Ideal жертвы - Анна и Сергей Литвиновы

Но только если окажется, что Костя ко мне охладел, – никакая мне больше не нужна аэробика и никакие врачи.

Однако после обеда, когда я грустно брела по парку, Константин нагнал меня сам. Широко улыбнулся, раскинул руки, жарко проговорил в ухо:

– Ох, Изабель, прости меня! Я настолько замотался, ты не представляешь...

И я уже снова была готова таять от одного его взгляда, от единственного прикосновения его сильных и нежных рук. «И до его коттеджа, – мелькнула мысль, – отсюда всего пару минут хода...»

Однако Костя уже смотрит на часы, болезненно морщится, виновато говорит:

– Изабель, милая, горю! У нас совещание, – снова быстрый взгляд на циферблат, – уже через две с половиной минуты.

Но я (Изабель, не Бэла!) не собираюсь отпускать его просто так. Я требовательно заявляю:

– А что насчет вечера?

– Снова в баре? – подмигивает он. – Или сразу ко мне?

И я опрометчиво выпаливаю:

– Да где угодно!

Костя вновь обволакивающе улыбается и произносит:

– Милая, у меня правда завал, но я постараюсь. Честно. Давай ориентировочно планировать на девять. Я тебе обязательно позвоню. Дождись, ладно?

Он ласково кивает мне и торопливо шагает к административному корпусу, а я лихорадочно гадаю, найдет ли местная парикмахерша окошко, чтоб обновить мою прическу, и не попросить ли косметолога не просто сделать мне массаж с маской, а нанести профессиональный мэйк-ап.

...Я все успеваю, к семи вечера снова в блестящей форме, и влюбленной дурой сижу на диване в своем номере. То и дело поглядываю на дисплей мобильного телефона: не выключился ли случайно звонок? В сети ли аппарат? Однако звонка все нет и нет...

И когда я уже совсем теряю надежду, телефон вдруг разражается трелью. Я смотрю на определитель: но вызывает меня совсем не тот, чьего звонка я ждала. Это всего лишь отец! Первая мысль: до чего же некстати, вдруг, пока мы будем с ним говорить, мне позвонит Костя и наткнется на короткие гудки?

Однако я все же отвечаю:

– Да, папа?

И вместо ответного приветствия натыкаюсь на гневное:

– Слушай, Бэла! Ты что творишь?!

– Я? Творю?!

Мой голос от волнения и от обиды садится, отец сразу сбавляет тон:

– Ладно, извини, извини. Я просто неправильно сформулировал. Я очень за тебя волнуюсь и хотел узнать, все ли у тебя в порядке?

Я его совершенно не понимаю:

– А что случилось?

– Ну как! Все-таки ты еще молода, совсем там одна, а кругом полно, – он делает паузу, – местных героев-любовников.

– Папа, мне двадцать семь лет, – отрезаю я. – И со своими любовниками я вполне могу разобраться сама.

– Ага, – радуется он, – значит, любовник есть!

Голос отца приобретает доверительный оттенок, и он вопрошает:

– Твой мачо, конечно, чертовски красив? Мускулист? И, разумеется, великолепен в постели?

– Откуда ты взял про постель? – бормочу я.

– Ох, Бэла, Бэла, – вздыхает отец, – наивная ты девочка...

– Да объясни, в чем дело! – начинаю злиться я.

В трубке раздается писк – кажется, мне пытается дозвониться другой абонент, и это, конечно, Костя – но прервать разговор с папашей я не могу. Отец спокойно объясняет:

– Бэла, я, конечно, не могу запретить тебе влюбляться и проводить время с мужчинами. Но имей в виду, ко мне сегодня подходил шеф моей службы безопасности. И сказал, что про тебя наводили справки. Про тебя, мою дочь. Причем интересовались тобой, знаешь, откуда? Из твоего санатория.

– Кто интересовался? Зачем?..

– Кто конкретно наводил справки – они не выяснили, – сообщает отец. – А интересовались, собственно, одним. Сколько у тебя денег.

Я пораженно молчу, родитель повторяет:

– Кто-то из санатория очень хочет узнать, каковы размеры твоего личного, не подконтрольного мне, состояния.

– О, боже! – выдыхаю я. И недоуменно произношу: – Но ведь у меня нет никакого состояния... Только те деньги, что ты мне дал с собой...

– В том-то и дело, – жестко резюмирует отец. – Значит, кто-то узнал, что ты моя дочь, и надеется отхватить лакомый кусочек. Поэтому я и предупреждаю, чтоб ты была осторожней со своими любовниками. Предупреди их сразу: никакого приданого я за тобой давать не собираюсь. Ты поняла?

Его тон меня бесит, и я ору:

– Да не нужно мне от тебя ничего!

– А я тебе ничего и не предлагаю, – спокойно соглашается он. – Кроме, конечно, отцовской любви. Ну и, может быть, небольшой суммы в завещании...

