в конце непрестанного бормотания и надеяться на то, что мне поверят и не сдадут в полицию за мое любопытство.

Я рассматриваю помятую вывеску над входом в паб, на которой изображена кошка – ее участь всем известна.

Как и судьба кота Шредингера.

– Возьмите каштан! – предлагаю я, тряся перед ним сморщенным бумажным пакетиком.

Джек смотрит на меня с улыбкой старого друга, собирающегося попросить взаймы.

– Не скажу даже за каштан.

Я объясняю величайшему обломщику, что это важно.

– Дело касается моего брата. Он тоже любит проводить экскурсии. – Я указываю на тыкву, все еще ухмыляющуюся в темноте. – Как вы.

В детстве большинству ребят приходилось перебирать алфавит, чтобы вспомнить имя моего брата. Для наших родителей и учителей мы были как обоюдоострый меч харакири: меня, приметного, любили и нахваливали; его, невидимого, жалели, пренебрегали им, стремясь похоронить любые его способности, скрыть малейшие достижения.

Спрятать навеки, как кота в ящике.

Если я что-то для себя и усвоил, так это что против тренда не попрешь.

Как в истории с Вертером. Когда все вокруг подражают, не подражать невозможно.

– Конкурент? – Джек подходит ко мне вразвалку, поглаживая крышку своего «черного ящика». В его зрачках пляшут оранжевые отблески светильника. – Плевать. У меня есть продукция и проверенный трюк.