История Древнего мира, том 1. Ранняя Древность. (Сборник) - И. Дьяконов

По-видимому, некоторые эпизоды мифа разыгрывались в лицах. То же верно в отношении другой культовой эпической песни — «Хождения Иштар в преисподнюю», по содержанию близкой шумерскому прототипу. Весь конец поэмы состоит из отдельных, логически не связанных между собой строчек, очевидно дополнявшихся мимическим действом.

Гораздо большее место, чем эпосы, занимают среди богослужебной поэзии гимны к богам; некоторые из них и сейчас воспринимаются эмоционально и представляют и для нас эстетическую ценность. Гимны к царям в средневавилонское время выходят из употребления.

Наряду с религиозными текстами, рассчитанными на общественное богослужение, в литературный канон входили целые серии стихотворных или песенных текстов для индивидуальных культовых церемоний. Это прежде всего индивидуальные молитвы и псалмы. Они исполнялись либо заинтересованным лицом, либо по его заказу определенным типом жреца и всегда сопровождались обрядовыми действиями. Содержание их, часто поэтичное, но в массе стандартное, сводится как бы к краткому изложению песни о «Невинном страдальце», кающемся в своих— ему самому точно неизвестных — прегрешениях перед богом, но псалом заканчивается не проявлением благосклонности божества, а лишь просьбой о том. К песенным текстам для индивидуальных культовых действий относятся также заклинания против разного рода злых сверхъестественных существ. Большинство из них малоинтересны с художественной точки зрения, но есть и исключения; так, в заклинание против зубной боли включена интересная легенда о создании мира и всех живых существ, в том числе и «зубного червя» (нерва?); в заклинание против духа, тревожащего сон ребенка, — колыбельная песня; в заклинание против трудных родов — архаический миф о любви бога Луны Сина в образе быка к юной телице; в ряде заклинаний содержится поэтическое описание ночи.

Особенный интерес представляет серия заклинаний, известных под названием «Шурпу» («Сожжение»). В одной из ее таблиц перечисляются все возможные грехи, которые мог совершить произносящий заклинание и за которые его могло постигнуть бедствие. Это довольно полный перечень того, что вавилонская этика конца II тысячелетня до н. э. считала аморальным. Помимо обычных грехов (убийство, воровство, прелюбодеяние, непочтение к богу и царю) здесь есть ряд моментов, указывающих на стойкость семейно-общинных отношений (например, неуважение к старшим родичам перечисляется в числе важных грехов). Этические взгляды вавилонян проникли даже в свод «предзнаменований»: любопытно, например, что развод с женой, вполне допустимый по вавилонским законам, считался печальным предзнаменованном для мужа.

Существовала и светская поэзия. Так, от времени Хаммурапи сохранился интересный диалог-спор двух влюбленных: во II — начале I тысячелетия до н. э. существовала целая серия стихов (или песен), посвященных любовному томлению, до нас дошел только список заглавий: видимо, эти песни пелись гетерами и из-за этого не вошли в «ниппурский канон».

После начала I тысячелетия до н. э. в литературном творчестве на месопотамской клинописи заметен спад. Исключение составляют некоторые произведения ассирийской литературы, прежде всего царские анналы и красочные описания отдельных воинских походов, составленные в форме писем царя к богу Ашшуру. Можно отметить также несколько псалмов от имени царя Ашшурбанапала. поэму о загробном хождении царевича и т. д.

Упадок аккадоязычной литературы был, вероятно, связан с тем, что в пору ассирийской, а затем в нововавилонской империи сам аккадский язык во всей Передней Азии стал все более уступать место арамейскому: аккадский сохранялся преимущественно в привилегированных городах. Однако по-арамейски писали западносемитским алфавитным письмом чернилами на папирусе, пергамене и глиняных черепках-остраках: в иных условиях кроме сухой Нильской долины, такие тексты редко имеют шанс сохраниться до нашего времени, поэтому от арамейской литературы дошло мало. К ассирийскому периоду восходит «Повесть об Ахикаре», действие которой отнесено к VII в. до н. э.; в нее введен сборник поучительных изречении, восходящих к шумеро-аккадской литературной традиции. Эта повесть, древнейшие сохранившиеся фрагменты которой дошли от V в. до н. э., была очень популярна на Востоке и в Европе ещё и в средние века; она была переведена на Руси под названием «Повесть об Акире Премудром». Несколько позднее повесть о борьбе ассирийского царя «Сарбанабала» (Ашшурбанапала — Сарданапала греческой легенды) с его братом «Сармуге» (Шамашшумукином). Она сохранилась по-арамейски, но почему-то записанная не западносемитским языком, а египетской скорописью — демотикой. Повести эти относятся к широко распространенному в I тысячелетии до н. э. ближневосточному псевдоисторическому жанру (ср. еще египетский демотический «Роман о Петубастисе», библейские повести — «Книга Руфи», «Книга Эсфири», «Книга Ионы», апокрифические — «Книга Товита», «Книга Иудифи»).

