Елена Троянская - Маргарет Джордж

«Какая разница?» — хотела я сказать ему. Все обыденные вещи потеряли для меня значение.

— Как твой улов? — спросила я, понимая, что он ждет этого вопроса.

— Улов отличный!

Он похлопал по туго набитому мешку. Потом внимательно посмотрел на меня.

— Что случилось?

— Ничего. Все в порядке.

— Ты словно грезишь наяву.

Камни, освещенные солнцем, напоминали драгоценности, щедрые дары богов. Как я раньше не замечала этого?

— Все в порядке, — повторила я.

— Неправда. Ты заболела.

Он взял меня за руку.

Я заметила, что к берегу приближается огромная волна: как вставшая на дыбы лошадь, она неслась в нашу сторону. Я вырвалась и побежала навстречу ей, раскинув руки, как велела Афродита.

— Нет! Стой! — крикнул Геланор и бросился за мной.

Но он опоздал. Огромная волна накрыла меня с головой, поглотила в своей зеленой утробе. Я полностью предалась ей. Вода была теплой, словно дыхание близкого человека, словно простояла целый день на солнце в глиняном кувшине. Когда волна отступила, я осталась стоять, окутанная белой пеной с головы до ног.

— Ты сошла с ума! — сказал Геланор, сжав мое плечо своей сильной рукой. — Вода ледяная, это смертельно опасно.

Неужели он не чувствует, что вода теплая? Или она теплая только для меня?

Не слушая моих возражений, он вытащил меня из воды и завернул в одеяло.

— Что тебе взбрело в голову, не понимаю, — приговаривал он и тряс головой.

Я ничего не ответила. Пена впиталась в кожу. В меня проникла сама Афродита. Но это был наш с ней секрет, тайный заговор.

Далеко на горизонте я заметила остров. Я подумала, что нужно заговорить с Геланором, заговорить о чем-то постороннем.

— Что это за остров? — спросила я.

— Кифера, — коротко ответил он. — При попутном ветре до него плыть два дня.

— Он мне нравится.

— Это остров Афродиты. На него выбросило окутанную пеной морской раковину, из которой она родилась.

XXI

Геланор смастерил из камней бассейн, наполнил его морской водой и сложил в него пойманные раковины: там они должны были дожидаться появления финикийцев, которые заплатят за эту добычу его родителям.

— Уж это доходнее, чем сельское хозяйство, — сказал Геланор. — Пурпурная краска стоит раз в десять, а то и в двадцать дороже золота.

Я выбрала в подарок Менелаю два крупных моллюска, и мы бережно положили их в кувшин с водой.

Обратный путь казался мне легче — возможно, потому, что я чувствовала особую силу в ногах. Телохранители шли за нами на почтительном расстоянии. Я с жадностью вглядывалась в окрестности. Мы поднимались на одну из гор, череда которых окружала Гитион. Сейчас мы перевалим через нее, и море исчезнет из виду. Тянули верхушки к небу дубы и тисы. Позванивали колокольчики на шеях у коз, которые щипали траву на склонах. Пастухи мирно дремали в тени деревьев.

— Давай остановимся, — попросила я Геланора.

У меня возникло необъяснимое, но непреодолимое желание присесть тут, рядом с пасущимися козами. Геланор недоуменно посмотрел на меня.

— Мы же только что вышли. Уже устала?

— Нет, не устала.

— А что тогда?

— Я хочу побыть тут немного.

Я села на траву, прислонилась спиной к стволу старого мирта — священного дерева Афродиты и закрыла глаза. Колокольчики звенели в воздухе, наполняя его музыкой. Сладковато-пряно пах чабрец.

Вдруг представление о времени и пространстве исчезло, как в пещере. Я закрыла глаза — ведь Афродита сказала, что зрение — помеха для других чувств, — и постаралась успокоить сердцебиение. Я отпустила свой ум… воспринимала запахи, слышала звуки, чувствовала землю ступнями. Мне привиделась другая гора, более высокая, чем эта. Она поросла зеленой травой, полевыми цветами, над цветами вились бабочки. Слышался плеск ручьев, сливавшихся в поток, и я ощутила прохладу, почувствовала запах коровьего стада, услышала низкое мычание, столь непохожее на козлиное или овечье блеяние. А потом я увидела спящего пастуха. Он спал, положив голову на траву, и видел сон: на лице его играла улыбка. И я увидела сон, который снился ему: перед ним выстроились в ряд три прекрасные богини. Пастух поднялся и подошел к Афродите. Они о чем-то разговаривали. Слов я не разобрала, но они улыбались и согласно кивали головой. Потом богини исчезли, пастух проснулся, сел, обхватив колени руками, и вздохнул.

