На окраине мира - Александра Лисина

Торос ненадолго застыл, терпеливо снося бережные прикосновения. Через некоторое время понял, что Лакр был прав, потому что действительно полегчало, и с наслаждением зажмурился. Боги! Как же хорошо, что этот сумасшедший зуд прекратился! Хоть минутка покоя! Хоть пару часов без боли! Может, это и не спасет его от опухшей морды, но даже за такое облегчение он был готов простить язвительного сопляка за его проказы. Ну, Белик... ну, молодец... откуда только травы здешние знаешь?

- Следующий, - невозмутимо отстранилась Белка, закончив со вторым добровольцем.

Всего через полчаса на небольшом пригорке образовался ровный полукруг из сидящих и полулежащих мужчин с настежь распахнутыми рубахами, мокрыми воротниками, щедро обляпанными штанами, беспощадно перепачканными пальцами и совершенно счастливыми лицами, которых, к сожалению, было не видно за жутковатыми разводами грязи. Как глиняные куклы, они послушно замерли там, где их посадили, наслаждаясь мгновениями покоя и блаженного тепла на измученных веках. Тихие, молчаливые, спокойные, по-настоящему расслабленные, но немного сонные, потому что странная смесь и неуловимо витающий вокруг незнакомый сладковатый аромат удивительным образом настраивали на мирный лад. И даже ехидные смешки оттирающего руки пацана не были способны заставить их вынырнуть из этой приятной дремы.

- Чудная картинка, - хихикнула Белка, по достоинству оценив это дивное зрелище. - Прямо загляденье. Просто пять упырей на отдыхе! Причем, несвежих, мордатых, сытых и явно только с минуту как выползших из родного болота! Куршик, ты со мной согласен?

Невидимый грамарец довольно хрюкнул: изгвазданные до ушей наемники явно произвели на него неизгладимое (и весьма благоприятное) впечатление.

- А самое забавное знаешь, что? Что теперь они пару часов ни рта не раскроют, ни зенки свои не протрут, ни даже встать не сумеют, потому что мои масочки нельзя тревожить. Представляешь, какие у нас с тобой открываются возможности? У-у-у-у! Хоть ходи по ним сверху, хоть из родника брызгай, хоть по голому пузу прыгай... вон, как выставили их, бесстыдники! Жаль, девок поблизости нет, а то я бы по золотому стребовал за один быстрый взгляд! У-ух, а если бы они и зады себе успели испортить...

Лакр обреченно вздохнул: вот как чуял, что подвох все-таки есть! Ну, не мог гадкий пацан упустить такого шанса поизмываться над обездвиженными спутниками! А они теперь даже слова в ответ сказать не смогут: из врожденной вредности им так щедро намазали губы, что теперь едва рот откроешь, как тут же наглотаешься этой зеленой дряни. Камень в нахального сопляка тоже не кинешь, потому что руки испачканы, а глаза закрыты; стрелу не пошлешь, ногой не пнешь, что потому что хихикающая Гончая предусмотрительно отошла подальше. Оставалось только цедить про себя страшные ругательства и ждать, пока пройдут необходимые два часа, через которые им клятвенно пообещали, что сводящего с ума зуда больше не будет. Именно через два часа, не меньше. Так что сносить им этот поток острот и язвительных замечаний еще о-о-очень долго.

- Замечательно, - заключила Белка, все еще посмеиваясь. - Вот такими кулями вы мне нравитесь гораздо больше. Смирные, покорные, молчаливые... никакого беспокойства от вас. И можно делать что угодно, от щекотания до расчленения.

Лакр мысленно взвыл. А она, тем временем, звучно отряхнула руки, в последний раз с нескрываемым удовольствием оглядела их неподвижные тела. После чего снова тихо хихикнула и отправилась отмывать пустой котелок.

- Оп-па, - неожиданно застыла на середине движения, с почти искренним недоумением уставившись на Стрегона. - Вот те на... белобрысый, а ты чего молчишь? Я ж про тебя и забыл!

Стрегон только молча закрыл глаза, пережидая очередной приступ беспощадного зуда, но ничуть не сомневаясь, что про него не только не забыли, но довольно старательно игнорировали все то время, пока занимались остальными. Он не стал рваться в первых рядах в ожидании избавления, ни о чем не просил, не навязывался и не намекал. Просто отошел в сторону, терпеливо наблюдая за тем, как один за другим Братья, включая насупленного и недоверчивого Терга, начинали понемногу расслабляться и блаженно вздыхать. Однако, в отличие от них, довольно быстро понял, что Белка слишком щедро расходует свое необычное лекарство. И даже больше: совершенно правильно рассчитав, намеренно сварила его ровно столько, сколько нужно для пятерых крупных мужчин.

Именно на пятерых! И никак не больше!

Стрегон даже злиться уже не мог, отлично поняв, что эта "забывчивость" - всего лишь небольшая, но хорошо продуманная и весьма изощренная месть: за его недовольное молчание, упорную несговорчивость, непрошибаемое упрямство, холодное равнодушие, тот памятный взгляд, которым заставил вчера говорить этого зловредного сопляка, и... наверное, за ту лужу в Озерах, за которую он не посчитал нужным извиниться?

Стрегон не стал ничего говорить. Понимал, что глупо что-то объяснять или пытаться исправить: сейчас, даже если и тлело внутри сожаление, любые слова будут выглядеть нелепо и жалко. Как у нищего бродяги, не гнушающегося на коленях умолять богатого господина о презренном медяке, чтобы не протянуть ноги с голодухи. Поэтому он не стал.

- Ох-хо-хо... что ж теперь делать? - донеслось до него задумчивое. - Траву-то я всю извел. Новую еще не собрал, да и долго это. Разве что дать тебе котелок начисто вылизать и грязью добирать остатки? Правда, грязи тут как раз навалом... но у тебя ж морда в три раза шире, чем у остальных... не, все равно не хватит. Да и не пролезешь ты в этот котел: уши застрянут. Вот беда-то горемычная... вот горюшко безобразное... и как я мог так оплошать?

Стрегон даже не пошевелился. Да и зачем? Ну, переживет как-нибудь, не дите малое. Бывало и похуже. Например, на Испытании, когда одна проворная тварь, после того, как он от души рубанул по ней мечом, умудрилась осколками крепкого панциря сильно изрезать ему лицо. Красавцем-то он никогда не был, а после того, как чужой удар еще и изуродовал правую щеку, вообще старался в зеркало не смотреться. И вполне понимал, почему его вид, в довесок к данной Патриархом силе, заставлял людей держаться подальше. Вынуждал их прятать глаза, шарахаться прочь, неосознанно мстить за этот подленький страх. И молча ненавидеть в спину, как скорбного вестника смерти или (что гораздо хуже) проклятого всеми богами полукровку.

Чужих невесомых шагов он даже не услышал. Кажется, ничего уже не услышал, потому что в голове вдруг отчаянно зазвенело, а татуировка на предплечье обожгла так, что стало ясно - неведомый яд успел глубоко проникнуть в тело. Но эльфийские притирания ничем ему не помогли, хотя он украдкой вымазал чуть ли не половину флакона, да еще сухую травку пожевал для верности. Зато когда его лица очень осторожно коснулись чьи-то мягкие руки, немедленно поднял тяжелые веки и выхватил нож.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});