Город Желтой Черепахи - Павел Молитвин

Я кивнул. У нас, конечно, есть гипеламин — мы все взяли в дорогу, все предусмотрели. Мы взяли даже гипеламин, допуская, что в лесу, окружающем Станцию, могут быть пораженные, но еще живые люди. Это теперь мы знаем, что человек в здешних болотах долго не протянет, даже здоровый. А это значит, что старик наш не из болот, а со Станции. Хотя это я и раньше подозревал.

Валентин извлек из принесенной мной аптечки разовую капсулу лекарства. Старик, очнувшись, некоторое время смотрел на наши приготовления, но, когда Валентин нацелился ему иглой в бедро, закрыл глаза.

Прошло пять, десять минут, и что-то человеческое появилось в глазах старика. Он обвел взглядом наспех заправленные кровати, груду консервных банок на столе, сваленные у стены рюкзаки и долго смотрел на мигающие за окном зеленые огоньки ржавых мачт.

— Не бойтесь нас, ничего плохого мы вам не сделаем. Давно ли вы на Станции, как попали сюда и почему стреляли в нас? — медленно и раздельно спросил я, стараясь по возможности смягчить голос.

Старик перевел взгляд с Валентина на меня и неожиданно заплакал. По высохшим, ввалившимся щекам потекли медленные слезы, которые он и не думал скрывать.

— Спасибо, и будьте вы прокляты. Может, и пришли вы сюда попущением Божьим, исполняя волю его, но мне она непостижима. И потому проклинаю, — глухо и странно, с явным западным акцентом выговорил старик. Помолчал и добавил: — Впрочем, все мы теперь прокляты. Вы виноваты не более моего. Может, даже менее. Я не уберег, а вы не знали…

— О чем это он? — спросил Валентин недовольно.

— Станция-убийца заработала. Попробуйте ее остановить, и вы все поймете. — Старик ткнул крючковатым пальцем в окно: — Глядите, первые красные фонари уже зажглись.

Однако посмотреть в окно я лично уже не успел, потому что ворвавшийся в комнату Десто крикнул с порога:

— Что вы здесь сидите? Даниэль убит, Эрнест ранен!

Бруно Санчес

Хильмо шел впереди и все же успел упасть и откатиться к стене, прежде чем высокий блондин начал стрелять. Я же успел только удивиться тому, как внезапно эти трое вынырнули из бокового коридора, и, ощутив горячий сильный толчок в грудь, рухнул на бетонный пол. Блондин разрядил карабин и, решив, вероятно, что с нами покончено, двинулся вперед, на ходу шаря по карманам в поисках запасной обоймы. Слабо освещенный горящими вполнакала, через две на третью, лампами дневного света коридор стал затягиваться розовой дымкой, но я успел заметить, как Скверный Мальчик вскочил с пола и в три гигантских прыжка оказался перед блондином. Рука его взметнулась вверх…

Очнулся я оттого, что пол коридора дрогнул от взрыва и что-то больно ударило меня в грудь. Зазвенели, защелкали по стенам и низкому потолку осколки, чьи-то сильные руки подхватили меня и швырнули в темноту.

— Патрон, ты жив? Очухался? Говори, что теперь делать? — Хильмо приподнял мою голову, и, осмотревшись, я понял, что нахожусь в мастерской, заставленной верстаками, на которых пылились массивные приборы непонятного назначения. В груди отчаянно жгло, мокрый от крови комбинезон прилип к телу.

— Где эти трое? — спросил я, с трудом шевеля непослушным языком.

— Двое их осталось. — Скверный Мальчик хищно осклабился и сунул мне под нос карабин. — Во, теперь мы снова на коне. Так что — добить этих-то?

— Подожди, — попросил я, пытаясь привести в порядок путающиеся мысли. Помнится, когда мы миновали Аккумуляторную ограду, я запретил Хильмо без крайней необходимости убивать кого-либо из группы Александеро, на что тот, хмыкнув, ответил, что скорее всего убивать будут нас. Он оказался прав, и все же смысл в моем последнем распоряжении был. Вот только бы сообразить, что именно заставило меня изменить первоначальный план… Ах да, зеленые огоньки на разрядниках Хронопрокалывателя. Те самые огни, о которых рассказывал сумасшедший вертолетчик…

— Где оставшиеся в живых?

— Скрылись в боковом коридоре. Наверно, устроили засаду. Но если ты разрешишь…

— Ни в коем случае. Сами того не ведая, они пустили установку, способную уничтожить не только нашу страну, но и десяток соседних. Теперь, перебив их, мы ничего не добьемся. Сам я остановить ее не могу…

— Что надо делать? — прервал меня Скверный Мальчик.