— Нужно идти, — сказал Геланор. — Впереди целый день пути.

Да, нужно идти. Я встала. Видения сменяли друг друга в памяти. Три богини — пастух — крутой склон горы — шум горного потока. Какое отношение все это имеет ко мне? Мы спускались уже по другую сторону горы — точнее, даже не горы, а холма, деревья и растения здесь были совсем другими.

Когда мы добрались до Спарты, солнце уже зашло. Подъем в гору к дворцу — последний участок пути — дался тяжело. Войдя в ворота, я увидела перед дворцом лошадей Агамемнона и колесницу. Донесся запах жарившегося быка.

Усталость навалилась на меня. Ноги, все в пыли после дальнего перехода, болели. Я хотела одного — поужинать у себя в комнате и лечь спать. Я повернулась к Геланору и простонала:

— Нет, я не в силах выйти к гостям.

— Моя госпожа, это один из тех случаев, когда царица может позавидовать простому смертному. Я могу сейчас пойти отдыхать, а ты — нет.

— Но это несправедливо!

Он рассмеялся и поцеловал меня в щеку.

— Мужайся!

Уйти ли к себе в комнату и подождать, когда меня позовут? Или лучше сразу пройти в мегарон к гостям, чтобы скорее покончить с этим? Я выбрала второй вариант. Если я окажусь в своей комнате, трудно будет покинуть ее.

Я прошла через открытое крыльцо и портик вестибюля в мегарон. К счастью, там оказалось не так много людей.

Менелай быстро пошел мне навстречу.

— Милая жена, у нас печальная новость… — начал он.

— Наш дед Катрей скончался на острове Крит, — продолжил Агамемнон. — Мы должны отправиться туда, чтобы принять участие в погребальной церемонии. Его смерть не была неожиданностью. Он прожил длинную жизнь, надолго пережив нашего отца. Но мы вынуждены отложить отъезд на девять дней.

— Почему же? — спросила я.

— Потому что в тот же день, когда я получил известие о смерти деда, ко мне приехали гости. Один обычай требует присутствовать на похоронах родственника, а другой — принять гостя. Как известно, иноземному гостю или послу положено оказывать гостеприимство и занимать его в течение девяти дней.

Менелай кивнул.

— Поэтому я встречу гостя здесь, устрою пир и все, что положено, — пояснил он. — Агамемнон же вернется в Микены и займется подготовкой кораблей, чтобы отплыть на Крит.

— Можно мне поплыть с вами? — спросила я.

Я так давно мечтала увидеть Крит!

— Нет, — ответил Менелай. — Ты не являешься кровной родственницей. К тому же я должен доверить тебе Спарту до своего возвращения.

— Но отец с матушкой будут тут…

— Нет. Ты должна остаться.

Может, Менелай отказал мне в угоду Агамемнону?

— Кто эти послы, которых нужно принять?

Итак, я не поеду на Крит. Увижу ли я еще что-нибудь интересное? Даже для не столь далекого путешествия в Гитион мне потребовалось испрашивать разрешения.

— Они прибыли из Трои. Из Трои! — многозначительно произнес Агамемнон. — Сын Приама Парис со своим двоюродным братом Энеем[11].

— Из Трои?

Я не поверила своим ушам.

— Вот именно. Они приехали, чтобы обсудить дело их тетки Гесионы. Приам прислал их. Похоже, он испугался войны!

— А возможно, он считает войну безумием и надеется решить дело миром, — заметил Менелай.

Такая вероятность не понравилась Агамемнону, который рвался развязать войну — пусть даже из-за старухи, уже прожившей жизнь и вполне довольной своей участью.

— Ха-ха! — расхохотался Агамемнон и повернул ко мне искаженное лицо. — Ну, пойдем же к гостям.

Менелай протянул мне руку. Вместе мы вошли в зал.

Менелай не спросил меня про моллюсков. Я надеялась, что Геланору удастся сохранить их до утра.

В мегароне у очага стояли два гостя. Когда мы вошли, оба обернулись почти одновременно. Один был в одежде из оленьей шкуры, другой — в пурпурном плаще, сколотом брошью на плече.

Оба были красивы. Один темноволосый, с идеальными чертами лица. И неудивительно — как потом я узнала, он был сыном Афродиты. Но я не могла оторвать глаз от другого: с золотыми волосами, высокого роста, широкоплечего.

Это был тот самый пастух из моего видения. И он тоже смотрел на меня не отрываясь.

— Парис, — представился он и склонил голову.

— Эней, — сказал темноволосый.

Они были прекрасны, как боги. Они и были богами. Недаром про троянцев идет слава, что своей красотой они даже богов сводят с ума. «Из смертных троянцы более всех подобны богам лицом и телом», — шепнула мне Афродита.