Моцарт. Загадка смерти гения - Эдвард Станиславович Радзинский

в юношестве твердил ему помешанный на французских философах воспитатель Фердинанд Лагарп. Он мог полагать, что столь изменчивый в привязанностях царь вновь ждет того, кто сможет увлечь его обратно – в прекрасную его молодость, когда вместе с «нашими» Александр говорил, что надо «дать свободу, чтобы в будущем Россия не стала игрушкой в руках безумцев…» Вот какой беседой поехал чаровать его умнейший Петр Яковлевич, вот зачем он согласился на миссию…

Но он не понял царя. Не знал, как приятно этому «незримому путешественнику» (так называли Александра в России), переезжая с конгресса на конгресс, в каком-нибудь Тропау, вдали от своей «немытой» крепостной державы, беседовать с просвещенными европейскими государями о свободе, которую он вот-вот даст своим крестьянам… Но всесильное ведомство уже сообщало царю об опасных разговорах, которые велись в масонских ложах, а вскоре тот же Васильчиков сообщит и о тайном обществе. «Я разделял и поощрял их иллюзии, не мне подвергать их гонениям», – успокоит царь Васильчикова. Это означало: гонениям подвергать ох как придется! С великой печалью, но придется расправляться со всеми этими милыми молодыми глупцами… Недаром на конгрессе в Тропау он договаривался с Пруссией и Австрией о Священном Союзе, призванном уничтожать «европейскую заразу» вольнолюбия, где бы она ни возникла, и даже готовился послать в помощь неаполитанскому королю стотысячную армию Ермолова против пьемонтских карбонариев…

Оттого-то приехавший курьером милый денди («воплощение элегантности», как называл Чаадаева брат царя Константин), посмевший не только сообщить ему неприятные вещи про его Шварца, но и славить заблуждения его невозвратной юности, показался ему опасным призраком ушедших лет, был ему неприятен. И он показал это Чаадаеву… Разговор окончился взаимным разочарованием.

Тогда, видимо, Чаадаев и попросил отставку, а царь вослед послал свое недоброе слово – оставил без следующего чина.

Впрочем, самому Петру Яковлевичу пришлось все-таки дать свою интерпретацию отставки – следовало объяснить сестре причины злополучного события. В письме к ней он описал все весьма забавно: оказывается, в отставку он мог бы и не уходить вовсе, но решился на это лишь для того, чтобы выказать «презрение к тем, кто привыкли презирать других», и еще – чтобы навсегда убрать из своей жизни «все эти игрушки честолюбия». Карьере он предпочел свободу. Странным тогда казалось это объяснение…

Так появился ротмистр в отставке Петр Яковлевич Чаадаев. Так начинается его свободная жизнь. В этой свободной жизни он тотчас совершает то, что и должен был сделать, – по рекомендации сослуживца и друга Якушкина он вступил в тайное общество. Правда, «принятием в общество» участие Чаадаева в нем и ограничилось – более он там не появляется. Видимо, страстные разговоры офицеров о свободе за пуншем и картами были трудно совместимы со вкусом абсолютного денди. Или за этим было и иное?

Потом по столице поползли слухи: Чаадаев решил уехать и, кажется, навсегда. «Давно бы так!» – скажет его друг.

Уехать навсегда, коли не согласен с властью, – очень древний российский обычай. Как отмечал наш знаменитый историк, есть две психологии. Одна – психология гражданина. Что должен делать гражданин, когда порядок в его стране ему не нравится? Бороться с властью. Но нормально (легально) бороться со строем можно только в свободной стране. Что делает подданный в стране рабов, когда не доволен владыкой (хозяином)? Как и положено рабу, бежит от хозяина. Все бежали… сначала крестьяне – в казаки, потом князь Курбский – в Литву… Когда Годунов отправил учиться за границу знатных молодых людей, из восемнадцати посланных никто не вернулся – все остались в Лондоне, Париже и Любеке.

И Чаадаев уезжает навсегда. Произошло это в 1823 году.

В том же году «брат» Чаадаева по масонской ложе Грибоедов заканчивал писать комедию (летом следующего года он завершит ее окончательно). Комедия называлась «Горе от ума». И знакомец обоих, Александр Пушкин, отметил в письме: «Грибоедов написал комедию на Чаадаева.»

Чтобы всем это было ясно, герой комедии именовался вначале Чадский. И появлялся Чаадаев-Чадский в комедии знаменательно: он возвращался на родину из долгих странствий:

Когда ж постранствуешь, воротишься домой,

И дым Отечества нам сладок и приятен!

Вот что «брат» Грибоедов предрек в своей комедии, когда прототип героя садился на корабль, чтоб уехать навсегда из России.

Прошло три года. Чаадаев все странствует, встречается с немецкими философами…

В декабре 1825 года – восстание на Сенатской площади. Казематы Петропавловской крепости наполнились блестящими молодыми людьми. Новый царь, как и положено отцу Отечества, лично допрашивал «блудных сыновей». И очутившийся в тюрьме Якушкин, уверенный, что друг его никогда не вернется, смело выдал Чаадаева…

Через полгода после восстания декабристов «уехавший навсегда» Чаадаев… возвращается!

За границей он писал в русской тоске: «Хочу домой, а дома нету». И все-таки приехал – в бездомье…

Запад – не придуманный им, литературный, но реальный Запад – ему не понравился. Сбылось предсказание «брата» Грибоедова: Чадский-Чаадаев вернулся в Россию – так он отыграл в жизни первый акт «Горя от ума». Но ему суждено было сыграть всю комедию до конца…

На границе его обыскали и весьма старательно. До смерти он так и не узнает, что обыск был произведен по доносу великого князя Константина, который в письме к брату-царю упомянул и о связях Чаадаева с декабристом Тургеневым, и о беседах своих с отставным ротмистром за границей (старые знакомцы встретились в Карлсбаде). Не забыл Константин рассказать и о самом неблагоприятном впечатлении, которое составил в Тропау о Чаадаеве покойный Государь.

Но хотя обыскали с пристрастием, ничего не нашли. На этом дело и кончилось.

В это время следствие по делу декабристов уже насытилось фамилиями. Сначала говорили о «нескольких человеках гнусного вида во фраках», а теперь уже всплыли десятки фамилий заговорщиков – и каких! Возникало опасное ощущение, будто все общество было в заговоре. Нетвердая власть нового царя этого не хотела, и вернувшегося на родину оставили в покое.

Так он от заговора и отвертелся, хотя и негласный надзор за ним установили, и письма его перлюстрировали. Из Третьего отделения эти письма и явятся потомству.

Наступает один из темных периодов его жизни. Стремился домой, а дома нет. То, что именовалось прежде «светом», – подлая пустота. Его старые знакомцы – кто в петле, кто на каторге. В гостиных – другие люди… И вернувшийся путешественник затворяется, знаменитый «человек света» не появляется в свете. Он «задохнулся от отвращения».

Затворничество продлится до 1830 года. Именно тогда, будто подытожив «период отвращения», он и составляет некое