— Убедить их нас выслушать. Раз они смогли заставить заработать эту дьявольскую Станцию, то, верно, в состоянии и отключить ее, пока не поздно. — Несколько минут я лежал молча, собираясь с силами и прикидывая, нет ли у нас другого способа выпутаться из этой мерзкой истории. Но другого способа не было. — Поднимай белый флаг переговоров, Хильмо.

Скверный Мальчик так сморщился, словно проглотил ложку хины.

— Делай, как я говорю. Да поторопись — времени у нас мало.

Выругавшись, Скверный Мальчик принялся стягивать с себя комбинезон.

— Ты чего? — Я попробовал приподняться, но в грудь словно вонзилось раскаленное шило.

— Майку снимаю. Белой материей, вишь, в Андебаре не сообразил запастись, — буркнул Скверный Мальчик и вдруг по-девчоночьи тонко хихикнул. — Парламентер! Ах, мать твою… Значит, говоришь, полконтинента вдребезги? Ну, тра-та-та и тра-та-та!..

Десто Рейнброд

Господи, Господи! За несколько часов я успел почувствовать себя и Богом, и дьяволом, а теперь в душе пусто, как ранним утром на улицах после Большого Карнавала, когда даже самые неугомонные гуляки уже отправились спать. Боже мой, Боже! Неужели этого больше никогда не будет? Цветов, пьяных завываний по случаю национального праздника воинского оркестра, смуглых полуголых девчонок-танцовщиц на площади и бочек неочищенного фруктового спирта для бедноты — президентского дара народу?

Но ведь я же не хотел! Я же старался как лучше! Нет, я, конечно, не бессребреник вроде Александеро и не собирался упускать ни капли золотого дождя, который обещала пролить на нас Станция. Но в конечном-то счете, хотя каждый греет руки там, где умеет, я же хотел принести Тристогоме славу и богатство!

Пусть я труслив, себялюбив и своекорыстен, пусть я бабник и сибарит, чего лукавить перед самим собой — грешен, но я же люблю мою Тристогому! Да, я жаждал славы героя, но — судья мне Всевышний — что же в этом плохого? За что, за что, Господи, отвел ты мне роль палача, зачем допустил дойти до трижды проклятой, проклятой во веки веков, ныне и присно, навсегда и повсюду Станции? Я же не хотел…

— На, выпей — на тебе лица нет! — Валентин сунул мне кружку с какой-то желтой дрянью, и я не раздумывая выпил ее. Коньяк. Богом клянусь, хороший коньяк! Хороший коньяк делали эти сволочи в Пасси, нет бы им и ограничиться его изготовлением.

— Мы обесточили Мозг и всю дубль-пусковую. Больше ничего сделать нельзя — кабели, соединяющие хронопрокалывательную установку с аккумуляторами Большого Ковша, проложены под землей, и нам до них не добраться, — доложил Эрнест, появляясь в дверях.

— Что и следовало доказать, — прокаркал старик, поднимаясь на подушках. — Красные фонари горят на всех разрядниках — Хронопрокалыватель готов к действию.

— Уничтожьте разрядники, — медленно, по складам произнес Бруно Санчес, судорожно царапая бессильными пальцами стянутую окровавленными бинтами грудь.

— Сколько у нас времени?

— Час. Может быть, час с небольшим. Когда я поднял свой вертолет с аэродрома Масенды, они только готовились приступить к испытаниям. Но тогда у них не хватило энергии. Не прокол был, а прокольчик, так что наверняка ничего сказать нельзя, — снова подал голос старик.

Действие лекарства, которым его напичкали, еще не кончилось, и выглядел он бодрячком. Его, оказавшегося во время хронопрокола прямо над Станцией, в «глазе тайфуна», его, единственного из всех, кто находился в радиусе трехсот километров от разрядников, не поразил шок, вызванный локальным искривлением пространственно-временного континуума. Судьбе было угодно, чтобы Станция, уничтожив своих создателей, изменив до неузнаваемости окружающую ее сельву, поразив города республики Пасси и территории соседних государств, пощадила пилота грузового вертолета, доставлявшего сюда из Столицы свежие фрукты и овощи.

Когда он приземлился на взлетную площадку, все было уже кончено, но у него достало сил поднять вертолет в воздух и хватило ума, сопоставив гибель работавших на Станции людей с испытаниями, которые они здесь проводили, сделать правильный вывод о том, что здесь произошло. Разумеется, бреду облученного, который, поверив изолгавшимся приборам, вывел свою машину к одному из пограничных городов, подвергшихся ядерному удару соседей, никто не поверил. А впоследствии, отлежав положенное время в больнице, вертолетчик, не состоявший на военной службе и не попавший в лагерь для военнопленных, получил работу в филиале крупной заокеанской авиакомпании и, памятуя о том, что ему довелось видеть, принялся будоражить прессу и обывателей Тристогомы.