– Я уже сказала, что не претендую на твои деньги!

– Очень рад, что не претендуешь, – говорит он. – И, кстати, имей в виду: твой герой-любовник наверняка уже в курсе, что ты вовсе не богатая наследница, за которую он тебя принимал. Мой шеф по безопасности передал интересующимся: лично у тебя – нет ни копейки. И права на обязательную долю моего наследства ты, как совершеннолетняя и трудоспособная, не имеешь. Поэтому, – отец цинично усмехается, – не удивляйся, если твоя страстная любовь вдруг завянет.

Я в полном шоке. Но стараюсь говорить совершенно спокойно:

– Хорошо. Спасибо, что предупредил.

Кладу трубку. В изнеможении откидываюсь на спинку дивана.

Я не сомневаюсь, я просто уверена: это какая-то ошибка.

Костя – совсем не из тех, кто охотится за моими (на самом деле несуществующими) деньгами.

Однако часы показывают восемь вечера... восемь тридцать... девять... девять тридцать... Я плачу, мечусь по комнате... Но... Писк в трубке мне, наверно, просто почудился. Константин мне так и не позвонил.

Лиля

Поспать мне действительно удалось лишь пару часов – на плече у моего кареглазого красавца перед рассветом, когда мы оба были вымотаны до донышка, но безмерно счастливы. Потом я попросила, чтобы он отвез меня в санаторий.

– Когда мы встретимся снова? – требовательно спросил мой искуситель.

Я засмеялась:

– На свадьбе!

Увидела, как вытянулось его лицо, и добавила:

– На свадьбе наших детей. Когда твоя дочка будет выходить за моего Максимку.

Я улыбалась кареглазому шоферу, но думала уже не о нем. Мне предстоял тяжелый день: шесть тренировок при почти бессонной ночи совсем не шутка. Но настроение все равно было прекрасным. Во-первых, с плеч слетел груз вины (ведь я, несмотря на все заверения Константина, думала, что, может, и вправду довела Елену Ивановну до инфаркта!). А во-вторых, в голове проносились соблазнительные планы, как распорядиться огромными деньгами – теми, что мне в случае успеха моего расследования посулил вдовец. Я практически не сомневалась, что мне удастся раскрыть тайну и что Димусик не обманет, заплатит. На пятнадцать тысяч можно многое себе позволить. И Максимку в парижский Диснейленд свозить. И купить машину. А мой кареглазый мачо-водитель научит меня ею управлять... О том, чтобы пустить деньги на отдачу долга – той самой тридцатитысячной кабалы, в которую меня загнал директор санатория – я и не думала. С какой стати я буду платить, если теперь совершенно точно известно, что я к гибели Елены Ивановны непричастна?

Но пока нужно просто затаиться. Притвориться, будто я покорна, со всем смирилась и честно отрабатываю долг. И очень осторожно попытаться выяснить: каким образом, а главное, кто довел до смерти мою толстушку?

Кое-какие мысли у меня на этот счет были. Во-первых, та секретная процедурная – о которой рассказывал Константин. Та, где практиковал мой отставленный воздыхатель Старцев. Интересно, что он там с Еленой Ивановной делал? Может, вколол какое-то лекарство – скажем, ослабляющее сердечную мышцу? А она после укола отправилась ко мне на тренировку. Конечно, в таком случае исход был предрешен...

Но пока это исключительно мои домыслы. За них вдовец не заплатит. Ему конкретные доказательства нужны.

Чтобы их добыть, было два варианта: первый и самый простой – возобновить с Георгием Семеновичем отношения. Вновь приблизить его к себе, обаять, очаровать – и попытаться все разузнать самой.

Однако мне этот путь казался не очень подходящим. Старцев – совсем не дурак и может что-то заподозрить. Почему сперва я его практически послала, причем в грубой форме, а теперь вдруг воспылала горячими чувствами? Да еще и расспрашиваю про работу – хотя прежде, когда мы в Кирсановке с ним встречались, совершенно ею не интересовалась и говорила исключительно о себе? И потом: вдруг дело дойдет до постели? Старцев ведь явно только об этом и мечтает. А мне совсем не хочется с ним близости. Ни для дела, ни просто так. А уж как подумаю, что он с этой жирной мерзкой Бэлой спал – и вовсе противно становится.

Поэтому у меня созрел совсем другой план, и вместо обеда я отправилась на поклон к Машке.

Застала подругу в сестринской. Машка с чрезвычайно довольным видом раскинулась в кресле и попивала чаек. На столе перед ней стояли две коробки дорогих конфет. Открыты были обе, и подруга щурилась на них с видом кошечки, только что разжившейся жирненькой домашней сметаной.

– О, Лилька! – обрадовалась она мне. – Садись. Угощайся. Смотри, какая вкуснотень!