К жанру псевдоисторических пророчеств относятся библейская «Книга Даниила», сохранившая большие арамейские куски, и отрывки «Повести о Набониде», времени около начала н. э., найденные в пещерах Мертвого моря. Несомненно, арамейская литература была гораздо обширнее, но от эпохи древности из неё пока более ничего не найдено.

В разделе использованы некоторые материалы Дьяконова И. М.

Вавилонское искусство

К концу III — началу II тысячелетия до н. э. культура Ближнего Востока вышла из рамок территориальной замкнутости, и развитие культур II тысячелетия проходит под знаком более тесных контактов, связен, взаимовлияний. Искусство Ближнего Востока, представленное многолико и разнообразно, позволяет при уровне наших современных знаний выделить три большие территориально-культурные зоны, которые определяют направление и развитие искусства в эту эпоху: 1) зона вавилоно-эламской культуры, где преобладали традиции, созданные шумерской цивилизацией и которая в значительной мере несет черты городской культуры; 2) хетто-хурритский ареал, чью культуру с определенными оговорками можно назвать «культурой горных пародов». Она соединяет местные традиции, на которых лежит отпечаток родового строя с его замкнутостью и консерватизмом с общей для этого времени тенденцией заимствовать у соседей (нередко возникает соотношение центра и провинции). Здесь именно создается монументальный каменный рельеф для украшения ворот и внешней облицовки зданий; 3) ареал сиро-финикийско-палестинских культур, которые своей «международностью» и эклектичностью, пожалуй, более всего выразили дух эпохи. Здесь мы вынуждены ограничиться кратким обзором особенностей искусства вавилоно-эламского ареала.

Об изобразительном искусстве собственно Вавилонского государства известно очень немного: определенную роль здесь сыграло неоднократное разрушение Вавилона, подъем подпочвенных вод, плохая сохранность меди и бронзы в земле Месопотамии, недостаточность археологических исследований. Даже то немногое, что дошло до нас, происходит не из самой Вавилонии, а из тех мест, куда эти памятники были увезены победителями или попали каким-то иным образом. Так, знаменитая стола царя Хаммурапи с высеченными на ней законами и изображением царя перед божеством была найдена в Сузах (Элам). По ней, а также по группе близких к этому изображению сцен на цилиндрических печатях можно судить, насколько прочно вошел в официальное вавилонское искусство канон III династии Ура. Стела Хаммурапи производит впечатление подражания шумерской стеле царя Ур-Намму, но выполнена она гораздо менее тщательно (правда, из более твердого материала) и не столь композиционно богата, как последняя. Та же небрежность ощущается во многих глиняных статуэтках личных божеств и гениев-хранителей дома, представляющих собою образцы массового производства.

Но есть и другая линия в старовавилонском искусстве, представленная группами печатей, явно продолжающая аккадские традиции в тематике и композиции сцен, а также небольшими терракотовыми рельефами, найденными в вавилонских домах, и особенно на городище около Ура, скрывающем древний поселок керамистов. Среди сотен грубых идольчиков выделяются рельефные сцепки, видимо тоже связанные с культом; однако композиции производят впечатление живых бытовых сцен, зарисовок с натуры: кулачные бои, мальчик-погонщик верхом на буйволе, скоморох с бубном, странствующий музыкант с обезьянкой на плече. Организация пространственной плоскости свободная, позы живы и динамичны, в трактовке фигур со стройными, легкими пропорциями ощущается следование аккадским традициям. Рельефы выполнены в тонкой, еле заметной моделировке, и их неуловимое изящество часто почти полностью пропадает в воспроизведениях.