Путь Анубиса - Валентин Бабакин

- Позвонит, - произнес он уверенно и исчез.

Наступило утро пятницы. Я медленно иду по переполненным человеческой кашей тротуарам. Овсянка из офисных служащих, спешащих на работу, молочная каша из школьников, перловка из рабочего люда. Человеческая каша. Где-то я уже слышал подобную фразу. Но неважно. Мысли витают в пространстве, а люди спешат. Все целеустремленны, каждый со своими заботами и проблемами. Все живут и верят.

Верят. Вера и обман это сестра и брат.

Мне некуда спешить. И верить не во что.

Сворачиваю в тихий скверик подальше от утренней суеты, присаживаюсь на скамейку. Мимо молодая мама тащит за руку малыша. Он упирается, хнычет. Вижу, что не хочет в детский садик.

Надо, мальчик. Надо. В садике тебя будут приучать к порядку, жить в коллективе, правильно себя вести. Тебе будут разъяснять, что такое хорошо, а что такое плохо. А потом ты пойдешь в школу. Будешь учиться. Там тебе будут прививать разумное, доброе вечное.

Первая любовь, вторая любовь, третья...

Колледж? Институт? Университет? Армия?

Пуля? Нож? Передозировка? Да мало ли...

Все будет хорошо, мой мальчик, все будет хорошо... Если не погибнет весь этот мир. Я увидел твою судьбу в твоих светлых глазах. Ты выучишься, у тебя будет хорошая работа, зарплата. У тебя будет любовь, семья и дети. Двое детей. Мальчика и девочка. Но ты за это заплатишь. Цена будет высока. Здесь в этом мире все имеет цену. Важно не прогадать и вовремя купить билет на хороший спектакль, выбрав его из всего многообразия репертуара театрализованного представления под названием "Жизнь человеческая".

Будь осторожен, мальчик! Спектакли могут быть комедийными или драматическими, талантливыми или бездарными в своей пустоте, как бутылки из-под пива. Ах, если бы их качество и место в залах напрямую зависело от той цены на билет, какую мы готовы заплатить, или же яркой афиши, соблазнившей нас крикливыми красками и обещаниями.

Если бы, да кабы.

Я смотрю на улицы города и вижу перед собой завораживающий хоровод игры тени и света, из которого медленно проявляется полутемный зал театра, заполненный зрителями.

Тихо и вкрадчиво играет музыка и на сцену крадучись выходят лицедеи. Они начинают говорить. Слова, слова... В начале было слово. Не так ли? Возможно. Но, что за актер произнес его? Чего он хотел?

А что говорят эти? Да, их фразы без сомнения окутаны туманом многозначительности и непонятной мудрости. Но это не их слова. Каждый из них лишь произносит выученное на долгих и мучительных репетициях. А если не дай бог забудет... Не дай бог? На то есть незаметный суфлер.

Действие сменяется действием, и многие зрители медленно впадают в забытье, но есть и такие, кто не засыпает. Эти ждут некоего откровения, затаив дыхание. Проходит время, и они начинают понимать, что происходящее не оправдывает их надежд.

Ропот возмущения сначала едва слышимо, а затем все более явно начинает гулять по стенам. Иные смельчаки из зала даже выскакивают на сцену и пытаются вмешаться в ход спектакля, надеясь изменить ход событий, но дюжие и бдительные охранники немедленно утаскивают их куда подальше, где больше их никто и никогда не увидит. Тогда кое-кто из зрителей на галерке, понимая, что ничего не изменить начинает стаканами глушить водку, чтобы убить время и впадает в беспробудное беспамятство до самого конца спектакля.

Но есть и такие, кто медленно и осторожно начинают пробираться к выходу...

Но выхода нет.

Я пытался тоже выйти, но был остановлен.

Со дня того опыта прошло два года. Я сижу на скамейке в тенистом сквере возле перекрестка шумных городских улиц. Стайка пронырливых воробьев копошится возле моих ног в ожидании съестной подачки. Но у меня нет для них ничего. Время медленно отсчитывает минуты. Прошел час, затем другой, потянулся третий. Утреннее суетливое бульканье людских потоков на улицах понемногу успокоилось и заколыхалось неторопливым размеренным дневным варевом.

Я почувствовал, как в полусотне метров от меня в подвале дома закопошилась крыса. Гнусное серое животное грызло старую толстую доску, пытаясь проникнуть в кладовую, где одинокий пенсионер по фамилии Промежутченков хранил на черный день запасы крупы и сахара. Супруга пенсионера отошла в мир иной полтора года назад по причине болезни сердца. Промежутченкова иногда навещала его дочь, жившая неподалеку...

