Хозяйка «Солнечного моста» - Ферн Майклз

– Мама, а ты видела Мэгги?

– Конечно, видела. Все видели… крошку. Несколько минут назад я заглянула в детскую – она сладко спала. Сейчас няня готовит ее бутылочку для кормления. Консервированное молоко и сироп Каро. Джессика ждет в своей комнате, чтобы ей позволили покормить ее. Няня считает, что будет лучше, если ты пока останешься у себя. Хотя бы на несколько дней. Первое время нужно поберечься. Тебе будут приносить поднос.

– Мама, я не инвалид. Я всего лишь родила ребенка. Миллионы женщин рожают детей. Почему я не могу спуститься вниз к ужину? Почему мне нужно есть с подноса? Или Сет так расстроен, что не может меня видеть? Знаю, я испортила его большие планы, родив девочку, а не мальчика.

Агнес жестко выпрямилась.

– Что это еще за разговоры? Не желаю слышать ничего подобного. Теперь ты входишь в семью Коулмэнов и должна понимать, что о тебе проявляют особую заботу. Все дело в лестнице, Билли. Ты не можешь постоянно ходить по ней вверх и вниз. По крайней мере, пока не можешь. Это указание доктора Уорда. Сет не имеет к этому ни малейшего отношения, Боже избави. Как ты могла подумать такое?

Билли откинулась в кресле. Она и забыла о ступеньках. Карабкаться по ним – настоящее мучение. Значит, придется остаться здесь, на верхнем этаже, еще на неделю, но, по крайней мере, можно было бы спускаться в холл посмотреть на Мэгги. Можно было бы почитать Джессике, часами говорить с ней о ребенке. Можно каждый день писать Моссу и описывать, как растет дочь. Надо побыстрее сфотографировать ее и послать Моссу, чтобы он носил фотографию дочки в бумажнике и показывал друзьям. Но станет ли он это делать? Она была вынуждена признать, что не знает.

– Думаю, я сейчас вздремну, а потом напишу Моссу. Что-то я устала, мама. – Агнес выставляли из комнаты, и она этому даже обрадовалась. Им почти нечего было сказать друг другу.

Час спустя Билли поняла, что спать не хочет. Она устроилась в кресле у окна, положив блокнот для писем на колени. Неожиданно ее поразило: как она одинока. О Мэгги заботились. Агнес отстранилась, занимаясь Бог знает чем – осваивает южную целину, насколько можно понять. Ее муж, дорогой, любимый, замечательный Мосс, сражается на войне, чтобы сделать мир надежным и безопасным для нее и Мэгги.

Билли долго сидела, глядя на белый блокнот у себя на коленях, и наконец написала отписку – свеженькое письмецо, в котором ничего не говорилось о ее истинных чувствах. Что подумал бы о ней Мосс, напиши она, что не любит его отца? Моссу не нужно знать о таких вещах, да он и не хочет о них знать.

Билли запечатала письмо и наклеила марку на конверт авиапочты. Интересно, когда Мосс получит его? Уже больше двух недель от него нет писем. Может быть, завтра. «Я прочту дополнительную молитву», – подумала она и не могла не поразмыслить, получает ли Сет какие-нибудь сведения о своем сыне. Она показывала ему и Джессике письма, которые получала от Мосса, но Сет не удостаивал ее подобной любезности. Такое поведение свекра казалось ей нечестным. Разве он не знал, как она беспокоится и расстраивается? И кого она хочет обмануть, полагая, что стала здесь своей? Самое большее, ее терпят. В этом отношении появление ребенка внесло некоторые изменения, но Мэгги оказалась девочкой. Сет Коулмэн хотел внука.

Что бы ни указывал врач, а душ она сегодня примет и голову вымоет. Какой от этого может быть вред? Она почувствует себя гораздо свежее и лучше, чем после обтирания губкой и присыпания тальком. Запереть двери спальни и ванной комнаты – никто и не узнает. Да и кому какое до нее дело?

* * *

При виде толстого бифштекса на своей тарелке Билли вздохнула. Легкий салат Джессики и небольшой десерт в виде желе выглядели более привлекательно. Билли виновато поковыряла бифштекс, понимая, что должна быть благодарна за возможность есть мясо. Там, в Филадельфии, ее друзья все отдали бы за такой кусок. Тита унесла плотный ужин почти нетронутым. Джессика улыбнулась, наливая кофе из красивого серебряного кофейника.

– Ну, расскажи мне, детка, как все было, ужасно?

– Ужасно. Но теперь все позади.

– Билли, роды – это самое чудесное событие в жизни. Нам так повезло. Конечно, это больно, но боль забывается легче всего. Как только увидишь маленький розовый или голубой сверток, все остальное на свете уже не имеет значения. Ты согласна?

