Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1 - Наталья Баранова-Шестова

***

В Киев Шестовы приехали, вероятно, 5 июля 1918 г. Их приняли к себе Софья Исааковна и Даниил Григорьевич Балаховские, которые жили в великолепной квартире из 10–12 комнат на Трехсвятительской улице — теперь улица Героев Революции (вероятно, д. 41), с чудесным видом. Дом стоял на высоком берегу Днепра, недалеко от Андреевской церкви. Он был выстроен до войны отцом Даниила Гр. для семьи Балаховских. Даниил Гр. и Софья Ис. занимали весь третий этаж. Анна Ел. с детьми поехала на летние месяцы в Крым. Осенью Наташа поступила в гимназию Жекулиной, а Таня — в Университет на филологический факультет.

В то время Киев был столицей независимой Украинской республики, которая находилась под немецким контролем, во главе ее стоял гетман Скоропадский, поставленный немцами после взятия Киева (1.03.1918). Когда Ше-

стовы приехали иа Украину, Киев был почти сказочным городом по своему продовольственному положению. В ноябре 1918 г. ушли немцы, пал гетман, Киев переходил из рук в руки. В декабре его захватил Петлюра, 5(18) фев- ряля 1918 г. в город вошли большевики, 31 августа (13 сентября) его заняла белая армия. С каждым новым режимом в Киеве становилось все хуже и хуже.

Осенью 1918 г. семья Балаховских уехала с французским поездом в Одессу (Даниил Гр. был французским консульским представителем), откуда они в апреле 1919 г. перебрались в Париж. Киевскую квартиру они оставили на попечение Шестовых. Шестовы прожили там до октября 1919 г.

Музыковед Николай Леонидович Слонимский, живший в Киеве у Балаховских с сентября 1918 г., рассказывает в своих неизданных воспоминаниях о тогдашней жизни в Киеве:

После революции поток беженцев, литераторов, музыкантов, людей самых различных политических оттенков, направился на Украину, главным образом, в Киев. Осенью 1918 г. я решился оставить голодный и холодный Петроград. Я направился в Киев и воспользовался гостеприимством семьи Балаховских, которая была связана многолетней дружбой с моей семьей.

Я помню, что в то время, когда ожидался налет украинского «атамана» Петлюры на Киев, зимой 1918 г., газета «Киевская Мысль» поместила заметку о Шестове с «философическим» заключением: все говорят о Петлюре, а мало кто знает, что в Киеве находится замечательный мыслитель Шестов. Почему-то Шестов думал, что я поместил эту заметку, но это было не так. И еще раз нмя Шестова было упомянуто в киевской прессе с политическим оттенком. Это уже было после захвата Киева большевиками в феврале 1919-го года. Советская газета «Киевская правда» напечатала статейку, в которой она «разоблачала» факт, что всеми уважаемый философ Шестов

является также владельцем мануфактурной торговли на Подоле и что его настоящая фамилия — Шварцман. Тут был и оттенок антисемитизма, странный в коммунистической газете в то время, когда Троцкий был военным комиссаром. Склад товаров Шварцманов сгорел во время постоянных стычек гражданской войны. Шестов сам видел этот пожар из «небоскреба» Балаховских.

Даниил Григорьевич Балаховский, помимо своей деятельности в промышленности, был любителем музыки. Он устроил киевские концерты Скрябина в 1913-м году и его переписка со Скрябиным была напечатана в России в 1972-м году в связи со столетием со дня рождения Скрябина. После преждевременной кончины Скрябина в 1915-м году дружеские отношения между его семьей и семьей Балаховских продолжались. Татьяна Федоровна Скрябина и ее дети Арнадна, Юлиан и Марина перебрались в Киев в январе 1919 г. и поселились в доме Балаховских. Вскоре к ним присоединился Борис Федорович Шлецер, брат Татьяны Федоровны, известный музыкальный критик, н нх престарелая мать. Обитатели дома Балаховских всячески изощрялись, чтобы защитить квартиру от реквизиции военных отрядов — ведь этот дом был самым видным «на Днепре», и как только новое «правительство» обосновалось, солдаты и офицеры пытались «национализировать» этот дом. Пользуясь присутствием семьи Скрябиных в доме Балаховских, Татьяна Федоровна и я основали «Скрябинское общество». Я был секретарем этого общества, что давало мне возможность защищать квартиру от налетов разных военных групп. Вскоре прибыла группа советских офицеров, которая пыталась реквизировать весь дом. Нам дали 48 часов, чтобы очистить помещение. Тогда я решился на рискованный шаг. Я послал телеграмму «председателю Совета Народных Комиссаров В.И.Ленину» следующего содержания (я помню текст почти точно): «В то время, как в Москве воздвигается памятник великому композитору Скрябину, его семья выселяется представителями Красной Армии в Киеве. Я обращаюсь к Вам с просьбой принять меры, чтобы предотвра-

тить эту опасность». Получил ли Ленин мою телеграмму и отдал ли он приказ оставить семью Скрябина в покое, сказать невозможно, но остается тот факт, что когда прошел срок, назначенный нам на выселение, ни офицер, ни его солдаты не появились.

Летом 1919-го года Татьяна Федоровна уехала в Москву, чтобы устроить дела. И в ее отсутствие случилась трагедия. В воскресенье 23-го июня 1919 г. киевская школьная учительница взяла группу детей, среди которых были и Скрябины, на пикник на Днепре. Когда подошло время возвратиться, Юлиана не могли найти. Он стеснялся быть в компании других детей в купальных костюмах н отошел от них. Учительница решила вернуться и, оставив детей дома, отправилась на поиски Юлиана на острове на середине реки. Но Шестов сразу сказал «Юлиан погиб», как будто он мистически узнал, что надежды нет. Я присоединился к поискам, и мы взяли с собой двух опытных матросов. Скоро нашли бедного Юлиана — он утонул в маленькой бухточке, где вода неожиданно стала глубокой. Была печальная панихида еще до возвращения Татьяны Федоровны — говорил композитор Глиер, директор киевской консерватории и учитель Юлиана. Юлнан унаследовал талант своего отца. Ему было всего одиннадцать лет, когда он погиб, но он уже сочинял фортепианные пьесы в стиле последних произведений Скрябина, с удивительно изящной гармонией. Эти пьесы сохранились и были напечатаны в России в 1960 г.

После оккупации Киева белыми (31.08.1919) были организованы страшные еврейские погромы, несравненно более зверские, чем когда бы то ни было до революции. Страницы «Киевской Мысли» были заняты траурными объявлениями с именами целых семей, с детьми, зверски убитых в их собственных квартирах. Мне запомнился фельетон бывшего члена Государственной Думы Шульгина, под названием «Пытка страхом», в котором он проводил идею, что погромы были отмщением евреям за разгром ими России, под руководством Троцкого. Учитывая обстоятельства, мне посоветовали выехать на время из дома Балаховских.

Шестовы поселили меня в окрестностях Киева, где у них была маленькая дача. Таня и Наташа выглядели как идеальные женские образы русского народа, и никакой погромщик не мог заподозрить, что их отец — еврей. Помню эпизод: донской казак-кавалерист остановился у дачи. Таня вышла на крыльцо. Казак вежливо спросил: «Здесь жидов у вас нет?» Таня ответила отрицательно. «Я так спросил, — продолжал казак, как бы в извинительном тоне, — потому что нам приказано жидов-то истреблять». С этим он поклонился, легко ударил кнутом лощадь и ускакал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});