Стоп, хватит. Зачем мне это знать? Зачем? Как же я сразу не почувствовал, что сел в неудачном месте? Устроился в перекрестии энергоинформационного излучения.

Я встаю и пересаживаюсь на другую скамейку. Здесь спокойнее. Здесь тихое пространство. А на перекрестиях энергоинформационных излучений долго оставаться нельзя. Их потоки невидимой паутиной окутывают всю землю и наиболее активно влияют на человеческую психику в точках своих пересечений.

Я издавна чувствовал эти энергии и полагал, что их проявляет сама наша планета. Но как-то за полночь ко мне явился он и поведал, что это его сеть. Через нее он воздействует на нас, взаимодействует с космосом, получает нужную информацию и защищает себя.

Стрелки часов приближаются к двенадцати. Как же долго тянуться эти последние минуты! Но после того как они уйдут в прошлое, я смогу с полной уверенностью утверждать, что все эти его откровения и он сам - не более чем мое воображение. Я буду знать, что мир вокруг наполнен жизнью, а люди в нем радуются и грустят, любят и надеются по зову сердца, а вовсе не по указке и холодному расчету некого чудовища.

- Он всего лишь мое воображение, - прошептал я. - Скоро, уже скоро с горы выстрелит пушка, оповещая всему городу, что настал полдень. Скоро выстрелит, и я буду свободен.

Пошла последняя минута. Звук мобильного телефона прозвучал в кармане громче пушечного выстрела. Я вздрогнул, и меня прошиб холодный пот. Поднося трубку к уху, я все еще надеялся, что это простое совпадение и звонит не Каменецкий, а кто-нибудь другой. Надеялся, но уже знал, что это он. Я же все-таки какой-никакой, но экстрасенс.

* * *

Вот и все Аркадий Валентинович. Дальше вы знаете. Я ухожу далеко. Меня не ищите. Это бесполезно. Мне дозволено вам поведать все, что вы услышали от меня и только, что прочитали. Теперь ваш выход на сцену. Я не знаю, какая роль уготована вам в этом адском спектакле, но уверен, что не простого статиста.

Каменецкий несколько раз пробежал глазами последние строчки рукописи.

- Что за чертовщина. Куда ты еще собрался уходить, - пробормотал он и набрал номер телефона Вышака. Тот был недоступен.

* * *

Над Элериором продолжали клубиться тучи. На горизонте в лучах синей звезды за хаосом мертвого города просматривались черные глянцы куполов базы. Амон- Ра продолжал неподвижно сидеть на обломке колонны и смотрел вдаль. Он отчетливо понимал, что переступает запретную черту и рискует своей головой, не доложив Верховному маршалу о неудачном ходе миссии и своем решении проникнуть в Террон.

Победителей не судят. Амон-Ра знал эту крылатую фразу, некогда защитившую выдающегося полководца Терры. Его хотели отдать под суд за то, что он вопреки запрещающему приказу главнокомандующего предпринял штурм вражеской крепости и захватил ее. Как тот полководец Амон-Ра должен победить. Иного не дано.

Он многое знал о Терре и ее обитателях и даже перенял у них кое-какие качества, нередко удивляясь изворотливости и коварству сильных мира того. Понимая, что их обучает всем прелестям жизни и тренирует для великой битвы сам Интегратор, кронгетальп тайной базы находил большое удовольствие в изучении жизненных путей лучших его адептов.

Особенно его привлекала история жизни людских особей поднимавшихся за короткое время с низших слоев общественной пирамиды, на самую вершину власти. Эти выдающиеся личности подчиняли себе миллионы рядовых обывателей. Они будоражили народы Терры, не давая им спокойно спать в иллюзорном благополучии. Амон-Ра откровенно восхищался великим Александром Македонским, Чингисханом, Наполеоном, Гитлером и Сталиным.

Победителей не судят. Амон-Ра был уверен в своей победе. Он доберется до мальчишки, выкачает из него информацию и доложит о ней начальству.

Что? Анубис вышел из повиновения? Это же мелочи. В каждом рискованном деле возможны непредвиденные издержки. Создадим нового Анубиса, еще более совершенного и доберемся до той всемогущей машинки.

А что если...

У Амона-Ра аж перехватило дыхание от внезапной мысли, окатившей его горячей волной.