Билли понимала, что имела в виду Джессика. Но как забыть долгие четырнадцать часов самой ужасающей муки, какую только может испытать женщина! И этот розовый сверток. Может быть, если бы ей дали подержать Мэгги сразу после рождения, она бы чувствовала то, о чем говорит Джессика, но из-за малого веса ей принесли ребенка только через три дня. И все же доставить удовольствие свекрови и быть приятной гораздо легче, чем рассказать правду. Кроме того, Джессика не хотела слышать ни о чем неприятном. Она жила своей жизнью в четырех стенах этой комнаты, укрывшись от всех переживаний. Сет сказал, что Джессике любой ценой следует обеспечить спокойствие. Поэтому Билли заставила себя встретиться с ней глазами и набрала в грудь воздуха.

– Да, – солгала она.

– Она такая красивая, Билли, – с восторгом продолжала Джессика. – И выглядит здоровенькой, несмотря на то, что маленькая. А какие у нее волосы! Я уверена – Мосс доволен. Сет говорит, что послал сообщение на «Энтерпрайз». Надеюсь, мы в ближайшее время что-нибудь получим от Мосса. Каждый день молюсь об этом. По крайней мере, тебе не придется беспокоиться о том, что Мэгги пойдет на войну.

– Я только что написала Моссу письмо, в котором рассказала о Мэгги. Это напомнило мне об одном деле. Не могли бы вы порекомендовать хорошего фотографа, чтобы он пришел и сфотографировал ее? Я хочу послать карточку Моссу.

– Сет уже позаботился об этом, Билли. Фотограф приедет, когда на следующей неделе Мэгги будут крестить.

– Крестить? На следующей неделе? Наверное, к тому времени я уже совсем оправлюсь, только вот не уверена, что мои прежние платья мне подойдут. Боже, почему так скоро?

– Билли, беспокоиться не о чем. Сет и Агнес позаботятся обо всем. Кроме того, мать в церковь не идет. Это не такое уж большое событие. Простые крестины, сделают всего несколько фотографий. Небольшой ужин для ближайших друзей – вот и все. На Мэгги наденем то же крестильное платьице, что было у Мосса и Амелии. Прачка посмотрит, чистое ли оно, и разгладит все оборочки. Тебе не нужно беспокоиться о таких мелочах.

– Но я хочу беспокоиться! – Билли едва не выкрикнула это. Почему она не может пойти в церковь? Это немыслимо. Она не будет присутствовать на крестинах собственного ребенка? Ну, это мы еще посмотрим.

– Билли, что случилось, что с тобой? – забеспокоилась Джессика.

Билли с трудом заставила себя говорить спокойно:

– Я хотела бы сама все сделать. Я хочу пойти в церковь, чтобы увидеть крестины Мэгги. Она мой первый ребенок. Как я могу написать об этом Моссу, если сама не буду присутствовать на церемонии?

– Дорогое дитя, здесь так полагается. Ты к этому привыкнешь. Теперь ты тоже член семьи Коулмэнов и должна примириться с установленным порядком. Поэтому Мосс и прислал тебя к нам.

Билли сдержала слезы, когда наклонилась поцеловать Джессику на ночь.

– Пойду в детскую, проверю, как там Мэгги. Джессике было ненавистно то, что она заставила себя сделать в следующее мгновение. Ей пришлось до боли сжать зубами язык, возвращая себя к реальной жизни и произнося нужные слова:

– Почему бы тебе не подождать до утра, Билли? Я уверена – няня уже уложила Мэгги в постель, а ты можешь ее разбудить. Режим. Няни всегда следуют таким строгим предписаниям.

– Вы хотите сказать, что няня не впустит меня, если я приду в детскую посмотреть на моего ребенка? – дрожащим голосом спросила Билли.

– Боюсь, что это так, Билли. Если дверь закрыта, она останется закрытой.

Джессике мучительно хотелось прижать к себе молодую мать, погладить ее по голове и сказать, что все образуется. Однако в последнее время она начала думать, что не всегда будет здесь, чтобы утешать Билли. Чем раньше она усвоит и примет ту истину, что все здесь делается «по-коулмэновски», тем лучше будет для нее. Не стоило подталкивать это дитя к бунту. Джессика достала из кармана халата четки, оперлась затылком о спинку кресла и закрыла глаза. Жестокий урок ожидал Билли, такой же, какой преподали ей самой. А для чего? Чтобы окончить жизнь женщиной, состарившейся раньше времени, одиноко сидящей в своей комнате, тогда как битва, не разразившаяся и не оконченная, все еще разрывает сердце на части? Нет, пусть лучше на этом долгом пути Билли станет настоящей Коулмэн: жесткой, алчной и эгоистичной. Иначе ей придется бежать, как сделала Амелия. Как делала это сейчас она сама.

Билли выбежала из комнаты. Глаза ее устремились по бесконечному коридору, протянувшемуся от холла к двери детской. Последняя оказалась запертой. Плечи Билли поникли, она прошла в свою комнату и заперла за собой дверь. Билли не привыкла к запертым дверям и ненавидела их. Слезы катились по ее щекам, когда она схватила письмо к Моссу и прижала его к сердцу. Но от этого он не стал ближе.