Голос крови - Олаф Бьорн Локнит

Два дня назад мы распрощались с месьором Ши Шеламом и его гостеприимным домом. Узнав о нашем намерении наведаться в Кезанкию, почтенный шадизарец высказал изрядное сомнение в здравости наших с Элларом разумов. С трагическим видом, который он столь умело напускал на себя, Ши пожелал нам легкой дороги, присовокупив, что надеется увидеть нас живыми и невредимыми. Ради этого он даже готов сделать щедрое пожертвование в храмы Бела и Астэйра, ибо в своем несомненном безумии мы чем-то ему симпатичны. Если же мы не вернемся, то новый вид черных маков получит название «Печаль по безвременно усопшим друзьям»…

Я утащила Эллара прежде, чем он и месьор Ши опять затеяли перепалку относительно делянки в Карпашских горах, обвиняя друг друга в неумеренном стяжательстве и излишней склонности драматизировать события.

Аластор Кайлиени выполнил обещание, честно сопроводив нас до конца выложенного известняковыми плитами участка дороги. Бывший протектор выглядел на удивление серьезным, надавал уйму полезных советов и пообещал: коли мы не объявимся спустя две седмицы, он попытается выторговать у гномов хотя бы наши бренные останки – для надлежащего захоронения.

Мощеный тракт закончился, пепельный жеребец Эллара, моя рыжая кобыла и груженый вьюками соловый мерин запылили по проселку. Я обернулась, помахав на прощание казавшемуся очень одиноким среди огромной степи под голубоватым небом Аластору. Мы пришли и ушли, а он оставался – со своим любимым и сумбурным городом у подножия Карпашских гор, с начинающимся мятежом против немедийских властей, со своими ворами, мошенниками, содержателями таверн, уличными лицедеями, ростовщиками и шлюхами. Они удивительно походили друг на друга – Аластор Кайлиени и Шадизар. Иногда мне казалось, будто я чего-то недопоняла, не уловила крохотной малости, лежащей на поверхности. Эта малость позволила бы мне окончательно разобраться в странных отношениях между месьором Альсом и местом его проживания. По-моему, Эллар отлично знал секрет своего приятеля, но я решила не приставать к нему с расспросами. Пусть в мире будет одной загадкой больше. Когда-нибудь догадаюсь сама.

Кони рысили по равнине, отроги Кезанкии с каждой пройденной лигой становились все ближе, а я качалась в седле и вспоминала, что мне известно о подгорных королевствах.

Когда-то (если верить летописям, изысканиям ученых Тарантии и Бельверуса, а также легендам, услышанным мною от отца, это «когда-то» отстояло на добрых десять – пятнадцать тысяч лет) гномы основали под Кезанкией самое огромнейшее из своих царств. Звалось оно Хадходронд – не знаю, переводится ли как-нибудь это слово, или Мориа, «Черная Бездна». Мораддин Эрде утверждал, будто на те далекие времена приходился расцвет народа двергов, державших под своей рукой не только Кезанкию, но также не существующие ныне Голубые и Туманные горы, да вдобавок выветрившийся и осыпавшийся Железный Кряж у границ Гиркании. В сокровищницах гномов скопились невиданные и неслыханные богатства, они создавали столь великолепные украшения и оружие, ради обладания которыми надменные альбийские короли нарушали клятвы и начинали войны…

И, как водится, пришел день, когда подгорные жители лишились почти всех своих владений.

Тот день – день, когда пала Цитадель Роты-Всадника на полуночном побережье – выдался скверным для всего мира. Вместе с Цитаделью на дно Океана канули земли вокруг близлежащих Голубых гор, исчезли альбийские поселения, а сотрясения земли были столь велики, что большая часть чертогов Хадходронда обрушилась, погребя своих создателей, их кладовые, рудники, великолепные залы и хранилища летописей.

Мориа пришла в упадок, восстановить ее прежнее величие не удалось. Ныне средоточием жизни и власти гномских владений полагают хребет Граскааль в Пограничье. Что творится под Эйглофиатом, Киммерийскими горами и Нордхеймским нагорьем – в точности никому не известно. Тамошние дверги почти не показываются на поверхность, ведя торговлю через посредников-людей.

Мораддин, сын Гроина, мой отец, был родом из Кезанкии, хотя почти всю жизнь провел в Туране и Немедии. Ему доводилось бывать в королевстве под горами, хотя и недолго. Мы с братом слышали от него множество преданий и таинственных сказок двергов, однако отец никогда не упоминал о желании вернуться к образу жизни своих предков.

Зато я, его дочь – возвращаюсь. Еду в Кезанкию, не зная, как туда попасть и как поступать дальше. Сказать по правде, я представления не имею, как разыскать вход в подземелья Хадходронда и на что он похож! Вдруг нам придется облазать половину Кезанкийских гор поисках какой-нибудь приметной лощины или потаенной пещеры?

– Найдем, – самоуверенно заявил Эллар в ответ на мои причитания.

Как ни странно, он не ошибся. На второй день путешествия дорога пошла вверх, карабкаясь между охристыми валунами, заросли ковыля сменились камнеломкой, чахлым ползучим вьюнком и сиреневыми кустиками лаванды. По левую руку высунул синевато-голубую макушку Харайт, самый высокий пик Кезанкии, могущий похвалиться льдами на вершине и небольшим водопадом. Тракт, чего я в душе опасалась, не прерывался, упрямо стремясь к известной только ему одному цели, и к вечеру привел нас в чашеобразную долину, на склонах которой отважно произрастали сосновые рощицы. Здесь дорога вновь стала мощеной, только не плитами, а шестиугольными каменными торцами темно-красного цвета, плотно пригнанными друг к другу. Она огибала долину, завершаясь широкой площадкой между двух выступающих скал. Приглядевшись, я вдруг осознала, что это никакие не скалы, а вырубленные из скальных выходов песчаника скульптуры, изображающие неких загадочных существ, вроде драконов или больших ящеров. Время сгладило их черты, и теперь звери безопасно скалились на путников изъеденными ветром клыками.

Дорога подходила вплотную к зеркально ровной, возможно, отполированной стене высотой в три человеческих роста, и бесследно пропадала.

– Приехали… – растерянно протянула я. В скале зеленовато-желтого цвета не имелось ни единой трещины и никакого намека на возможный вход. – Это что, такая особая гномская шутка – завершить дорогу у подножия монолита, дабы гости вволю побились головой о камень, проклиная день, когда они решили навестить Кезанкию?

– Смотри внимательнее, – покачал головой Эллар.

– Гляжу! – возмутилась я. – Сплошной гранит, больше ничего! Зря мы сюда тащились…

Рабириец не спеша слез с облегченно зафыркавшего коня, зачем-то извлек меч из ножен, подошел к стене и преспокойно постучал серебряным навершием рукояти по стене.

Ничего не изменилось.

Вернее, сначала ничего не изменилось. Потом по гладкой поверхности зазмеилось тонкое, как нить, углубление. Оно походило на линию, проведенную конским волосом, окунутым в лучшую кхитайскую тушь, и эта линия очерчивала створки! Громадные створки, вроде как у городских ворот Бельверуса, завершавшиеся удивительно ровно выгнувшейся аркой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});